В грязном серо-коричневом море, Алкоголем насквозь пропахшим, Одурманенные словами С мерзким запахом сигарет, читать дальшеЛюди радуются и спорят, Кто-то громко болеет за "наших" И скользят по плечу руками Под мерцающий красный свет. И летят в никуда улыбки, Иногда вместе с ними зубы, А бывает и так, что жизни В этом мареве пропадут. Под ногами коврово-зыбкий Пол, на ощупь бетонно-грубый. По дороге теряя мысли, Превращается мир в батут. Растеряв вместе с ними память До конца, до последней крошки Или капли, ведь это море Слез и водки и чистой крови, Что-то стоит, наверно, исправить, Строя заново понемножку, Только лень без достойной форы Опускать себя до любви. Впрочем, это скорее поздно - Резать вены на пентаграммы, Набирая "03" украдкой Возвращаться домой к десяти. Светят ярко фальшивые звезды, Прикрывая ничтожные драмы, Ну а те, кто на них так падки, Иногда говорят "прости". В грязном серо-коричневом царстве Белоснежная пыль дорожек С легким запахом кокаина, К новой жизни ведет порог Из чужого в своё пространство. Гематомы видны на коже - Вновь и вновь неизменно мимо Под попсу и тяжелый рок.
Я - вроде последняя, но, сволочь, так часто всплывает в речи, что аж стыдно за это местоимение - читать дальшенесчастное коротенькое словечко, в котором смысла даже меньше, чем звуков. Что в этой я такого, на самом-то деле, чтоб круглосуточно, днем и ночью, думать о ней, заботиться об устройстве быта во внутреннем гетто, хотя не уверен точно даже в том, есть ли я в этом теле и вообще хоть где-то помимо конца алфавита.
читать дальшеСвет далекой звезды больно режет глаза Не смотри - эти звезды лишь миражи Ты мечтал убежать куда-нибудь за? Не смеши... за какие еще рубежи, Если нет никаких рубежей? Только тропы в поисках хлеба, Только здания в тысячи этажей Высотою до самого неба... Старайся еще, старайся Целый день старайся, беги Или в нижний сон опускайся Чертовы понедельники, клубничные пироги Время тянется неудержимо У души рот полон песка Жажда. Мягкие путы режима. Тоска. Тоска.
Человек лежит, Ворочается во сне. Думает: Сколько еще лежать? Часа через три – будильник, Через три с половиной «Ну все, бежать», Чувствовать ворс Холодного свитера на спине.
Дальше?Человек выдыхает: Есть ведь такие, Которые вечно лежат. Прорастают в кровати, Как зуб в десне.
Ведь когда-то он слышал О чей-то родственнице, Ученице, У которой была депрессия Такая, где все: Больница, Все серьезно, Но вот, представляешь, Птицы – Ей кто-то подкинул глину Или там пластилин И она начала лепить. И все: Амитриптилин Больше не нужен, Выходят из этих глин Слоны, жирафы, божьи коровы, Сливы, фаготы, птицы…
Она стала скульптором.
Человек начинает злиться. Вот бы и мне. Вот бы и с ним такое Могло случиться – Холодный покой, Слезных желез власяницы Натирают глаза, Сон котом между рук Ложится, Время дует на лоб И купает твои ресницы Где-то в розово-синих просторах Под потолком.
А еще избавленье – В третьем акте приходят птицы.
Впрочем, можно без птиц. Ты согласен лежать ничком Без надежд на глину, Ожившую между пальцев. Только б эта кровать зажала тебя, Как пяльцы. Даже если на ней Будут простыни из больниц.
Человек не желает птиц, Поворачивается на бо'к. У него больше трех часов – Он почти что бог.
Только он все не может понять, Как они – Те, кто вечно лежат, - Могут так лежать?
Как позволить себе сломаться, признать: Во мне полетела стрелка, шалит пружинка?
Позвонить на работу, смотреть, как кружат снежинки За окном.
