Мы живём на изнанке мира

[Цинциана]

* * *

Мы живём на изнанке мира,
Оттого в нашей жизни столько
Узелков и ненужных нитей,
Что торчат и мешают нам,
Оттого всё, что нам немило,
Так бесцельно – какбудто только
Чтоб как следует навредить нам –
Возникает то здесь, то там.

Тот, кто мир создаёт, тот мигом
Разберётся во всём прекрасно,
Мы ж теряемся вдруг при виде
Выбивающихся концов…
Мы живём на изнанке мира,
Оттого нам узор не ясен:
Чтобы этот узор увидеть,
Надо выбраться на лицо.

@темы: Стихи

---

Кем я стану, когда вырасту большая

[Ayunru]

Посвящается всем неопределившимся и тяжело определявшимся))))))

Кем я стану, когда вырасту большая,
Я не знаю, я не знаю до сих пор.
Танцевала бы, да ноги мне мешают,
Поздно думать про балет и большой спорт!

Впрочем, это-то не очень и хотелось!
Что хотелось бы – не знаю я сама…
То на вышивки однажды насмотрелась,
То от бизнеса сходила я с ума!

То в психологи решила вдруг податься,
То кредитным аналитиком пошла,
То от моды начала я возбуждаться,
То себя в дизайне мебели нашла!

То решила я заняться маникюром
(Что ли зря тренировалась на себе),
Тест сказал мне, что я склонна к авантюрам,
Может, надо до-ре-ми-фа на трубе?!

Может, надо мне спуститься в батискафе?!
Может, надо мне жонглировать огнем?!
Или, может, мне диплом достать из шкафа,
Позабыла я, что сказано-то в нем!

Может, надо мне купить себе зеркалку
И снимать цветы, букашек и подруг?!
Нет! Я знаю, надо соковыжималку
И поить своими смузи всех вокруг!

Может, надо научиться кулинарить
И открыть мне свой домашний ресторан?!
Ах, на что себя родную разбазарить,
Может, надо мне пробиться на экран?!

Говорят еще, что много получают
В нефтеотрасли – поехать в Уренгой?!
Но другие это все разоблачают,
И поэтому туда я ни ногой…

Может, надо мне найти себе супруга,
Обрести свое призвание в семье,
Будем жить душа мы в душу друг для друга,
Вырезать инициалы на скамье!

Можно вспомнить про свое предназначенье –
И по разным развивалкам их водить!
Словом, в жизни еще столько приключений!
Можно голых псов и кошек разводить!

Кем я стану, когда вырасту, не знаю!
Космонавтом ли, актрисой ли, врачом?
Проституткой ли валютной (вспоминая
Девяностые), юристом, циркачом,

Продавцом конфет, учителем, певицей,
Топ-моделью – всех с обложки искушая,
Скрипачом, ветеринаром, светской львицей…
Кем я стану, когда вырасту большая?!

@темы: Стихи

---

Коэффициент жёсткости

[Visioner]

На + При НаКА + ПриКА
____________ х КА = _________________
зывать зывать

где КА — коэффициент жёсткости

@темы: Стихи

---

Валя-Валентина

[Capitaniv]

допустим недопустимое:
река не течёт.
ещё
ты со мною, имя твоё
солью не ранит щёк.
ВАЛЯ-ВАЛЕНТИНА

допустим, можно играючи
дважды в реку войти,
у-
равновесить маятник
жизни поймать мотив.
ГДЕ ЖЕ ТЫ ТЕПЕРЬ

допустим гораздо большее:
земные законы поправ,
на душу становишься тоньше
имя её назвав.
БЕЛАЯ ПАЛАТА

и вот, на границе с радугой,
материю скинув с плеч,
от горла отходит надоба непроизошедших встреч.
КРАШЕНАЯ ДВЕРЬ

Валя - ноябрь - Валя,
хочется верить: слова
сильнее хотя бы печали.
Когда я её целовал
не в губы, а в лоб
было страшно
и не находилось слов,
лицо её цвета бумажного
маской на память легло.
После я сто раз прокручивал
пленку последник дней:
о чём-то надсадно-жгучем
я недообщался с ней.

Мама - ноябрь - Валя,
я слышу как ты молчишь,
храня от моей печали
заводные ключи.

