Черный бархат, зимний сад, Капля крови на губах. Ты стоишь во мраке чувств И в бокале твоем грусть. читать дальшеТы идешь навстречу ветру И не видишь ничего, Лишь теплом своим ты греешь И не слышишь никого. И дыханьем жизни мертвых Ты спасешь кого-нибудь. Может даже горстью пепла Сможешь ты меня вернуть. Прах развеять невозможно, Горесть выплеснуть нельзя, Можно только осторожно Верить в эти чудеса. Сложно жить уж в этом мире, Но другого не дано. Должен ты смотреть в эфире Эту вечность ни о том. Ты идешь, куда не знаешь, Мысли гложут в темноте, И бокал вина решает, Что там будет в пустоте. Ты сидишь и вдохновенье Прилетает как виденье, И сидит за тем роялем, Что в той комнате большой. Но не знаешь ты в итоге, Что за образ пред тобой… Свет луны, мерцанье звезд, И один большой вопрос: Что ты хочешь в этой жизни, Как помочь преодолеть Эту вечную картину И потом не умереть? Лишь одно тебе знакомо – это звук родной души, Но однажды в этом мире Ты смори не поспеши. Ангел, демон, чей-то образ, Капля крови на губах, Что-то знать уж слишком поздно, Но в тебе исчезнет страх…
Жизнь - игра, и добиваются в ней успеха либо действительно сильные игроки, либо прожжённые шулера
Заката отблеск на двуручнике стальном Не помешает мне отчистить пятна крови Врагов бездарных, вставших на пути моём, Что ж их не жалко, я, убийца, - проповедник боли.
читать дальшеТому, кто развалил родимое гнездо, Когда-то отомстить безжалостно поклялся, С тех пор шестнадцать долгих лет уже прошло И наконец-то миг желанной мести состоялся.
Секунды радости остались позади, Внутри меня теперь лишь пустота шальная, Эй, смерть-красотка, ты немного подожди, Чуть смеркнется я за тобой пойду, моя родная . . .
окунуться в пучину Тёмно-серый шарф, как и это серое небо, Словно снег загрязнённый, висит на тоненькой шее. Подойдя к окну, но не скинув тёплого пледа, Я смотрела в окно на мир, что вновь хорошеет.
Я смотрела как птицы поют, как цветы растут, Как детвора скачет по серым аллеям. Когда-то и мне приходилось гулять вот тут, Где каждый друг-друга ходил, да тихонько лелеял.
Где каждый любил покормить седых голубей, Где слушали музыку, скрипку, гармошку, шарманку. А небо над головой становилось синей и синей И больше людей приходили к воротам парка.
И снова весна, только мне не хочется жить, И кормить голубей не хочу, от музыки тошно. В моём положении дел, осталось запить Таблетку, и снова забыть о здоровье можно.
И мне бы не видеть детей, цветов или птиц, И мне бы под пледом спать день за днём. И если захочется, назвать этот день "днём синиц" И прыгать нагой пред огромным жарким огнём.
И если захочется, быть простой и больной, Или же пьяной валятся на голом полу. Прижавшись к холодной стене, говорить сам с собой, Кого я завтра найду и жестоко убью.
И в пьяном припадке, измазав пальцы краской, Рисовать этот мир таким, какой вам и не снился. Такую жизнь лишь я называю сказкой, Другой бы, на месте моём, давно утопился.
Пускай все кричат, что жизнь наконец-то прекрасна, Что снова весна, пробуждение чувств и любви. Время пройдёт и станет понятно, и ясно, Кто из них всех растоптал чувства твои.
И ты, как и я, будешь прятаться в доме, По комнате ползать и даже на стену лезть. И будешь ты в сплошной и кромешной коме, Когда не хочется спать, ни курить, ни есть.
И хочется чтобы кровь струилась по стенам, И чтобы никто не увидел твоих потерь. Но алая жидкость течёт пока что по венам И настежь открыта дубовая, страя дверь.
И нам бы сбежать, да где найти чемоданы? Где найти столько сил, чтобы встать и просто пойти? Где найти зелёнки, бинтов, чтоб залатать в сердце раны И уверенно снова идти по другому пути.
И пока что мне нечего делать, моё тело- резина И пока что никто не обнял, не сказал "Повезло, Что сердце твоё не горит ,как душа, от бензина, Что не сделала дыры в нём мелкое, гадкое зло."
И я буду ждать, когда снова всё станет, как раньше, Когда дом будет тёпл, уютен, когда в нём будешь ты. Я, наверно, сегодня уложу себя спать пораньше, Чтобы дольше не видеть грань между "жизнь" и "мечты".
Вдохновившись последней поездкой на малую Родину...
В тишине я услышу последний завет грозы в селенитовом небе, но с проблеском бирюзы. Селенит малахиту не братец, как ни крути, и косою сплелись между гор три кривых пути.
читать дальшеЗдесь есть белые ночи, пусть даже и нет их здесь, здесь смешались все краски, и пёстрая эта смесь не даёт мне покоя и пишет иконы на тротуарах, бетонных заборах. Моя вина
облагается штрафом в размере ста тысяч лет. Я клянусь, исповедуюсь, даже даю обет. Приходи на меня посмотреть на закате дня, на мой профиль на фоне спокойной реки ремня.
Приходи на меня посмотреть, а я буду там, где молились и молятся нашим с тобой богам.
"Становясь океаном, сожалеют ли воды реки о своих берегах?"