- Здравствуйте, у меня депрессия.
Даже не так. - Здравствуйте, мне кажется, у меня депрессия.
Это ведь уважительно – Что-то вроде простуды, сессии. Это пустое, холодное жизне-месиво Меня догнало.
Или, может быть, не звонить? Слушать, как мамин голос Над ухом твоим звенит, Ты уплываешь в стену, Солнце идет в зенит, Ноги твои – свинец, Губы твои – гранит, Тело твое последним покоем спит. Мир не имеет границ.
Только это не выйдет. Долбанно-адекватный, Тошнотворно-трусливо-вежливый человек Просыпается по звонку, Перед выходом и'з дому шепчет себе: - Ку-ку! Как раз эти твои мечтанья, Дурные сны Говорят, уж ты-то вполне здоров. Не лежать, а бежать, Отрабатывать хлеб и кров.
Человек надевает шапку, идет к остановке, Открытый для всех ветров. Над его головой птичья стая Глодает небесный плов.
Весной будет лучше. Весной, знаешь сам, всегда лучше, всем тварям, и людям хорошим, и людям смешным. И даже ботинку в весенней теплеющей луже лучше, читать дальшечем на скользкой тропе.
Станет легче тебе дышать, и бежать, и мечтать, и себя не жалеть.
- Я был звездой... И это был мой мир. Гитарных струн шальная слава опьяняла. Я был из тех, кого беспечно окрыляла Внизу дрожащая, влюбленная толпа. У нас с тобой - не общая тропа, Тебе лишь пыль с моей большой дороги: По "за кулисам" до гримерной бога, Чтоб поднести мне вовремя воды. Ты был никем... помощником Звезды.
читать дальшеНо вот струна... Охрипла и молчит, И в коньяке ржавеет больше полугода. Плевать на день, на месяц, на погоду. Плевать на всё, что не имеет дна! Гитара жмется по углам одна. Дорога Бога резко оборвалась. Толпа внизу теперь не собиралась, Лишь на пластинках славы той фантом. Я стал никем... еще одним шутом.
Зачем ты здесь? Мне нечего сказать. Мне не подняться больше с пола. Не хочу я! Пускай теперь другой божок ликует. А мне давно объявлен шах и мат... А что в руках? Постой, это контракт? Сказал, постой... Но как ты это сделал? - Я говорил, что не сижу без дела. И те часы, что красил водкой ты, Я был никем... Помощником звезды!
Говорят, глупо думать, что в жизни есть место для чуда. Разговоры об этом - пустая фантазия, чушь. Нет надежды на то, что сражаться с драконами буду, Коль внезапно я подвиг такой совершить захочу
Не похитит меня гуманоид в летающем блюдце, Не утащит меня на планету с названием Ха. И с лох-несским чудовищем в озере мне не столкнуться. Даже мысли об этом нелепица и чепуха.
Я не встречу однажды на пристани ночью русалку С грустным взглядом и мертвенно-бледным печальным лицом. Ну и пусть это так. Почему-то ни капли не жалко.
Если вслед за тобой неотступно шагает тень, Если путь обагряется кровью усталых ног. Я хочу, чтоб ты знал, повторяя, хоть каждый день: Я держал твою руку и душу твою берёг.
читать дальшеСреди битых осколков осенних, седых дождей. Наша жизнь поменялась, назвавшись совсем другой. Я хочу, чтоб ты знал: в этом мире чужих людей, Был с тобой лишь один... Да, один, но зато родной.
Если ночь, холоднее майской, устроит бал, И смеющийся месяц внезапно заточит нож. Я хочу, чтоб ты помнил, а лучше, железно знал: В наших сказках всегда было больше, чем просто ложь.