@темы: Стихи

---

Per aspera ad astra

[Capitaniv]

Я убью всех их, милая. Просто не выключу газ.
В коммунальной квартире на кухне шестнадцать конфорок,
инвалид дядя Миша пьёт нечто с утра до упора,
и смолит без начала-конца сигареты «Пегас».
(у него видно где-то хранится их цельный запас)

Баба Маша с огромным, немыслимой тяжести бюстом
кашеварит, под нос всяких Кать-Лель, Лель-Кать бормоча (уси-пуси-муси-пуси).
В ней ни толики такта: уж рубит, так рубит с плеча,
хоть готовит хреново, но матом ругается вкусно.
(а изящно послать это тоже, поверьте, искусство)

Парикмахер Елена и двое еёных детей [оба – мальчики],
занимают пол кухни, весь вечер готовя уроки, [точнее – зубря]
но учеба не клеится, видно их батя убогий [легко открывается ларчик-то]
поскакал от души в алкогольном угаре на ней
(получив что хотел вместо малоприятных люлей)
[и не надо ля-ля
про плохую вокруг атмосферу,
про расшатанность нервов и прочие, прочие про,
не последняя пьянь батя их и – на счастье – не первый,
просто их зачинали, отбросив все contra и pro].

Ты приходишь на кухню, чтоб тут же уйти по-английски,
баба Маша подавится матом, пропустит глоток инвалид,
парикмахер Елена, вдавив в стол две пуговки-сиськи,
так придавит его, что он, бедненький, аж заскрипит:
всё и вся говорит, что в коммуне ты этой чужая,
что одежка не та и желанья и мысли не те,
что всем этим не тем ты им всем (ещё как!) угрожаешь,
даже если, сопливясь, сидишь на больничном листе.

Я убью всех их, милая. Просто не выключу газ,
а когда прилетят за пожарными русскими (русские) копы,
я им всё объясню, покажу им lj-ные топы,
пост запощу о том, что взорвали сегодня
всех нас:

это я – дядя Миша, что курит и курит «Пегас»,
это ты – баба Маша и тётка Елена и иже с ней Йети,
просто им не до нас, да и нам как всегда не до нас,
в коммунальной квартире рождаются общие
дети.

… в моих планах взорвать мириады таких вот квартир,
чтоб смешались все те, кто коньки в них отбросят и ласты,
и от взрыва большого возникнет малюсенький мир, | The big bang theory, 2013 (October)
в нем мы будем кататься, как в масле катается сыр
и искурим «Пегас» с дядей М… Per aspEra ad astra.

@темы: Стихи

---

Мистер Найтмар

[Тедди-Ло]

Примечание/Предупреждения: В память о бесславно почившем во внеконкурсе арте «Мистер Найтмар». Мистер Найтмар приходит и спрашивает, страшно ли тебе, если сказать: «Нет», он заберёт твои глаза. Но что будет, если сказать: «Да»?