Её всегда слишком много. Пушистые, вечно растрепанные волосы, водоворот разноцветных юбок – алой, и под ней бирюзовой, и под ней ещё черт знает какой. Она говорит, что это – Ирландия, и лихо отплясывает рил, хохоча при этом над своим неумением танцевать. Как-то так получилось, что я влюбился с первого взгляда. читать дальшеПропал, провалился в иную реальность… как там говорят? Не суть важно. Важно другое: сколько бы я не смотрел на Инву, сколько бы ни говорил с ней и не обнимал её (а обнималась она всегда охотно, «тактильщик!» - говорила о себе, и снова смеялась), я ни разу не смог поймать её взгляда. Инва никогда не смотрела в глаза. При разговоре она опускала взгляд, изучала пол, или постоянно вертела головой, словно старалась ничего не упустить из виду. Егоза-Инва. Чем больше гонишься за чем-то – тем больше хочешь. Я пытался удержать на себе внимание Инвы, делать все возможное, чтобы все-таки посмотреть в глаза, и не спрашивайте, зачем. Не знаю. Чем больше гонишься – тем больше хочешь. Это единственное объяснение. Вы понимаете? Хочу – и точка. - Ребята, а какого цвета у Инвы глаза? – спросил я задумчиво в один из вечеров общего собрания нашей большой и веселой компании. - Зеленые! – ответили мне решительно, но тут же другие голоса возразили: - Карие! - Серо-голубые! Так я получил множество разных ответов, вплоть до «шафранового». И, разумеется, ни один из них меня не устроил. Я снова присматривался к Инве, а она смеялась и требовала ещё танцев.
Так прошло полгода. Я уже не был влюблен в Инву, но по инерции продолжал наблюдать за ней и время от времени старался завести беседу. К слову, как-то раз я взял её за подбородок, удерживая. Тогда она закрыла глаза и позволила себя поцеловать. Смешно, что мне нужен был взгляд а не поцелуй. Смешно, да? И не понять ведь, почему. С чего всё началось. С того, что глаза – это зеркало души, а я хотел видеть душу? С того, что мне просто приятно смотреть в глаза при разговоре с кем-либо?
Решив, что пора отправляться домой, я подошел к Инве и взял её за руку, пытаясь обратить не себя внимание. Она обернулась, прервав беседу, подняла лицо… Я понял, что сейчас закричу от страха, я едва не отшатнулся от неё, а пустой, прозрачный, кукольный взгляд затягивал и не отпускал. Глаза без цвета и выражения смотрели в мои глаза – я оцепенел и не смог найти в себе силы даже отпустить Инвину руку. А Инва через секунду обернулась, разметав юбки, и с преувеличенным пафосом вскричала: - Рилу мне! Рилу!
Я жил испуганным ребенком. На ощупь крался я во мрак И вздрагивал, когда мой шаг Вдруг рассыпался эхом звонким. читать дальше Шагнуть без страха я не смел: Я чувствовал себя в ловушке, Как будто жизнь моя - на мушке, И Бог все видит сквозь прицел.
Я не хотел зажить как прежде. Пускай винтовка под рукой - С ней обращался как с чужой И ждал прощения в надежде.
Но ложью жизнь моя полна, А тайное сложилось в строчки, В которых лазерные точки И мной убитых имена.
читать дальшеХолодна,умна,непостижима.. Вырвите мне к черту эти крылья.. Об асфальт с разбегу не красиво.. Накормите мою душу чёрной пылью.. И в глаза три дозы каплей яда.. А потом сумбурно,жестко,резко.. Не внимая тихому не надо.. Вон пошла из жалкого бурлеска.. Хеппи-энд..Как бережно и дружно.. Его пальцы душат лжесознанье.. Выплюньте кровавое..не нужно.. тешить обречённое желаньем.. Боже,как искрится и пылает Солнце..Но опущены ресницы.. Клокотливо в небе изнывают О моей судьбе стальные чудо-птицы.. Я душой больна..От этого спокойно Растираю в сердце безысходность.. Шел бы рядом он легко,свободно,ровно.. Втаптывая в грязь мою неловкость.. И отчаянно б хватал за бесконечность, Я б в объятьях нежно угасала.. Прозаичной,талой вышла пьеса.. Я её сквозь слезы написала.. Вновь курю..И кажется последним Этот миг моей нелепейшей из жизней.. Хочется кричать,но я не крикну.. Лишь запомню край его карниза... Позже он растопит свое злое.. Хлопнет сто и вдруг всплакнет некстати.. Всё вокруг смешно,немо,пустое... Я была прекрасна в белом платье....читать дальше
Доктор, альфа - сопрано и фанат хороших лирических теноров) Командую своим парадом) Эпична как древнегреческий эпос, аххаха)
Автор: Вольдемара Название: Осень в Мельере Жанр: фэнтези; зарисовка; романтика.