примечание: оригинальный мир автора. Город Эллерия после данных событий обрастет лесом со всех сторон и жители окажутся замкнуты, в плену своих собственных страхов и законов. В Элеррии огонь, ярко горящий ночью, является маяком для призыва духов, так как это символ главного хранителя Леса - Огнелиса. Говорят, что если оставить сильный огонь на ночь, то утром можно обнаружить, что твоё тело занял один из лесных духов.
читать дальшеЭта история произошла так давно, что основные старые детали сказки оказались стерты временем, а людская молва добавила много новых. Говорят, что в те времена, когда Элеррия ещё не потеряла своего могущества, а её стены не были окружены таинственным и мрачным Лесом, на самой окраине города жила ведьма. Звали ведьму Катерина. Жители из деревни, что находилось недалеко от дома женщины рассказывали, будто бы каждое полнолуние подходила Катерина к очагу, что непрерывно горел в её доме каждую ночь, затем доставала из-за двери топор и резким движением отрубала себе правую руку и на её месте тут же вырастало вороне крыло. Затем она отрубала и левую руку и на своих черных, как ночь, крыльях вылетала через окно на встречу луне, а ещё ужасный смех разносился пол всей округе. Правда это или всего лишь россказни слишком любопытных и впечатлительных селян, но история о птицедеве сохранилась до сих пор. Особенно её любят рассказывать непослушным детям, которые любят гулять по ночам. - Вот прилетит Катерина и да кааак схватит тебя за шиворот и унесет в чертоги Огнелиса, негодник! – грозили пальцем своим внукам хмурые старики и старухи. Но история о Птичьей Ведьме не оканчивалась только на её ужасных и мерзких пакостях и магической силе. Говорят, однажды она решилась на самое ужасное, что только можно было себе вообразить – Катерина задумала похитить само Солнце. И вот что было… Существовало ещё в те далекие времена чудесное явлении, когда муж - Солнце на несколько мгновений встречался со своей женой – Луной и супруга загораживала своего любимого своим диском. Несколько минут они миловались да радовались, а их дети – звезды, что приходили по ночам только с матерью, появлялись в это время на небе и днем. Поэтому и жениха с невестой в деревнях часто называли не иначе, как именами небесных светил. Катерина прекрасно знала о таком редком дне и вот когда муж и жена направились к друг другу, ведьма призвала себе на помощь силу своего господина Огнелиса, и её черные крылья скрыли дневное светило, а когда Катерина спустилась на землю и из её плеч снова выросли руки, то в ладони ведьмы был зажат маленький яркий камешек. Луна так расстроилась потере мужа, что в горе удалилась с детьми в свои небесные чертоги и на земле настала непроглядная тьма… Но сказка не была бы сказкой, если бы на неё не приходился хотя бы один герой. Так получилось, что как раз в это время мимо деревни проезжал один хороший мастер камней, как называли их раньше. Узнав о деяниях ведьмы, он тут же взял факел и направился к дому ведьмы. А надо вам сказать, что мужчина был весьма красив собой и как это обычно бывает у ведьм, Катерине захотелось, чтобы этот мужчина принадлежал ей и телом и душой. Поэтому когда мастер пришел к её дому, женщина его впустила и усадила за накрытый стол, который был полон различных вкуснейших и неведомых яств и напитков. Но мужчина был вовсе не глуп. Когда Катерина не видела того, он выливал вино под стол, а еду ронял и тем самым не съел ни куска чудесной пищи. Но делал при этом такой вид, как будто безумно влюбился в ведьму, и потому у женщины не оставалось сомнений, что она завладела им. Вот легли они в постель и мастер начал простить ведьму показать ему камень, который раньше был Солнцем, говорил, что хочет сделать своей любимой подарок из камня Солнца, ведь её красота гораздо ярче всех небесных светил. Катерина согласилась и положила ему в ладонь маленький минерал. - Ох, не разглядеть совсем, сделай пожалуйста огонь поярче, - промолвил мастер и как только ведьма отвернулась, мужчина со всей силы швырнул камень в небо. Чем дальше летел он, чем ближе был небосвод, тем сильнее разгоралось Солнце и вот вновь его теплые и яркие лучи окутали всю округу. И как только один из лучей упал на ведьму, так тут же та вспыхнула, а на том месте, где она стояла, остались только черные вороньи перья. Говорят, Катерина не умерла. Её темный дух до сих пор жив и поныне, поджидая путников или тех, кто забрел случайно в Лес, на ветвях деревьев и заманивая их своим прекрасным голосом.