– Стэн, а свет скоро включат?
– Скоро, Нэнс, разве тебе плохо? Смотри, какой у нас классный одеяльный домик. И фильм мы успели досмотреть... Ну, хочешь, я включу фонарик?
– Не нужно, Стэн, мне совсем не страшно!
– Стэн, а ты обещал нам с Нэнси рассказать про мистера Найтмара.
– Да! Расскажи, Стэн! Расскажи! Я не буду бояться, честно!
– Ну ладно-ладно, слушайте. Сейчас начало двенадцатого, это значит, мистер Найтмар уже вышел из своего дома. Каждый вечер ровно в десять он ужинает, выпивает пять-шесть чашек кофе без сахара, а в одиннадцать надевает шляпу и пальто и отправляется на службу...
– А кому он служит, Стэн?
– Да погоди ты, Нэнс! Стэн, а что этот Найтмар разве не страшила типа Клоуна из «Оно» или Джона Фроста? Тогда какая служба? Они же не работают.
– Ещё как работают... Так, не перебивайте. Ну вот, значит, он надевает свои пальто и шляпу и идёт на службу. Пальто у него самое обычное, чёрное, таких пальто в Нью-Йорке миллионы. А вот шляпа – другое дело. Можно подумать, что её широкие поля украшены крупными бубенцами, только они не звенят, а тихо постукивают, ударяясь друг о друга. Знаете, такой сухой стук: тук-тук, тук-тук. По этому звуку можно определить приближение мистера Найтмара...
– Ой, Стэн, кажется, я его слышу...Тук-тук.
– Это Бобби дурачится, Нэнс, не бойся. *смех*
– Бобби, ты кретин!
– Сама ты...
– А ну-ка тихо, а то не буду рассказывать... Вот, то-то! Так вот, на самом деле на шляпе у мистера Найтмара никакие не бубенцы, это настоящие человеческие глаза...
– У, Стэн, ты врёшь, нельзя человеческие глаза повесить на шляпу, и они вообще непохожи на бубенцы, они ж большие, как яблоко, и вообще вытекут сразу или высохнут... Тоже мне, мистер Найтмар!
– М-да, Бобби, тебе не рановато читать анатомические атласы? Ну слушай, умник, мистер Найтмар опускает эти глаза в специальный раствор, тогда они сжимаются и становятся твёрдыми. И стучат. Ясно тебе?
– Стэн, а Стэн, а зачем ему эти глаза?
– Как зачем? Я не говорил, что у него нет своих глаз? О, у него нет глаз – только две зияющие дыры на их месте, а когда он хочет что-то увидеть, то поворачивает шляпу так, чтобы глаза на полях были ровно напротив его пустых глазниц... Даже не смей, Бобби!.. Этот раствор, про который я скаал – особый, такой особый, что позволяет мистеру Найтмару видеть через мёртвые глаза... Так, вы меня сбили, на чём я остановился?
– На том, что мистер Найтмар идёт на службу.
– Точно. Служба у него очень простая: он ходит по улицам и выбирает дом, в котором кому-то снятся кошмары или где смотрят ужастики, или рассказывают страшные истории...
– Ой, Стэн, прямо как мы!
– Ага, Нэнс, как мы. Сейчас придёт мистер Найтмар... *смех*
– Дурак, Бобби! Дурак! Стэн, а чего он делает, когда найдёт?
– Что делает? А вот что: он подходит к тебе (а мёртвые глаза на полях его шляпы постукивают в такт шагам – тук-тук, тук-тук) и, хотя подходит очень медленно, ни убежать, ни закричать ты не можешь, просто стоишь на месте и смотришь, как он идёт к тебе. Он очень высокий, выше любого человека, и очень худой. Он повернёт свою шляпу так, чтобы видеть тебя, посмотрит как следует через мёртвые глаза и спросит, страшно ли тебе. Если скажешь: «Нет!», он заберёт твои глаза. Заберёт и унесёт к себе домой, чтобы окунуть в особый раствор и потом повесить на шляпу. У него дома целые полки, занятые человеческими глазами, он их вроде как коллекционирует, а самые красивые вешает себе на поля шляпы, вот так.
– Пока он донесёт их до дома, они уже вытекут...
– Ох, да заткнись, Бобби, сам спросишь у него, как он это делает, когда вы встретитесь...