читать дальшеНастроение скачет бешеной собакой, и я жалею, что в госпитале не случилось тяжелых пациентов, которые отвлекли бы от погружения в болото невесёлых мыслей. А так я сижу дома, закутавшись в плед, и пью кофе без кофеина. За окном стучит нудный осенний дождь, придающий картине за окном налёт светлой грусти, что так подходит под моё состояние. Но даже теперь я замечаю живописность ярких цветов листвы клёна во дворе. Временами я храбрюсь, говоря себе: «Ну и хорошо, что он не звонит. Зато сколько я успела сделать. Забыла, как это здорово — быть свободной от встреч». Потом злюсь: «Я что, обязана за ним бегать? Я слишком уважаю себя, чтобы кому-то навязываться. Если я ему нужна — пусть скажет об этом сам». На самом деле я прекрасно понимаю, что этим раздражением пытаюсь замаскировать обиду и уязвлённое самолюбие. Надо же, мной - и пренебрегли! Затем незваным гостем является страх. Ведь в первый раз мне настолько понравился мужчина, что я сама несколько раз ему звонила и назначала встречи. До этого я была совершенно равнодушна к своим ухажёрам, поэтому ничто не смущало моего спокойствия. А тут словно ступаешь по тонкому льду. Всё в первый раз, всё так пугающе незнакомо... А потом я вспоминаю его раскосые глаза, в которых всегда танцуют смешинки, улыбку, мягкую и какую-то обезоруживающую, и неожиданно понимаю, что готова … простить этому обаятельному менестрелю всё или почти всё. Его длительные гастроли, регулярные исчезновения, алкоголь в больших количествах по любому поводу... Я ведь понимаю, что он просто ищет себя, вырвавшись из-под опеки властной матери. Пробует свободу на вкус и пытается собрать себя по частям, что для создания творческого совсем не просто. Любой мелочи хватит, чтобы нарушить с таким трудом обретённое душевное равновесие, лишить веры в себя и вогнать в депрессию. А я... Стоит ему появиться с его гривой тёмно-каштановых волос, так подчёркивающих черты лица, и просто улыбнуться, умно и в меру цинично пошутив, как я превращаюсь в довольную кошку... Именно поэтому я и не буду больше ему звонить. Если я ему нужна, то найдёт меня сам. А если нет, то будет больно, ведь так близко видеть свой идеал и потерять его — это всегда мука. Но ведь рано или поздно всё отболит. Через несколько дней я медленно иду по столь уютному осенью парку, слушаю тишину и с наслаждением предаюсь меланхолии. Вздрагиваю от звонка палантира и слышу: - Ясмин, это я... Потом, когда через полчаса моё творческое счастье появляется рядом с огромным букетом из семи роз, я глазам своим не верю. Как всегда, несколько вальяжен (что я в нём просто обожаю) и слегка небрежно одет. Да-да, этот пиджак и огромный шарф на нём смотрятся просто потрясающе, как и собранные в хвост волосы. Но на этот раз Ти необычно серьёзен. Он тихо говорит: - Знаешь, я понял. Ты удивительная. Только ты принимаешь меня таким, какой я есть, понимаешь и поддерживаешь во всём. Рядом с тобой я могу быть самим собой и мне не нужно бояться как-то тебя разочаровать. Поэтому и настроение перестало хронически падать, и песни пишутся влёт. Что ты со мной сделала за пару месяцев? Я пытался бежать от этого, но понял, что бесполезно. Я не знаю, что со мной будет, если ты вдруг исчезнешь из моей жизни. А ведь ты можешь. Наверно, ты меня этим просто убьёшь... Я знаю, что обидел тебя, поэтому просто прошу: будь со мной рядом. Если ты, конечно, хочешь этого. Ну и что мне оставалось ответить?..
Решай, кем быть, что делать, куда совать свой нос, быть черным или белым, людей, бабло, навоз кидать рукой/лопатой, бежать иль ожидать, быть бедным, быть богатым; тащить в свою кровать красивых, средних, страшных, по пьяни, по любви, их крыть многоэтажным, шептать ли, говорить, а может делать чудо, а может – ждать чудес, Иисусом быть, Иудой, жить с верою и без, плевать на демократов, вступать в ЛДПР, катать с друзьями вату, идти пахать в карьер, карьеру строить, бизнес, раскладывать пасьянс, пенять на власть, на кризис, бухать, просить напас, бежать на тренировку, скрываться от ментов, быть сильным, смелым, ловким, иль опасаться слов, запасть на нрав, на тело, летать, в сырой сидеть – решать, кем быть, что делать, тебе, мой друг, тебе.
дальнейшие приключения андроида, появлявшегося здесь рассказ также опубликован тут 5860 слов
Искатель и Муза
01.01
Часы тикают. За стеной женский голос поет. Я даже различаю слова. Женщина поет о том, что видела и делала такое, о чем бы теперь хотела забыть. В песнях часто нет смысла. Песни часто ни о чем. Так принято. Я вслушиваюсь в слова этой песни – может быть, в них есть смысл.
Антон уехал из города на несколько дней, или на неделю – он сказал, что не знает точно, на сколько времени уезжает. Он попросил меня вести дневник в его отсутствие. Я и так веду дневник. Возможно, он имел в виду: делать более подробные записи, чем обычно. С тех пор, как Антон научил меня писать, он всегда заставлял меня вести дневник, потому что так запланировано. Он стал учить меня писать сразу, как только я начал двигаться. Я учился говорить и писать одновременно. И я уловил, в чем разница: когда пишешь, двигается рука, и остаются буквы, которые можно прочитать и позже. Когда говоришь, немного двигается челюсть, и ненадолго начинает звучать голос. Вот и всё. Сначала было сложно различать это: Антон спрашивал меня, а я автоматически тянулся к карандашу, вместо того, чтобы ответить вслух.
Антон меня создал. Семь месяцев подряд я был только в лаборатории. Потом я уходил из лаборатории, два раза.