Ты знаешь, а я стала твоей верной кошкой, Хожу к тебе протоптанной дорожкой. Хоть молчу, но все время сижу у окна, Странно, кошка твоя, ночью все так же одна. В проблеск счастья, радостно щебечу, От поцелуев твоих в душе у себя я мурчу. И мечтаю я вовсе не о весне, А, засыпать у тебя на коленках, И по утрам жарить тебе гренки.
Тельцов возвращался со своей унылой и скучной работы домой. Была весна, вокруг вяло плавился снег, образуя различной формы чёрные пятна и линии: проступали грязная земля и асфальт. Оставшийся снег спрессовался и почернел; особенно много его (грязного) было по обочинам дороги. По проезжей части текли бурые и коричневые ручейки, некоторые были покрыты радужной бензиновой оболочкой. Проезжающие машины разбрызгивали грязную воду на себя и в стороны: на другие машины и - с наибольшим злорадством - на прохожих. Тельцов стоял у светофора и ждал зелёного света, поэтому вскоре забрызгали и его, усугубив ощущение неприятного и мерзкое настроение. Вскоре загорелся грязно-фиолетовый кружок, заменявший на этом светофоре зелёный, и через некоторое время водители решили остановиться. Тельцов стал переходить проезжую часть. Справа и слева от себя он видел лишь злобные железные (грязные!) морды автомобилей. Дорога казалась чуждой городу и миру людей, она была как иная планета посреди родной. Тельцов, испытывая инстинктивный страх перед чуждым, всегда переходил дорогу быстро, чтобы скорее исчезла эта робость и ощущение постыдного чувства унижения слабого перед мощной и страшной силой. Едва он дошёл до обочины (рубеж человеческого мира), погас свет фиолетовый, а жёлтый не зажёгся, будучи перегоревшим, и машины, бешено взревев, вновь кинулись в путешествие по своей жестокой планете.
читать дальшеТельцов подошёл к трамвайной остановке. Возвращаться домой - в район тесно насаженных пятиэтажных "хрущёвок" с маленькими холодными квартирами и злыми и равнодушными их обитателями - он предпочитал только на трамвае, чувствуя в этом транспорте что-то человеческое, не дорожно-машинное. Несколько раз Тельцову приходилось всё-таки ездить на автобусе и даже на маршрутке, и это было очень ужасно, очень жутко, всю дорогу Тельцов провёл, как в ночном кошмаре, от страха и качки беднягу тошнило. Трамвайные пути располагались в стороне от дороги, и Тельцову это очень нравилось.
Остановка выглядела так же, как и всё вокруг: кирпичный павильончик был частично разрушен, крыши не было давно, скамеек недавно тоже не оказалось (да и когда они были, сидеть на них не хотелось - слишком уж они были грязными), на оставшейся части павильончика висели полусодранные объявления и красовались неприличные надписи и рисунки, сделанные чёрным маркером, от названия остановки уцелели лишь две буквы: "Ч" и "Л", и не все помнили, как она называется.
Вскоре подошёл обшарпанный трамвай. Тельцов зашёл в первую дверь. Народа в трамвае оказалось ровно столько, сколько сидячих мест, иначе говоря, все, кроме Тельцова, сидели. И тот отправился к задней площадке - там хоть можно поудобнее встать. Вновь справа и слева от себя он видел тупые и злобные лица, но уже человеческие. В середине вагона Тельцов расплатился с сонным кондуктором и получил от него рваный билет. Дойдя до задней площадки, Тельцов встал к окну. Однако, из окна виднелась унылая картина: две параллельные чёрные линии, уходящие вдаль. Тельцов закрыл глаза.
