Вот, скажем, кто-то кому-то заехал в лоб кулаком. Это может быть оскорбление. Это может быть предательство. Это может быть подвиг. Меняются обстоятельства, меняется с ними и смысл. М.Семенова
Истерики дают свои плоды, Уже не вдохновляет совершенство, А словно на краю слепого детства Мне родниковой хочется воды.
читать дальшеВплести осенний дождь в смятенье рифм, Играть на флейте сумрачных иллюзий. Я осень принимаю без прелюдий, Ее простой неторопливый ритм.
Предотвращая смерть от холодов, Бужу октябрь полночными стихами, В которых понемногу утихает Моя шальная летняя любовь.
Кофейный привкус утра на две чашки. В кроссворде - пара слов, но разный почерк. Прохладно из-за окон нараспашку: Опять курил один до поздней ночи.
читать дальшеПривычно: "С добрым утром?" и улыбка, Затем немного слов про новость в прессе. И снова твой вопрос: "Покормишь рыбку? Мы в прибыли растем, а Фландер в весе".
Кофейный семь ноль-ноль - на семь-пятнадцать. Встаю помыть фарфор,ты сразу тоже. И тут же вечный спор - пора подраться: - Давай я уберу? - Давай я все же...?
Взбодрились и ок, пора за дело. Теперь любая фраза о работе. А после пару строк в одном разделе Напишешь на полях в моем отчете.
Под вечер: "Ты иди, а я подольше. Доделаем макет - японцы наши!" - До завтра! - Да, до завтра! И не больше... А есть еще слова, но их не скажешь.
В одном крупном городе, окруженном водой и высокими мостами, была старая-престарая площадь. Каждый день, с самого раннего утра, эта площадь первой встречала сонных жителей, перебиравшихся с одного берега на другой. На ее каменных, ветхих от старости домах, осыпалась краска, трещины появлялись на маленьких, заросших плющом балконах, а дороги никогда не знали асфальта, но, тем не менее, как только солнце начинало появляться на горизонте и первые лучи пробивались в высокие окна, площадь просыпалась вместе со всем вокруг, чтобы провести ранних пешеходов, бегущих на встречу чему-то. читать дальшеУ каждого из них была своя цель. Больше всего в мире площади нравилось слушать их шаги, стучащие по гранитной плитке (будь то тонкие каблучки молодой дамы или широкие, устойчивые ботинки пожилого джентельмена), наблюдать за их резкими, передвигающимися тенями, улавливать ритм и смысл голосов, произносящих что-нибудь то резко, то медленно, то звонко, а то и совсем тихим, едва уловимым шепотом (так обычно говорились самые сокровенные, самые недоступные для других слова). Случались здесь, на этих самых дорогах, под этими самыми осыпавшимися балконами, и роковые встречи, и волнующие признания с дрожью в руках, и глубокие обиды, и смутные разочарования. Бывало, встретит площадь уставшего, хмурого жителя, и освободит ему лучшую ажурную лавочку в округе, зная, что через некоторое время на нее обязательно оглянется кто-то другой, мимо проходящий. Вот тогда люди встречали, находили друг друга и уже больше никогда не прогуливались в скучающем одиночестве. Вечером, когда стрелки часов близились к семи, у площади начиналась совершенно другая жизнь. С этого времени в церкви, находящейся чуть выше по улице, отпевали свою песню колокола - так площадь отсчитывала фазы пребывания и отбывания незнакомцев. Как только солнце отступало, уходя в сон до завтрашнего дня, а небо начинало темнеть, на старых дорогах собиралось множество людей. Все они ожидали кого-то. Это время было для площади самым трогательным, оно состояло из предвкушающих взглядов, оглядывающихся по сторонам, из непрерывного хождения взад-вперед, из радостных улыбок тех, кто услышал позади знакомый голос. Люди грели свои носы, покупали и пили горячий кофе из лавки напротив, протягивали руки родному и знакомому человеку, в надежде обнять и согреться. В момент ожидания все они были заодно, переглядывались спокойно и понимающе, мол, "и ты тоже ждешь, я знаю", а когда на остановку пребывал