читать дальшеВ лаборатории всё было однообразно. Однажды Антон уехал на неделю, всё стало совсем однообразно без него. Я чаще спускался на первый этаж. Так я и вышел наружу. Но потом вернулся, через двенадцать часов. Двенадцать часов я смотрел на котов и голубей. Сначала я думал, что они двигаются бессистемно, потом мне показалось, что я различаю закономерности и старался их выявить. Но снаружи было жарко, и думать было сложнее, чем в лаборатории. Температура воздуха влияет на мышление.
Антон долго отчитывал меня, когда я вернулся. Он вернулся раньше, чем я. Он отчитывал меня – было так интересно его слушать. Он говорил то сложно и витиевато, то обрывками фраз. Целых сорок две с половиной минуты. Потом я сказал ему, что температура воздуха влияет на мышление. В ответ он снял очки и прикрыл глаза ладонью. Он сказал мне, что я ему снился, что он встревожился и заторопился обратно. Это тоже было интересно услышать, его голос стал ниже, когда он произносил это. Потом он долго молчал.
Мне не снятся сны, потому что я андроид. Люди отключаются на ночь, а когда приходят в себя – они всегда немного другие, чем до отключки. Поэтому даже одни и те же люди каждый день разные.
Я всегда одинаковый. Даже если Антон отключает меня на ночь, даже если я сам отключу себя – с утра я такой же, что и вечером. Но Антон утверждает, что всё не так. Он заставляет меня вести дневник, который потом читает. Он читает и говорит, что у меня каждый день разное настроение. Я не понимаю, что он имеет в виду.
Женский голос перестал доноситься из-за стены. Я не сумел расслышать всех слов, поэтому так и не понял, о чем была песня.
В меня встроены часы и навигатор. Поэтому я всегда знаю, сколько времени и где я нахожусь. Уже половина второго ночи. Если бы Антон был дома, он бы уже спал, выключив свет. Но он в отъезде.
Однажды Антон назвал меня психом. Психи – это люди с умственными отклонениями или психически ненормальные. Их изучают коллеги Антона из другого института. Поскольку я андроид – психики у меня быть не должно, поэтому возможнее всего он имел в виду умственные отклонения. Хотя Антон рассказывал о предыдущих образцах: все они были неудачными, потому что в них не было Плазмы 01165, которую Антон изобрел позже. Из-за Плазмы 01165 я очень похож на человека и не являюсь только роботом. Мой мозг тоже существенно доработан по сравнению с предыдущими версиями. Но Антон все-таки назвал меня психом, значит мой мозг далеко не совершенен. Только и всего.
Он назвал меня психом после того, как я второй раз вышел из лаборатории. Это было рано утром, Антон еще не пришел из дома. Я не знаю точно, почему я это сделал. Я всю ночь смотрел в потолок, в одну и ту же точку, и пытался не думать. Я хотел отключить себя сам, но почему-то не отключал, а продолжал смотреть в одну точку и пытаться не думать. Под утро, когда небо начало светлеть, я вскочил и выломал дверь, ведущую в коридор. Дежурного по этажу не было на месте, и я спустился вниз. Я выдрал замок на двери, ведущей наружу, это было несложно. Сигнализация должна была сработать, но я ее почему-то не услышал. Я разодрал силиконовую облицовку на пальцах и на локтях, но не замечал этого еще около шести часов. Я не помню, где я ходил эти шесть часов. Есть места, где людей очень много, возможно, что я ходил и там. Я пока плохо понимаю людей, только Антона, но и Антона я не понимаю, я его просто выучил лучше, чем всех остальных. Всех остальных я видел гораздо реже, если видел вообще.
Я помню, что ходил по берегу реки, текущей вдоль трассы. Между трассой и рекой рос высокий кустарник, дающий тень. В кустарнике жили птицы, певшие весь день. Они садились мне на плечи, когда я долго не двигался. Но почти сразу взлетали обратно.
На это раз я вернулся через сутки, точнее – через двадцать восемь часов. Я вернулся не один, а с девушкой. Девушка была мертвой, и я видел, как ее убили. Я раньше не видел ничего подобного, и не знал, как это классифицировать, поэтому я подумал, что, возможно, я сломался. Я взял ее с собой и вернулся, потому что я хотел понять, что всё это значит. И еще: она тоже вела дневник. Возможно, ее тоже заставляли его вести. Я нашел дневник в ее сумке, и читаю его до сих пор. Некоторые фрагменты я успел выучить наизусть. Я не знаю, зачем, ведь я до сих пор понимаю далеко не всё из того, что там написано.
Антон отчитывал меня не сорок две минуты, а два дня подряд. Первое, что он сказал мне, когда я вернулся, было:
- Себастьян, ты псих!
Второе:
- Что это еще за хлам?! – эта фраза касалась девушки.
Я сказал ему, что он неправ и что это не хлам, а ценный образец. В ответ он так повысил голос, что я с трудом разобрал слова. Он сказал, что не спустит с меня глаз, что меня нужно изолировать, пересобрать или отключить навсегда. Я сказал, что мне всё равно, но если изолировать, то с дневником этой девушки, потому что он интересный и непонятный.
- Так ты из-за журнала учета ее прикончил?
- Ты неправильно понял, я ее не прикончил, я ее нашел.
Антон стал спокойнее после этих слов. Людей часто успокаивают слова. Так же часто, как и приводят в бешенство. Слова – воздействуют очень сильно. И не только на людей. Почему-либо я же выучил ее дневник. Слова это что-то странное, особенно в сочетании друг с другом. Еще очень часто бывает такое: если человек повышает голос, то возможнее всего он ошибается и что-то понимает неправильно.