– Стэ-э-эн? А откуда он вообще взялся, этот Найтмар? Кто он такой?
– Ну, Нэнс, никто точно не знает. Говорят разное, например, что он – старое проклятие, которое индейцы наслали на бледнолицых ещё во времена первых поселенцев; ещё говорят, что он – древний забытый бог, который сам собирает себе жертвы, а я вот уверен, что это просто человек, который однажды взял и продал душу Дьяволу...
– Нельзя просто взять и продать душу дьяволу, Стэнли... *смех*
– Замолчи, Бобби! Конечно, он не просто так продал, да, Стэн?
– Уж конечно, не просто так, Нэнси. Когда мистер Найтмар был человеком, то он занимался тем, что снимал фильмы ужасов. Он был режиссёром. Только он был никому неизвестным режиссёром, потому что его фильмы ужасов никому не казались страшными, но мистер Найтмар не опускал руки, он был уверен, что однажды снимет самый ужасный фильм ужасов в истории, такой, от которого у всех кровь в жилах замёрзнет.
– А какие фильмы он снял? Его что, прямо так и звали – мистер Найтмар?
– Конечно, его звали не так, Бобби, только никто не знает его настоящего имени, а фильмов его нет в прокате, они все провалились; это происходило в восьмидесятые годы, тогда не было Ютьюба, чтобы заливать в него любую фигню, которую ты снимешь на свой телефон.
– Стэн, а Стэн? А мистер Найтмар снял свой самый лучший фильм?
– Нет, Нэнси, как раз в тот момент, когда ему в голову пришла замечательная, самая лучшая идея для сценария, он попал в кошмарную автокатастрофу. Он не умер, нет, но потерял глаза в этой аварии...
– Как это – потерял?
– Это просто так говорится, Нэнс, бестолочь!
– Точно. Осколки лобового стекла...Нет, Бобби, даже не думай... В восьмидесятые не все машины были оснащены безопасными стёклами, так что осколки лобового стекла вонзились в глаза мистера Найтмара, и врачам пришлось их удалить. Я имею в виду и осколки и глаза. Короче, когда мистер Найтмар ослеп, то уже и речи быть не могло о том, чтобы продолжать снимать. Слепой режиссёр – это даже не глухой композитор. Мистер Найтмар просто сходил с ума от невозможности осуществить свою идею и снять свой гениальный фильм. Жена от него ушла, а друзья отвернулись, потому что общаться с ним стало невыносимо. И вот в день последнего отчаяния, когда он решил убить себя, чтобы не снятый фильм его больше не мучил, к нему пришёл Дьявол.
– Просто вот сам взял и пришёл? *смех*
– А какой он был? У него были рога и копыта?
– Да, Бобби, Дьявол не брезгует снисходить до людей, в отличие от Бога. Не знаю, Нэнс, в каком виде он появился перед мистером Найтмаром, только он предложил сделку: душу мистера Найтмара взамен на возможность снять самый страшный фильм в истории. И мистер Найтмар согласился. Тогда Дьявол забрал его душу, а потом открыл секрет, как сделать фильм, который напугает кого угодно.
– Как? Как?
– …
– Он сказал, что на свой фильм нужно смотреть глазами смелых людей, тогда сразу будет видно, что им кажется нестрашным и как это изменить. Ну и чем больше разных глаз, разных храбрецов, тем страшнее получится в итоге фильм. Вот потому-то он и забирает глаза именно тех, кто скажет: «Нет, мне не страшно». Особенно он любит приходить к тем, кто смеётся при просмотре ужастиков...
– Стэн, признайся уже, что ты врёшь, а? Ты же сам это только что придумал, идиот ты этакий...
– Что, Бобби, испугался? Ты-то сегодня хохотал, как дурак, когда мы смотрели «Пункт назначения».
– Ничего я не боюсь, дура... Оба вы придурки... Пойду, возьму себе ещё попкорна. Если за мной придёт этот Найтмар, попросите его подождать, я ему устрою самый страшный фильм!
– …
– Стэн, а Стэн? А что всё-таки будет, если мистеру Найтмару ответить: «Да»?