трамвай, спешили обратить свой взгляд в его сторону. Сквозь толпу прибывших каждый, как правило, находил своего. Так разные фазы приплыва и отплыва сменяли друг друга. К глубокой ночи площадь отпускала их всех, становилась пустой и уставшей. Тогда и ее клонило в сон. Она выключала свои фонари, которые до этого освещали лица незнакомцам, словно закрывала веки. Наступало время отдохнуть и набраться сил для завтрашнего дня. Но однажды, на ее онемевших троатуарах, потерявших свой последний звук, стал ночевать человек. Каждый день, в вечернюю фазу, он приходил на площадь и бродил вокруг остановки с потерянным видом. Грустный, озябший. Все люди рано или поздно покидали свои посты ожидания, кто счастливый, а кто с разочарованным видом, но этот человек никогда не менял выражение лица и даже не оборачивался в сторону новоприбывшего трамвая. Он знал: тот, кто ему нужен, уже не придет. После того, как все вокруг становилось опустевшим, человек начинал свободно, одиноко бродить по площади и наградой за его одиночество было то, что он мог выбрать себе любую лавочку, любой навес или балкон, какой он только пожелает. Все вокруг предоставлялось ему в полной мере. В начале, при виде этого бесцельного спутника, площадь чувствовала себя смущенно в ночной час и оставляла ему несколько непогаснувших фонарей или свет в оконце, но потом, со временем, она постепенно привыкала к нему все больше и больше, как к части собственной архитектуры. Площадь гасила весь свет в округе и они вместе ложились спать. Это был высший знак доверия. Иногда им даже снились одинаковые сны: про людей, издающих звонкий топот, чьи шаги несут их к заветной цели, а голоса помогают в ее достижении. Много дней и ночей подряд оставался безымянный пешеход наедине с площадью. Он проникался тем зрелищем, которое площадь наблюдала каждый день и той миссией, которую она исполняла для проходивших по ее дорогам. Звук шагов и реплики диалогов, красота чужих взглядов и прерывистость движений вытесняли в нем все скудные воспоминания о прожитых днях. Ни в один из них он не сумел дождаться того, кого ждал. Вскоре человек в неизменном длинном пальто, греющем его хрупкое туловище, настолько слился с окружающим местом, что стал полностью жить ритмом старой площади. Он встречал каждое утро новых пешеходов, он знал наизусть их графики. Его морщинистое лицо напоминало потрескавшийся фасад здания, а тусклые голубые глаза - едва проснувшееся осеннее небо. Только этот человек, в отличии от всех остальных, рано или поздно отбывавших домой, умел по-настоящему разговаривать с площадью, с ее уходящими на отдых фонарями и покрывавшейся инием плиткой. Однажды, заснув на длинной лавке из темного дерева, путник, сросшийся с музыкой города и песней колоколов, проснулся высокой мраморной статуей, стоящей прямо посреди тротуара на своем пьедестале. Теперь ему не нужно было мерзнуть каждый вечер и прислоняться к холодным каменным стенам, чтобы почувствовать сонмы голосов, наполняющих пространство внутри. Не нужно было и наклоняться поближе к земле, чтобы услышать звук приближающегося транспорта. Фигура из мрамора, под два метра ростом, следила за всем из-под своих устало опущенных век. Голова была чуть повернута назад, как будто еще хранила надежду кого-то найти, а руки протянуты к небу, в сторону церкви и противоположного берега. С тех пор статуя, в сговоре с площадью, будит ее заранее на рассвете, чтобы та успевала очиститься от вчерашнего мусора, и помогает встречать всех, кто куда-либо спешит. Солнце первым делом падает на эту мраморную голову и освещает ее глаза, убивая в них остатки сна. Поэтому, путешествуя по старым улицам, не спешите, пожалуйста, бросать равнодушные взгляды в сторону находящихся на них памятников. Подумайте, может быть, это чье-то недождавшееся вас сердце решило стать частью вечно живущего города.