Очнулся он уже на своей - конечной - остановке. Он вышел из трамвая и стал переходить дорогу. В своём районе он чувствовал себя в большей безопасности от дороги, потому что машин здесь было немного и ездили они редко, не так оживлённо, как в центре. Район, где жил Тельцов, походил на комнату с низким потолком. Этот эффект давали здания, ни одно из которых не имело больше пяти этажей, и практически отсутствующая растительность (она состояла лишь из редких оазисов жёлтой травки и чахоточных чёрных деревьев, ветви которых зачем-то регулярно спиливали). В одно из этих зданий и вошёл Тельцов. С трудом (он очень устал) он принялся подниматься по грязной лестнице на пятый этаж. С одышкой Тельцов дополз-таки до своей квартиры и в изумлении остановился. Посреди его белоснежной железной двери чёрной краской (видимо, из баллончика) была проведена жирная линия.
Возмущению Тельцова не было предела. Он очень любил свою белую надёжную дверь (она была так непохожа на ненавистные холодные двери древесного и шоколадного цветов, окружавшие Тельцова на работе) и подобное хулиганство воспринял как ругательство (прежде всего, над собой). И каким бы Тельцов ни был усталым, он решил сегодня же свести с двери эту линию. Трясущимися от гнева руками он открыл дверь и побежал в ванную, где, насколько он помнил, у него был растворитель. Однако растворителя на его обычном месте не оказалось, что немного обескуражило Тельцова (он был человеком аккуратным и всегда возвращал вещи туда, где их брал). Тогда Тельцов принялся обыскивать всю ванную. Вскоре он нашёл растворитель, почему-то в аптечке, рядом с пачкой лезвий. Там же оказалась старая ветошь ("Чёрт возьми, что это всё делает в аптечке?" ). Взяв и её, Тельцов отправился удалять чёрную линию.
Краска из баллончика оказалась стойкой и сходила только вместе с белой дверной. Это приводило Тельцова в отчаяние ("Заново придётся красить дверь!" ), но он продолжал свою работу.
Вскоре от линии осталась лишь небольшая чёрная точка. Тельцов вновь смочил ветошь растворителем и несколькими движениями свёл и эту точку. Не успев перевести дух и порадоваться результатам своей работы, он вдруг зашатался, выронил из рук ветошь и упал замертво, задев ногой банку и пролив по лестнице растворитель.
Тельцов умер. Он сам свёл свою жизнь старой, дурно пахнущей ветошью и просроченным растворителем.
На шее поправляя бант Из самой длинной ночи года, Зима, сетуя на погоду, Берет такси, и на вокзал. читать дальшеНикто её не провожал. Она тоскует на перроне, И ровно в полночь из вагона Навстречу ей выходит Март. Он как валет, в колоде карт - Красивый принц из сновидений. Но вот в потоке объявлений: «Отходит поезд через час» И как ослушаться приказ, Что был у сотен поколений? И Март, не очень-то весенний, С Зимы не сводит грустных глаз: - У нас есть время – целый час. На кофе с привкусом дешевым, И на рассказ о чем-то новом, Что приключилось в этот год. В ответ она ему шепнет: - Мы обещали не влюбляться. Ведь есть закон и много санкций, Для тех, кто не уходит в срок. Ты знаешь, наш отец жесток… А этот час – для нас проверка… Что значит «час» по нашим меркам? Но вот ты снова на пути… Не позволяешь мне уйти, Но вряд ли разрешишь остаться.
Соки выработаны из цельных плодов по новейшей технологии.
Этикетка.