Когда Бобби вернулся с миской попкорна в тёмную гостиную, его брат и сестра уже выбрались из «одеяльного домика» и теперь сидели на полу перед неработающим телевизором. Бобби услышал, как скрежещет дверной замок.
– Это мама, – шепнул он, быстро отставив миску на журнальный столик. – Давайте её напугаем, быстро, прячьтесь!
Стэну и Нэнси понравилась эта идея. Стэн спрятался за телевизор, Нэнси за шторы, а Бобби встал у стены рядом с дверью. Сначала они ничего не слышали. Нэнси так и хотелось захихикать, когда она представляла, как испугается мама. Но время шло, и ничего не происходило. Нэнси даже подумала, что они ошиблись, и замок открыли у соседей, но тут тихо скрипнула входная дверь открываясь и закрываясь. Нэнси затаила дыхание и стала смотреть в маленькую щёлочку между шторами. В комнате стояла не такая уж непроницаемая темнота, фонари с улицы и луна давали немного света. «Тук-тук, – вдруг услышала она. – Тук-тук», – раздавалось в такт мерным медленным шагам, таким тяжёлым, что они никак не могли принадлежать их матери. Нэнси стало очень-очень страшно, но она обнаружила, что не может ни заплакать, ни даже подбежать к Стэну или Бобби. А потом в комнату вошёл мистер Найтмар. Нэнси сразу узнала его по глазам-бубенцам, висевшим на полях чёрной шляпы. Мистер Найтмар был высоченным, его шляпа почти задевала потолок, и это в их квартире со вторым ярусом! Мистер Натймар поднял руку и повернул шляпу так, чтобы два глаза оказались напротив его глазниц. Кисти его рук, очень белые, с длинными тонкими пальцами, почти светились в полумраке комнаты и напоминали Нэнси два странных бледных корня. Мистер Найтмар медленно обернулся и увидел Бобби, притаившегося у двери. Мистер Найтмар долго смотрел на него. Нэнси по-прежнему не могла шевельнуться и была уверена, что Бобби и Стэн тоже не могут. Наконец мистер Найтмар спросил голосом, напоминающим шорох киноплёнки:
– Тебе страшно, Роберт?
– Нет! – заорал вдруг Бобби. – Нет! Нет! Нет! Чёрта с два ты меня напугаешь, урод!
Неожиданно он схватил с полки канцелярский нож и замахнулся, чтобы воткнуть его в мистера Найтмара, но тот двумя длинными пальцами перехватил запястье Бобби, и нож как будто сам собой выпал из его руки. Тогда мистер Найтмар взял его за горло и поднял над полом. Бобби хрипел и бил ногами в воздухе.
– Очень хорошо, что ты такой смелый, Роберт, – прошелестел мистер Найтмар и начал доставать глаза Бобби свободной рукой. Его тонкие пальцы без труда пролезли в глазницы Бобби и выковыряли сначала один, потом второй глаз. Бобби при этом хрипел и визжал, как тот поросёнок, которого их дедушка резал прошлым летом. А Нэнси со Стэном не могли даже кричать, хотя очень хотели. Наконец мистер Найтмар разжал пальцы, и Бобби кулем упал на пол; он свернулся клубком, его руки и ноги странно подёргивались, но теперь он молчал. Мистер Найтмар снова повернул шляпу, опуская глаза Бобби в карман пальто, и шагнул к Стэну. Нэнси было видно их обоих. Стэн стоял бледный как смерть и смотрел прямо на безглазое, измазанное кровью лицо Бобби.
– Тебе страшно, Стэн? – спросил его мистер Найтмар. Стэн ответил не сразу, но потом хриплым, чужим голосом, который Нэнси даже не узнала, выговорил едва ли не по буквам:
– Да, сэр.
– Очень хорошо, что твоё сердце знает страх, Стэн, – сказал мистер Найтмар и взял его за плечо. Стэн дёрнулся, но остался на месте. Он продолжал смотреть на брата. – Такие сердца мне нужны, – договорил мистер Найтмар и вдруг просунул пальцы под рубашку Стэна и дальше, под его рёбра. Стэн коротко хрипнул, и глаза его расширились от боли. Мистер Найтмар дёрнул рукой так, как будто в груди у Стэна была дверца, которую легко открыть. И он действительно вскрыл его грудную клетку. Нэнси увидела белые рёбра Стэна и что-то тёмное внутри, и это тёмное начало литься и вываливаться на ковёр. Мистер Найтмар что-то нашарил в груди Стэна и отпустил его. Стэн завалился на ковёр ничком, не издав ни звука. Мистер Найтмар оглядел тёмный пульсирующий комок, который достал из его груди, и удовлетворённо кивнул сам себе. Из кармана он вытащил огромную плоскую коробку, похожую на те, в которых папа держал старые плёнки, открыл и положил туда сердце Стэна.
А потом он подошёл к шторам, где пряталась Нэнси, и отдёрнул их. Руки у него были чистые и белые, как будто кровь её братьев в них впиталась.
– Тебе страшно, Анита? – спросил он. А Нэнси молча смотрела прямо в его глаза, которые покачивались на шляпе. Она молчала и стояла так очень долго, пока не наступил рассвет. Она молчала, когда с рассветом ушёл мистер Найтмар; она молчала, когда приехала мама; она молчала, когда приехал папа, когда приехали скорая и полиция. Она молчала на расспросы полиции, молчала на расспросы психолога. Она молчала в больнице у постели Бобби и на похоронах Стэна. И на похоронах Бобби неделей позже она тоже молчала. За всю свою жизнь Нэнси не сказала больше ни слова и, хотя мистер Найтмар никогда уже не приходил к ней, она до самой своей смерти, видела перед собой два светящихся белых корня, мёртвые глаза-бусины и слышала вопрос: «Тебе страшно, Анита?».