Меня душит кашель и никотин. Ночами больное – Ты. Я видела чёрный флаг. Он чуть меня не убил. После хотелось вскрыться от сей красоты.
продолжитьАвгуст тянется старой жвачкой. Что прилипла к рукам – не выкинуть, не отмыть. Ещё немного. Неделя, неделя, неделя. И здравствуй Питер. До свидания Ты.
И в общем неважно, в каком растворяться небе. И с кем смотреть как разводят мосты. Здесь даже воздух другой. Холоднее. Здесь даже кошки мяучат – Ты.
Остывший асфальт как ностальгия по лету. Да разве в нём было что-то, чтобы скучать? Туманный октябрь расставит все точки. Отныне можно больше не спать. А то, что было весной – цветочки.
Настало время ягодки собирать. Когда Ты наденешь белое платье. Я затяну покрепче узлы. Ведь ад не обратная сторона распятия. Ад – это то, что выбрали мы.(с) Кай Питерский
Здесь умер старик. И всё равно каждый год приходит весна.
Как дела? Ты прости, что пишу тебе рано, у тебя там, наверное, солнце еще не взошло. читать дальшеМое время уходит, как будто вода из-под крана, утекает сквозь пальцы... Но вцелом нормально, живем, нам тепло и светло и спокойно.
Я вчера видел женщину. Плакала. Люди попрятали лица, проходили не видя, как будто чужие, а я положил ей монет, осветив серебром руку падшей блудницы. Я не прав? Но она же совсем не чужая, а даже своя, и ведь все еще женщина.
Я скучал по тебе. С того самого дня я хожу и считаю минуты. Ты безмерно далек, хотя тело твое за окном, на кресте. Я пишу для того, чтобы ты меня ждал, Я изведал маршруты. Только ты мне скажи, там тепло? Брать ли зимнюю куртку? А то я привык к пустоте, где тепло и светло.
Я уже выхожу из пропахшего дымного дома. Не волнуйся, я выключил свет, а ключи оставляю Петру. Под ворчанье дождя и раскаты угрюмого грома твой любимый предатель уходит с удавкой на шее. Ты встретишь меня поутру?
А письмо положу я к кресту: "От Иуды Иисусу Христу".
С понедельника бросаю пить, курить и врать себе, что с понедельника бросаю пить, курить и врать себе, что с понедельника...
Кай рисует на стенках из льда цветные граффити, А осенью босиком гуляет по переполненным лужам. Он пишет признанья в стихах Королеве своей, Но знает, что в общем не очень то ей и нужен.читать дальше
Кай принимает благосклонно признанья в любви. Из кубиков мечтая сложить счастливую вечность. И глядя из окна на города цветные огни Его совсем не пугает чувств быстротечность.
Кай любит Королеву на троне из льда, А Герду не отпускает скорей по привычке. Ведь так боится, что зимой, когда придут холода- Никто не найдёт к его замёрзшему сердцу отмычку.
А больно не будет. В душе просто пусто, И осень пришла обаятельной шлюхой. К чему наставленья? Мне вовсе не грустно. Листы на деревьях болеют желтухой.
читать дальшеК чему улыбаться случайным знакомым, И с кем-то в кофейнях пить мятного чаю? Я буду отныне несносно угрюмой, Мне вы все равны и я с вами скучаю.
Вы что-то твердите про Пауло Коэльо, И то, что любви/счастья/секса не знали, Но мне наплевать. Я вас слушаю с ленью Я знаю всё то, о чём вы не мечтали.
Мне ветер, как скрипка, играет Сальери, Хотя тот не моден, местами безвкусен. К тому же его все винили в потери Другого – того, кто бесспорно прекрасен.
Но что же поделать. Иду в отступленье, Мне вовсе не нужно победы над миром. К тому, что отвратно, моё тяготенье, Мой жизненный путь нарисован пунктиром.
На шпаге кровь. Застыли циферблаты. Дуэль лишь набирает оборот. Долг чести не выносит иной платы- Таков закон у царственных пород.