Вера аккуратно сняла с граната кусочек кожуры и сначала ничего особенного не заметила. Но, едва потянувшись за большими и аппетитными красными зёрнами, она тут же с испугом отдёрнула руку. Среди зёрен, на месте одного из них, свернувшись, лежал ребёнок. Он был розового цвета, так что несильно отличался от зёрен, поэтому Вера его и не увидела сразу. Из живота ребёнка куда-то в глубь граната тянулась пуповина. Вера поняла, что этот ребёнок ещё не родился, и взглянула на свой живот. Он стал плоским, словно и не было никогда шести месяцев беременности. Материнским чутьём Вера поняла, что теперь её ребёнок живёт не у неё внутри, а в этом гранате. "Ой, а если бы я не снимала кожуру, а разломила гранат?" , "А если бы я не заметила ребёнка и съела его?" - почти одновременно вспыхнули в её сознании две испуганные мысли. Теперь Вера боялась держать фрукт, не доверяя трясущимся рукам. Она положила его на подоконник, под лучи ласково греющего летнего солнца, и осторожно, словно боясь потревожить дитя, вышла из кухни.
Желание чего-нибудь фруктового не прошло, однако теперь Вера боялась покупать гранат. Решив купить винограда, она оделась и пошла в овощной.
Очередь в магазине поразила Веру. Никогда ещё она не видела столько людей на такой небольшой площади. Но винограда хотелось сильно, и Вера встала в конец толпы.
А очередь шла очень медленно и нудно. В магазине было душно, и если не сильный запах испорченных овощей и фруктов, то пахло бы пОтом. От скуки в мыслях Веры виноград и гранат вдруг объединились в новый фрукт: виногранат. Она представляла его по-разному: то в виде граната с зёрнами из крупных виноградин, то в виде грозди гранатовых зёрен.
Дождавшись своей очереди (прошло около часа), Вера купила у грубой продавщицы килограмм винограда, с трудом развернулась и протиснулась сквозь толпу и наконец вышла на свежий воздух.
Придя домой, она положила виноград в холодильник и села за стол. Она всё не решалась подойти к подоконнику и взглянуть на гранат. В её представлении гранат был ужасно хрупким, она боялась, что он рассыпется. Но, набравшись духу, Вера всё же встала, повернулась к окну и бросила взгляд на гранат. Слово "Боже" холодным электричеством проскользнуло по её позвоночнику и вырвалось изо рта, оставив внутри ощущение окаменелости и немощности в ногах. Часть граната, свободную от кожуры, покрывала густая зелёная плесень. Со смешанным чувством страха и отвращения Вера протянула к гранату руку и еле заставила себя его взять. Корка плесени, слегка шелохнувшись, лопнула, и из образовавшейся трещины вытекло немного прозрачной жидкости. Держа гранат между большим и средним пальцами на вытянутой руке, Вера взяла другой рукой целлофановый пакет и кинула туда испорченный фрукт. Ударившись о пакет, плесень и вовсе размазалась, оставив на целлофане буро-зелёное пятно. Впрочем, Вера больше туда не смотрела. Она обулась, вышла на улицу и пошла к помойке.
У мусорного контейнера на Веру без особого интереса взглянул, оторвавшись на миг от чьих-то костей, огромный серый пёс. Вера бросила пакет на горку мусора поверх контейнера и тут же развернулась и пошла домой. Пройдя несколько шагов, она всё же оглянулась. Пёс, бросив обглоданные кости, теперь зубами раздирал пакет. Сердце Веры затрепыхалось, как когда-то ребёнок у неё в животе, и она прибавила шаг. В груди её было что-то тянуще-гнетущее, словно в тёмном неуютном доме хмурым осенним вечером с мелким дождиком или словно душа её была как тот контейнер.
Влюбляться примерно разок в две недели - особенность организма. Не спать до пяти и лежать, изучать все тонкости параллелизма, И каждое утро пытаться бороться с зачатками алкоголизма, И ждать, ну когда уже сессия снова останется позади...
Ты если пришёл, то, пожалуйста, больше не уходи.