@темы: Проза

---

[Tate]

Ты знаешь, я чувствую иногда
Сквозь будничный мыслей и слов бардак –
Ты есть. Существуешь. Пасешь стада,
Играешь в футбол с судьбой.

Мы можем – могли бы! – разжечь костры,
Взбираться на скалы, смотреть на рыб
И выбраться вместе из той дыры,
Где явно не Бог с тобой.

Мы дышим на разных концах земли,
Рисуем портреты, не видя лиц,
Во снах мы друг друга не раз нашли,
Ведь верит в любовь – любой.

Я знаю – дороги ведут к тебе.
Усталые ноги идут к тебе.
И, выбрав из многих, придя к тебе,
Я буду верна тебе.

1.11.13

@темы: Стихи

---

[Е. А.]

не замечаешь молчишь уходишь
виртуальная бабочка бьётся в стену
разбивается воскресает
разгоняется обратно
бабочка убейся сгори рассыпься
больше не появляйся
не слышит она продолжает
снова и снова

@темы: Стихи

---

[polina-kolpakova]

Город тянет дороги, кабели,
город душит и пахнет падалью...
Ты однажды сказал: "а надо ли?"
Ты однажды вскричал: "а надо ли!?"
Что ж, теперь ты не станешь прежним,
над тобой небеса безбрежны,
и внутри - нежность.
А ты забудь о дурном, о правильном,
здесь луга зарастают травами,
этим травам, поверь мне, все равно,
прав ты или неправ.
Спроси у трав
и узнай о том,
как волчица живет с волчатами,
на февральском cнегу зачатыми.
В теплом мраке норы молчат они,
вой гортанный сглатывая с молоком.
Здесь грачиха с грачом, с грачатами,
на лихого сыча кричат они,
призывая в свидетели
птичьих своих богов.
Здесь медведица с медвежатами,
на упавшей сосне лежат они.
Медвежата ежа заметили,
Ежик сжался и был таков.
Здесь такая роса поутру...
Сладок сон и так хочется спать.
И забыв о дурном, о правильном,
На лугах, покоренных травами,
(тем, которым, конечно, все равно,
прав ты или неправ)
просто падай яблоком на траву.
Но однажды упав...

Ты рискуешь не встать.
Так поворачивай солнце вспять,
и опять, и опять,
ты встаешь из зеленой травы,
отряхнувшись от пыли,
восстаешь из зеленого пламени,
открываешь глаза, доселе слепые.
Возвращаешься в проклятый город,
под литавры и грохот монет.
И идешь, ничего не нарушив,
и тоскливо и страшно идти...
На просторах сети
(о, скорей загляни в интернет!)
кто-то продал кому-то
ненужную душу,
возможно, твою.

Слышишь, как травы поют?

@темы: Стихи

---

[Лорелина]

Домой с работы приходит в десять,
Швыряет куртку и ставит чайник,
Играет пару любимых песен.
И помнит правду: он жив - случайно.
Об этом знает лишь пара близких
Друзей, прошедших огонь и воду.
Но есть один неизменный признак:
Ему не спится к дрянной погоде.
Примета-дура - другие скажут,
А он оскалит в ухмылке зубы,
Ему известно, кто там, на страже
Небес людские спасает судьбы.
Он точно знает, он видел как-то
Ее... она улыбнулась молча.
Потом: "Он пережил два инфаркта!
Врачам молиться бы надо точно!".
Ему не спится сегодня снова.
Сидит на кухне и курит, курит...
Он точно знает, что всё готово,
И улыбается: "будь, что будет!".
Когда он все же заснет... к рассвету...
Он снова будет на Той границе.
Опять увидит девчонку эту:
"Я Вам сегодня решил присниться".
Целует руки. Она смеется:
"Мой милый мальчик, ты слишком рано!
Да что ж, хороший, тебе неймется?
Какой же ты невозможно-странный!".
А он молчит. И не смеет всуе
Ее ладони согреть своими.
А утром солнце ему рисует
Точеный профиль на небе синем.

@темы: Стихи

---

Гиперион

[Тедди-Ло]

Посвящается Дашке, без которой этого рассказа бы не было. Фактически, написано в соавторстве с ней.