читать дальшеСегодня двое в этой адской пляске. И смерть песочные часы перевернёт. В них нет ни подлости, ни страха, ни опаски, В душе огонь, и разум словно лёд.
Они равны. В бою отчаянно прекрасны. Смерть ухмыляется. Один из них умрёт, Но незадача - оба ведь несчастны, Хотя второй не первый раз убьёт.
Он опытен, он убивал так много, Что тем убийствам век назад потерян счёт. Но за сегодняшний свой бой клянёт он Бога - Победа жизни друга оборвёт полёт.
Увы, но так бывает в бренном мире - Прошли бок о бок тысячи дорог, И были братьями и на войне и в пире, Но уступить в любви никто не смог.
А та, по чьей вине случится драма, Давно с другим танцует на балу. Ей всё-равно чьи слушать дифирамбы, Она любовь их принимает за игру.
может, оно и неправильно, выкладывать в виде стихо то, что должно быть песней, но мне нужны мнения. во втором куплете "пусть" и "даже" сдвигаются, на сильные доли попадают "зАперты" и ""тЕ".
Я в состоянии "естьность", Я в состоянии "жизнь". Мне так мало известно, Так много дано пережить, читать дальше И богатство мое - свобода, Все богатство мое - свобода, Все богатство мое - свобода, А другого не нужно вовек.
Мне все открыты дороги, Пусть заперты многие двери. Видно, меня любят боги, Даже те, в которых не верю.
И мой дом - весь простор небесный, Милый дом мой - простор небесный, Милый дом мой - простор небесный, А другого не нужно вовек.
Мои дети - стихи и песни, Мои дети - стихи и песни, Мои дети - стихи и песни, А других мне не нужно вовек.
"Не говори мне sorry, душа моя, Я по-ангельски не говорю"(с)
Господи Боже, прости и помилуй мя Горечью осени, запахом горных мят. Знаешь, какая я сильная - все снесу. Я отплачу как смогу, и на страшный суд Буду стеречь твой покой и готовить суп.
Я же почти по подобию твоему. Ты научи я не глупая – все пойму. Буду читать тебе сказки и петь псалмы, Буду на небе алтарь твой до блеска мыть. Только не дай утонуть в белизне зимы. читать дальше Только храни мой очаг и мою семью. Страннику ночью заснеженной дай приют. Дай мне терпения злость на любовь менять. Я уже взрослая – завтра исполнится пять. Господи Боже, прости и помилуй мя.
А на горизонте горит алыми красками мой закат, Он зажигает огни и играет на кромке льда, А они, понимаешь, едут почти наугад Эти странные и пустые твои поезда. ***Дышит ветер холодным и горячим огнем, Где-то в небе сгорает от страха моя звезда, На перроне стояли когда-то, быть может, вдвоем Разъезжавшиеся в разные стороны поезда. На полях догорает пьяный солод и хмель, Где-то в воздухе стынет кровь, как твоя вода, На перроне стою я, тишина и метель, Ты скажи мне: куда едут твои поезда?
Решиться бы на приключение: Отдавшись морскому течению, Уплыть на спине в безмятежную, Любимую солнцем страну. Там волны мне станут подругами Их теплые руки упругие Меня разомлевшую, нежную, Неслышно опустят ко дну...
Не включают, суки, отопление! Довели до белого каления! Мне б пойти, конечно, разобраться бы, Мне б пойти, конечно, поругаться бы, Но из одеяла выбираться Мне придется, чтоб до них добраться. В трех носках лежу - почти что в валенках, Не такой уж я, поди, и старенький, Чтоб клюкой махать за отопление, Чтоб по шее дать за отопление! Ну-ка, внучка, принеси-ка чаю мне, Буду строить планы наступления.
Ложь, негодование и слабость. Смех, непонимание и радость. Грусть при расставании и боль. Луч проникновения в покой. Жизни бессмертие, шума прибой. Вечность застилает нас новой каймой.