Дальше Антон сказал мне, что я идиот. Идиот – это подкласс психа, человек с умственными отклонениями определенного рода. Я ответил, что это не так уж и плохо по сравнению с предыдущими образцами. Антон засмеялся.
- Да уж, ты сильно выделяешься на фоне этого металлолома.
Он сказал, что пересоберет меня в следующий раз, а пока оставит под строгим наблюдением. Трое лаборантов облепили меня датчиками и наблюдали за мной неделю подряд круглосуточно, то заставляя смотреть на разные источники света, то включая разную музыку, то привязывая к лабораторному столу, то отвязывая. Антон изредка заходил и приглядывал за ними. Я просил его дать мне перечитать мой дневник, но Антон отвечал, что пока рановато, что пока мне лучше вести другой.
Я всю неделю думал только о том, что хочу сравнить свои записи с записями девушки. Антон разрешил это сделать, но только под его присмотром. Он мимоходом сообщил, что всё уладил «с этой твоей девицей» и что мне «не о чем беспокоиться». Я не понял, что именно он имеет в виду.
- Ты говоришь, что собрал ее заново?
- Вообще-то нет. Но твоя идея не так уж и плоха.
И он не уточнял ничего больше.
Из ее «журнала учета» я понял, что ее зовут Алиса. Меня зовут Себастьян. Себастьян – это имя, которое мне дал Антон. Имя или название. Вот так это пишется полностью: «Искатель 01 - Себастьян».
Небо снова светлеет. Летние ночи короче зимних. У Алисы много записей о том, как сны важны в жизни человека. Я не человек и не могу видеть снов, но я могу вести дневник – в то время, пока люди спят. Что я и делаю.
*** И зачем он только приснился мне сегодня. Весь день хожу сама не своя. Чувствую так, будто мы с ним никогда и не расставались – настолько близко он был ко мне во сне. Мне снился его запах. Сидела на лекции и ничего не слышала – это так на меня непохоже.
Ольга предложила сходить в кино после пар, я согласилась. В кино было скучно. Точнее – очень скучно, Ольга всё время порывалась поведать мне о своих новых отношениях с кем-то сногсшибательным. Мне не хотелось ее слушать, так сильно не хотелось, что я подумывала, уж не врезать ли ей. Но я всё равно притворялась спокойной и слушающей. Ничего не помню из того, что она рассказывала мне – и это только радует.
Когда добиралась до дома, меня застал дождь. Думала, что пережду его в переходе метро, но через десять минут ждать надоело, я разулась и пошла домой босиком. Придя домой, посмотрела в зеркало: даже промокнув с ног до головы, я выгляжу очень хорошо. Так странно: внутри больно и пусто, а смотришься красавицей. Если бы я верила в провидение – решила бы, что ему свойственно насмехаться над людьми.
Он мне снился, очень близко. А потом я будто бы рассказывала Ольге: «Я люблю его за то, что он такой глупый... Он такой глупый, что его невозможно не любить – понимаешь?..» Ольга всё понимала во сне. Только мои слова про глупость были странными. Я никогда не считала его глупым. Но кроме этого – во сне всё было хорошо. Жалко, что сон не был вещим.
*** Хорошо, что я почти забыла его. Всё реже впадаю в тоску, всё реже просыпаюсь в горячем поту или в слезах. Самое обидное, что, когда просыпалась в слезах – ни разу не запомнила, что за сны мне приснились. Может, сны были как раз очень веселыми? Тогда тем более обидно.
*** Говорят, что любовь жестока. Когда-то давно мне казалось, что это банальное словосочетание, которое не значит ровно ничего. Потом я думала, что это жестокая правда. Теперь я думаю, что это зависит от конкретных людей, вовлеченных в конкретную любовь. Если это жестокие люди – то и любовь получается жестокой. Получается... в нашем случае получается... что-то жестокое. И от кого произрастает эта жестокость – от него или от меня? Раньше я думала, что, конечно же, от него. Теперь я думаю, что, конечно же, от нас обоих.
*** Позвонила Соня, звала на вечеринку, я отказалась. Соня расстроилась, и я пообещала подумать еще. Может, передумаю. Может, мне нужно найти следующего главного героя для своей жизни и своих снов?
Иначе можно зациклиться совсем фатально. Страшно подумать – я ведь всегда ношу с собой этот дневник в надежде, что он каким-нибудь образом прочитает его. Например, я потеряю дневник, а именно он найдет его. Такая глупая надежда – но если она не отмирает, значит, осталось что-то кроме нее.
У Антона в квартире только одна комната и кухня. И очень много предметов, сваленных в беспорядке. В лаборатории всё иначе. Предметы упорядочены, мысли тоже. Но там есть лаборанты и коллеги Антона, а здесь – только Антон. А в данный момент здесь только я.
Он сообщил мне, что на время переводит меня из лаборатории сюда, потому что здесь есть железная дверь и особо крепкие решетки на окнах, а в лаборатории «пока не до того». Тем более он скоро уедет, а во время его отъезда за мной некогда будет следить как следует, потому что все лаборанты заняты в другом проекте. И поскольку известно, какой я псих, также поскольку ему будет «недосуг пересобирать» меня, «если вдруг что» – постольку я сейчас в его квартире, и притом один.