читать дальше Задумываясь о структуре романа, причастного к реализму, Стараясь случайно не довести привычку до фанатизма, Всерьёз сомневаться в доказанной кем-то врождённости астигматизма И верить, что снова не встанешь на чёртов покатый край...
Ты если взял за руку, больше, пожалуйста, не отпускай.
Я честно стараюсь избавить тебя от излишнего драматизма, Что, впрочем, обычно приводит к последней границе идиотизма. Мне часто с укором бросают, что мне бы хоть чуточку прагматизма... Себя возомнив то ли львом, то ли тигром, иду на финальный бросок...
Ты если неправильно выразился, стреляй аккурат в висок.
Удары сердца поверхностны и легки. Над чем тут думать - это всего лишь тело.
...Снится, что выпадают зубы - растут клыки. Снится, что даже небо посолонело.
Перед восходом - самый беззвёздный час. Перед весной - февральские жгучие вьюги. И даже крылья, гнездящиеся в плечах, снова трепещут, слыша дыханье юга. Рваные клочья белых когда-то крыл, что поседели от льда и колючей соли, зовут: "Вылетай поскорей из своей норы! О ранениях позабудь и неясной боли!" Вырванные когда-то, века назад, вновь отросли - так и манят навстречу смерти... Крылатым чаще бы закрывать глаза: в зрачках, влитой и жёсткий, убийца-ветер. Крылья лгут им всю жизнь, только вот привыкаешь - опять, и не хочется думать, а лишь бы поверить - так проще... С каждой новой весной времена обращаются вспять. Перья в небе рисуют волшебный надуманный росчерк. Крылья лгут - может быть, но красиво и даже легко, так, что хочется верить, в рассвет с головою бросаясь...
читать дальшеИ кручёным, и хлестким, светло`-акварельным мазком смотрит в черное небо не спящий три ночи Элайа.
Ну какой же тут сон, когда вот и конец, дождались, как the end наступает в дешёвой, дрянной повестушке... Ну какой же тут сон, если капли с сосулек стекли, и с утра не придется греть пальцы на треснувшей кружке. Если это последняя ночь бесконечной зимы, и солнце восстанет - с точностью до минуты - как гордая, старая, мудрая сладкая мысль, и с отголосками в рёбрах с ним грянут салюты.
Последней ночью можно гулять и петь, смеясь, теряться в шумной шальной толпе, и стать всем миром, и в тот же момент - никем, и рвать страницы в исписанном дневнике, шататься по городу в холод и налегке, ветра прижмутся к белой твоей щеке, и кажется - звёзды достанешь в одном прыжке, луна - как кошка на шёлковом поводке, сожми его в разодранном кулаке - собаки лают где-то невдалеке, их голос дрожью слышится в сквозняке, и горечью ложится на языке - так белый кот встречает собачью стаю. Последней ночью от смерти не побежать, Элайа даже не прибавляет шаг. Рвётся от радости радужная душа, сошедшая с иголки карандаша - последняя ночь злорадна и хороша, восходу солнца завтра не помешать, в такие ночи жить и любить спешат, - поцеловать и выпить на брудешафт, и каждый вдох - прекрасный, смертельный шанс плясать на точёном и злом острие ножа - так свора собак по дворам - и нашла Элайю.
Элайа не верит, что это конец пути. Бесноватый буйный ветер сегодня тих. Свора скалит дружно обломанные клыки - и не сделать шага, и не поднять руки. Телефон надрывается - время и место брать. Крылья дрогнут чуть сзади от сломанного ребра, и последняя ночь, что и радостна, и остра, вдруг наполнится теплыми каплями серебра. Серебро заливает камень, сменяя кровь. Свора гонит косяк продувных лебедей-ветров_
...В Ветербурге рассвет - в секунду, искусно выточен, Син с собаками гуляет - бежит строка.
_и единственная алеющая ниточка греет камень у распахнутого виска. (с) ...Хрусталь...