Человек остается один на один с этим миром, когда стрелки уходят за полночь и молчаливо сдвигаются с места, не издавая ни звука. Когда мысль слышна лучше и четче невнятного стука наших пальцев по мебели, что барабанят от скуки или просто во имя спасения от тишины. Мы в такие моменты полностью обнажены.
читать дальшеВсе привычное нам отступает, уходит со светом. И далекое "завтра", кажется, даже не в этом мире. Лишь скудная комната и наступившая ночь. Если вы не в ладах с личным вымыслом - гоните прочь тишину и бессоницу. Выпейте, что ли, таблетку, и вставайте с утра, но не будите соседку. Крепкий кофе за завтраком точно вам должен помочь.
Ну а если же вы по ночам себя мните поэтом, значит, безумец, вам точно не страшно все это. Вы превращаетесь в тень, в полупризрачный лик. "День идет следом? Нет, я от него обособлен!" Вы - порождение лун, обезумевший крик. Вы в одиночестве, словно молчанием собран. И вот когда для вас час превращается в миг, ночь формирует свой образ из комнатной пыли. Стрелки часов, обессилев, попали в тупик. С нею на пару один человек в целом мире.
Глушь, мерцание очей твоих И глупость радости сознания. Не знаю, как ты меня пленить смогла, Но нет мне больше оправдания. Искупит робость, остроту души, сомнения любовь. И к этому разговору мои мысли будут возвращаться вновь. Я знаю силу невесомого самосознания И снова возвращаюсь к чувству, Видя очей твоих мерцание.
Кругом одни засранцы, включая Гильденстерна с Розенкранцем.
брат мой, брат, где ты нынче, кто те люди, что с тобой говорят? Для кого-то осень — сезон дорог, для кого-то — чая с вареньем, а для нас — заброшенный яблоневый сад. Почему на нас с тобой так заметно время, почему его стрелки нас так отчаянно не щадят?
Нас с тобой безнадежно подменили в роддоме феи, где наш дом, на каком Авалоне, брат? С каждым годом все непонятнее, холоднее, хоть сползай на пол, садись щекой к батарее и молчи неделю подряд.
Почему ни в одном из всех этих городов для нас не бывает дома? Почему мы всегда в гостях, и максимум до среды? Почему так отчаянно и взахлеб, почему так знакомо в нас влюбляются эти юные, не ведавшие беды?
читать дальше...на исходе октябрь, над домами вечернее зарево. Видишь, двое стоят на дороге и держатся за руки? У нее — отлетевшая пуговица и длинный зеленый шарф, у него — камуфляж. И они стоят не дыша. Как же эта осень бесконечна и хороша и нежна, как щеки у малыша.
Почему мы с тобой не умеем — так? Почему раз за разом тоска, и холод, осенние магистрали, почему мы живем по уходящей во мглу спирали? Поезда идут вдоль позвонков железных дорог, в тамбуре сквозняк, предутренний мрак, от первой сигареты сшибает с ног.
...Не умеем грустить надолго, не ждем ответов. У тебя одна, у меня другая дорога. Вот собака тычется носом в колени, облезла и кривонога. Просто дай ей половину хот-дога и давай не будем, не будем больше об этом.
Нужен ребрендинг нищенке Между станций. Мало кого нынче трогает «Христа ради». Наши молитвы Давно превратились В стансы – Смотрим на бога издали, Сквозь ограду.
Дальше?Боги Олимпа! Забытые и живые! Одины, Моры, Ганеши и Супермены! Дайте мне для письма Поудобней вилы, Не забывайте Строчки пускать по венам.
Всякой вселенной Для жизни бывает мало. Дай мне, вселенная, Время и труд посильный. Оберегай, чтобы с лестницы Не упала. Если, и вправду, как пишут, Ты изобильна.
«Ради Христа» На картонке у нищенки – Толсто, мало, Не убедительно. Мысль без конечной Цели. Если бы бог умел Делать целым То, что расколото, Двойственно, Смертно, вяло.
Новому миру Новую взять бы меру, Новую глину, чтоб снова себя лепить. Всякому – По молитве, а не по вере. Костя читает Бродского, Ася спит.