В 16.00 снова придет дежурный лаборант и часа два будет наблюдать за мной. Это привнесет разнообразие. Когда остаешься совсем один в замкнутом пространстве – всё становится таким однообразным, что вспоминаешь прошлое снова и снова. Хорошо, что у меня есть память. И плохо тоже. Если бы памяти не было – окружающий мир был бы новым каждую секунду. Но его было бы гораздо сложнее изучить.
Когда остаешься один – понимаешь, как же шумно было в лаборатории. Один раз к нам приходили журналисты, Антон часто повышал голос, отвечая на их вопросы. Меня они ни о чем не спрашивали, только фотографировали. Это было уже после того, как Антон назвал меня психом, и, возможно, поэтому Антон настоятельно советовал мне вести себя смирно.
Когда журналисты ушли, Антон стал очень разговорчивым, и я спросил у него, что такое любовь, сессия, вечеринки, шарнирные куклы, жестокость, ненависть и вещий сон. Эти незнакомые слова из дневника Алисы я запомнил лучше всего. Антон засмеялся и сказал, что загрузит мне новый словарь. Он рассказал только про «вещий сон»: обычно то, что ты видишь, когда спишь, не является реальностью, пусть иногда и очень сильно напоминает ее. Но если это становится реальностью в будущем – такой сон считается предсказывающим, то есть вещим. Я ответил, что мне всё понятно.
Потом я подумал, что всё понятно, кроме времени. Время – странная категория. Или люди как-то странно понимают эту категорию. И я сказал, что, если бы был человеком, то наверняка бы путал сон и реальность. Антон смеялся очень долго, потом сказал, что всё почти так и есть, что люди часто путают сон и явь, что они часто спят наяву – то есть когда не спят на самом деле. Что это называется мечтами. Что это и плохо – потому что спящие наяву люди хуже работают и соображают, чем остальные, и хорошо – потому что именно такие люди могут видеть вещие сны наяву. То есть двигать прогресс и приносить пользу человечеству и науке.
Я вспомнил, слово «мечты» тоже было у Алисы, и спросил у Антона, читал ли он ее записи. Он махнул рукой в ответ. Я не понял, что это значит, потому что Антон уже говорил о другом: что он гордится мной, что я – отличный и очень сообразительный, что я получился таким, о каком он даже мечтать не мог. Что ему очень повезло со мной и что он наконец-то будет признан. Он говорил без остановки, очень много слов, я еле успевал спрашивать уточнения касательно тех слов, которые слышал впервые. Он говорил, что признание – это очень хорошо, и что, скорее всего, я не останусь один, что он вот-вот соберет еще одного, немного по-другому, чем меня, но что всё равно я буду самым знаменитым и прославленным. Я спросил, что такое «знаменитым и прославленным». Он ответил, что это тоже очень хорошо, что очень многие люди только и мечтают о том, как бы стать знаменитыми и прославленными. Я сказал ему, что не могу мечтать, поскольку я не человек, и я не могу видеть сны, отключаясь, тем более – видеть сны наяву. Он ответил мне, что я не совсем прав, что всё не так просто и пока не изучено до конца. Дальше он стал говорить медленнее, его фразы были всё короче и короче. Он сжимал и разжимал кулаки, пока говорил, что свойства моего мыслительного аппарата еще не известны ему целиком и полностью. Потом он встал и сказал, что поскольку я такой неизученный наукой психопат, мне предписано поехать в спецкарцер.
Спецкарцером оказалась его квартира, наполненная разнообразными предметами, сваленными повсюду очень беспорядочно. Он настоятельно рекомендовал мне не трогать ни один из этих предметов, кроме тех, которые он мне будет выдавать специально. И кроме моих дневников и тетради Алисы, которые он разрешил мне взять с собой из лаборатории. Антон спросил меня, зачем мне ее тетрадь. Он уже спрашивал об этом, а я уже отвечал, но он мог забыть, даже я не помню всего, целых шесть часов выпали из памяти, а люди наверное забывают еще чаще, если учесть их странное отношение ко времени.
И я ответил ему снова: что я тоже хочу понять себя и людей, что не только у Антона и его коллег и лаборантов есть такая необходимость. Антон снова засмеялся. Я подумал, что он стал в три раза смешливее обычного, после того, как в лаборатории побывали журналисты. Я сказал ему то, что подумал – и он снова улыбнулся. Он ответил, что я прав, но что на сегодня достаточно разговоров и что он желает мне приятных снов, после чего отключил меня.
Почему он пожелал мне приятных снов, если мы только что говорили о моей неспособности их видеть? Иногда люди говорят странные вещи, говорят неправду, или то, что слабо соотносится с действительностью, и это называется шуткой. Способность генерировать шутки и смеяться над ними тесно связана с чувством юмора. Возможнее всего, у меня нет чувства юмора. Так что... если пожелание приятных снов было шуткой – Антон смешил ею сам себя.
*** Сегодня много думала о шарнирных куклах. У Ольги и Сони есть шарнирные куклы, у Сони даже несколько. У меня ни одной – может, стоит захотеть? Это популярное развлечение. Но вот загвоздка: мне кажется, что это развлечение быстро надоест. Вот если бы кукла могла передвигаться самостоятельно, издавать звуки, если бы с ней можно было поговорить, когда очень хочется, но не с кем, если бы – чего уж! – кукла обладала сознанием, желаниями, чувствами… Вот такое развлечение было бы куда более развлекательным! Я бы сразу решилась – всего-то заработать достаточно денег, и вот оно – настоящее счастье. Я читала, что таких изобретут совсем скоро, не сегодня-завтра. Если уже не изобрели. Хорошо бы эти куклы были в человеческий рост – в таком случае никаких других главных героев больше не потребуется. Не потребуется – ни в жизни, ни во снах.
Темнеет. За окном снова дождь. Сижу, смотрю на него, свет не включаю, записываю это почти вслепую. Так хорошо.
Антон включил меня только вечером следующего дня. Он загрузил мне новый словарь, как и обещал. Про сессии я понял сам, заодно узнав, что Алиса – студентка. Про вечеринки я стал уточнять у Антона: связаны ли они с чувством юмора, которого у меня нет. Антон сидел за столом, схватившись за виски, его волосы были всклокочены, он смотрел то в монитор, то на бумаги, неупорядоченно лежащие на столе. Он отвечал на мои вопросы, не поворачивая головы.
- Да, связаны, частично. Люди там знакомятся, отдыхают.
- Отдыхают – то есть отключаются?
- В каком-то смысле. Отключают какую-то часть себя. Ту часть, которая думает о работе и прочих проблемах.
Про любовь я тоже хотел уточнить. «Чувство самоотверженной, сердечной привязанности; склонность, пристрастие к чему-либо».
- Антон, ты любишь свою работу?
Антон повернулся ко мне всем корпусом:
- Что?
- Ты испытываешь склонность, пристрастие к своей работе?
- О. Да, конечно, конечно, – он снова смотрел в монитор. – Нужно заниматься тем, что любишь.
- Любовь – это проблема?
- Когда как. Иногда – очень даже.
- Антон, ты крайне суров и беспощаден?
- Нет. То есть да. То есть суров, но не крайне. Это про жестокость?
- Да.
- Если бы я разобрал тебя или отключил навсегда, это было бы с моей стороны жестоко по отношению к тебе, к себе и к моей работе. Но поскольку я испытываю пристрастие и склонность к своей работе, я не стал разбирать тебя. Даже когда ты притащил мне ту девицу. Возможно, кстати, я неправ. Возможно, стоит быть более жестоким. Но у меня на подходе следующий. Так что я сначала сравню вас, а потом подумаю, которого разбирать и на сколько частей. И разбирать ли вообще.
- Тогда я не понимаю, как любовь может быть жестокой.
- О. Запросто. Я не разобрал тебя и не отключил навсегда, а завтра ты, к примеру, психанёшь и покалечишь лаборанта Сашу. Мое пристрастие к работе и к тебе окажется в данном случае губительным и жестоким. – Антон снова повернулся ко мне всем корпусом. – Ты меня понимаешь?
- Мне кажется, что да. Примерно понимаю. А что ты ненавидишь?
- Ненавижу глупость. – Антон снова смотрел то на монитор, то на бумаги, лежащие на столе.
- Можно что-то любить и ненавидеть одновременно?
- Конечно. Например, свою работу. Какую-то часть работы любишь, какую-то ненавидишь.
- Антон.
- Да?
- А я? Что я люблю?
- По идее, у тебя не должно быть чувств. Но... но... но... К некоторым вещам ты испытываешь сильный интерес, в твоем случае это почти то же самое. Например, интерес к мышлению, к поиску закономерностей...
- Интерес к дневнику Алисы?
- И это тоже. К ее дневнику, к самой Алисе, к людям вообще, к миру, в котором они живут. Припоминаю, что в первый раз ты рассказывал про котов и голубей. Во второй раз ты оказался... хм... значительно более находчивым.
- Ты сказал, что ты любишь меня, я понял.
- Я сказал? Ну да, в общем-то, можно и так выразиться.
- А я люблю тебя?
- Не знаю. Это уж твое дело. Так что сам разбирайся.
- А что я ненавижу? Я к чему-то испытываю отвращение и вражду?
- Ненавидишь... По-моему, ты не любишь оставаться один.
- Нет, люблю.
- Но странною любовью... Ничего, скоро у тебя появится товарищ... Начнется веселая жизнь...
Я хотел сказать, что как же она начнется, если у меня нет чувства юмора и способности генерировать шутки и понимать их, но Антон уже говорил с кем-то по телефону.
Антон сказал достаточно, чтобы было о чем подумать. Я люблю Алису и ее дневник, Антон любит меня и свою работу, я ненавижу оставаться один, Антон ненавидит глупость. Чем больше узнаешь, тем глупее становишься. Но теперь я понимаю ее записи гораздо лучше. Это значит, что теперь мне стало еще интереснее? Это значит, что теперь я люблю Алису интенсивнее, чем раньше? Это значит, что любовь связана с пониманием? Но если понимание и любовь – это почти одно и то же, тогда Антон любит почти всё, а я не люблю очень многое, и ни одного человека, и себя тоже нет.
*** Как же сложно простить измену. И не всегда понятно – зачем вообще это прощать. Этот человек изменил мне, как он был неправ! И как можно забыть его неправоту? И как он смеет мне сниться после этого? Сегодня столкнулись с ним в магазине. Сначала мне захотелось проигнорировать его, но почти сразу я подумала, что лучше сохранять спокойствие и вежливо побеседовать с ним. Я даже улыбнулась чуть-чуть, уголками губ – еще бы, столько раз тренировалась дома перед зеркалом. Ведь сразу было ясно, что мы еще встретимся.
В общем, я натренировалась достаточно, чтобы выглядеть издевательски холодной, чтобы быть издевательски вежливой.
Он стушевался, сказал «привет, Алиса», и сразу сбежал в другой отдел. У него была тележка, что только добавляло дистанции. Когда шла домой, думала о том, как же его ненавижу, презираю, и так далее. Когда пришла – поняла: мне очень обидно, из-за того, что он стушевался, и на самом деле я была бы счастлива перекинуться с ним хотя бы парой слов, хотя бы несколько минут постоять рядом, обсуждая что угодно – да хоть названия красителей в печенье. Почему всё так глупо? Чего можно ждать от других, если не знаешь, чего ждать от себя?
*** Мне очень нужно перестать думать о нем. Постоянные мысли о нем – это похоже на медленное самоубийство, на самоиздевательство гигантского масштаба. Это какой-то мазохизм. Я рада уже и тому, что не вижу его во сне больше вообще. Вижу Ольгу, или Соню, или одногруппников, или шарнирных кукол в человеческий рост. У кукол добрые глаза и вид очень всепонимающий.
Один раз я проснулась в слезах именно после такого сна. Как хорошо, что я его не забыла. Приятный сон. Это был кукольный юноша, без парика, с красивой формой головы и приятными чертами лица, с силиконовой кожей. Немигающие глаза были очень добрыми, чересчур добрыми, совсем всепрощающими. Это было слишком хорошо, и я проснулась. К хорошему быстро привыкаешь – может, я боялась привыкнуть? Это был слишком хороший сон, но хотелось бы увидеть его снова.
*** Скоро сессия.
В последнее время учусь круглые сутки. Так здорово – оттого, что теперь мне некогда мечтать или думать, о чем не следует. Но часто накатывает ощущение, будто бы я не понимаю ничего из того, что читаю. Иногда во сне появляется кукла юноши с силиконовой кожей и добрыми глазами – он читает мне заново то, что я не успела понять за день учебы. Он объясняет всё очень легко. Если бы можно было поменять местами сны и реальность – я бы давным-давно это сделала.
Мой маленький принц, наверное, я тебя потеряла. Как теряла многих других. ***Мой маленький принц, помнишь, как руки твои целовала? Когда под нами падал карниз. Мой маленький принц, Роза выросла, потеряла свои слова. Как терял ты свои года. Мой маленький принц, все печали мои смыла теперь вода. А твои – забрала звезда. Мой маленький принц, что ты хочешь теперь от меня? Скажи, что хочешь. Мой маленький принц, ты моя необъявленная война. Меж скал и урочищ. Мой маленький принц, как же трудно оставить тебя позади. За собой оставить. Мой маленький принц, знаешь, как сердце ломит в груди? Его задурманить? Мой маленький принц, ты же уходил, а зачем вернулся? Зачем, скажи, опять? Мой маленький принц, ты нынче взрослый, когда проснулся? Опять все вспять? Мой маленький принц, ты улыбнись мне, добей кинжалом. Убей ножом. Мой маленький принц, от меня нынче пахнет сандалом. Как твоим пажом....
Что ты прячешь, леди Фауст, за зеркальными очками? Мысли мечутся, как страус, пряча истину в песок. И впускают нити страха в продырявленные мочки иглы чьей-то злобной воли, от судьбы на волосок. Сердце бухнулось в колодец, как зимой с высот небесных, стылый сумрак рассекая, глухо паданцы летят… Хищно скалят зубки бесы в остроморденьком оскале, целят в спину мандарином и насмешливо свистят. Письма – в топку, леди Фауст, слишком много – между строчек… Все равно ты не поймаешь Золотую Стрекозу. Страх сжимает время в кольца, обвивая позвоночник, как жука, к стене приколет и расплющит буквой зю. Растеклись ручьями годы, и размылась четкость линий. Память больше не догонит календарные листы. Путь, проложенный сквозь ливни, оборвется на ладони. До свиданья, леди Фауст. Все пройдет. Пройдешь и ты...
Мне больше подвигов не нужно - Спокойно пусть живет дракон. Не нужно мне словесных кружев И серенады под окном. Не нужно мне страстей кипенья В разливах чувственной весны И сердца глупое смятенье... Мне просто очень нужен ты. Так, чтобы в нежность завернуться, Тихонько рядышком присесть И просто лбом в плечо уткнуться И ощутить, что счастье есть.
Подскажите, как обстоят дела с ритмом в последнем куплете?))
Мелькнул в толпе, и я пошел за ним. Ускорил шаг, и я, отнюдь, не медлил, Лишь повторял бессмысленные петли, Пока горят ночные фонари. читать дальше Не в первый раз искал его в толпе, Ни как зовут - не зная, ни откуда, И лишь в душе надеялся на чудо, Что он поможет мне в моей судьбе.
Наш разговор был до издевки прост - О нем прознав бы посмеялись люди, Ведь он назвался - архитектор судеб И задал мне насмешливый вопрос:
"Какую жизнь ты хочешь попросить? Но я - творец, и мне скучны шаблоны, Так попроси меня о чем-то очень новом, Чтоб не пришлось по формочке лепить.
Проси судьбу, и я ее создам, Но не желай того, что нужно многим - Любовь, здоровье, деньги... Так убого! Все это скучный и банальный хлам".
Но тот вопрос не встретил свой ответ, А тишина разбилась между нами, Когда ушел я быстрыми шагами: Мой идеал - стандартный трафарет.