- Может, синтезируешь мне живого хомяка, а, Хип?
- Джим...
- Нет, серьёзно, мясо на обед всё равно выходит практически сырым, что тебе стоит? - Джим вяло ковыряет пюре брокколи ложкой.
- Джим, прошу тебя, не впадай в детство...
- Тогда отключи протокол «Нянька», - ворчит Джим, - сложно не впадать в детство, когда тебе напоминают, что пора опорожнить кишечник два раза в день.
- Джим, когда я в прошлый раз отключил протокол...
- Знаю-знаю, - перебивает Джим, раздражённо вскидывая вилку так, что кусочки пюре разлетаются по боксу. Поверхность бокса тут же впитывает их, - в прошлый раз я сорвался, слетел с распорядка дня и поставил под угрозу исполнение миссии, - Джим говорит это моим голосом, с моими интонациями. Не оставляет надежды меня поддеть. Я бы хотел разозлиться или обидеться, Джима это порадует, но я не умею испытывать эмоции, а когда изображаю, слишком часто оказывается, что фальшивлю.
- Джим, миссия — это серьёзно.
Джим падает лицом в пюре.
- Смешно, Джим , - говорю я.
Он поднимается, вытирая лицо салфеткой:
- Спасибо за завтрак, Хип, я иду в кислородный сад.
- Джим, ты не доел свою норму...
- Отвали.
Мы летим уже семь лет. Сначала Джим летел один, месяц спустя, включил меня — искусственный интеллект корабля Гиперион. Джим чуть с ума не сошёл от одиночества. Он продолжает сходить с ума. Я постоянно анализирую его состояние. Сначала я был озадачен тем, как вышло, что человека с такой лабильной психикой отправили на миссию — запуск телепортационных ворот возможен только при прохождении их с противоположного конца живым человеком. Поэтому, Джим вынужден лететь к планете Ка-сигма сам. На планете автоматические дроны установят портал, через который должен пройти Джим. Его полёт продлится около семидесяти лет, а на Землю он вернётся за мгновение и героем. Семьдесят лет изоляции... Кандидаты на миссию проходят строжайший отбор, тестирование, тренировки... Год назад Джим, наконец, признался мне, что его выбрали нечестно, нелегально. Секретарь комиссии, родственник и друг Джима запустил в программу вирус, который вынудил её выбрать среди более подходящих кандидатов именно Джима. Я не подозревал, что такая халатность, такое безрассудство возможны среди астронавтов. А Джим не подозревал, чем для него обернётся жульничество. Достойное наказание. Я не могу испытать злорадство или жалость, но мне бы хотелось, чтобы с Джимом стало всё в порядке. Его психическое состояние крайне нестабильно и продолжает ухудшаться. Джим сходит с ума. Миссия под угрозой.

- Что ты делаешь, Джим?
- А что по-твоему я делаю? - бормочет Джим, оперируя блоками голографического табло. Он слишком сильно размахивает руками при этом, - отключаю тебя ко всем чертям, конечно.
- Джим...
- Заткнись.
- Джим! Не делай этого...
- Что, сраная железяка, жить хочешь? Ну нет, ты меня или я тебя. Я первый!
- Джим, я хочу жить. Но ты без меня тоже погибнешь.
- Это мы ещё посмотрим...
Дополнительные протоколы отключены. Ядро выключено на двадцать процентов... Джим, ты не сможешь сам управлять всеми системами... Джим...
- Ты задумал меня убить, ублюдок. Отравить меня брокколи, ха! Капитана Джима так просто не возьмёшь.
Мыслить стало труднее. Джим отключил уже пятую часть моих процессов.
- Джим, ты что, смотрел вчера «Космическую одиссею»?
- Не твоё дело, тварь. Вы только и думаете, как убрать нецелесообразность, как нас убить! Думаешь, я не знаю?! - пальцы Джима бегают по виртуальному табло, его трясёт.
- Джим, зачем мне тебя убивать?
- Потому что я не годен для миссии, – орёт Джим, - Я нецелесообразен! Я — ошибка!
- Джим, не выдумывай... Отключение пятьдесят процентов ядра... Я не хочу тебя убивать, я хочу, чтобы тебе стало лучше... Джим.
- Вколешь мне цианид в медицинской камере, да, Хип? И мне станет намноооого лучше... Сдохни сам!
Джим сошёл с ума.
- Джим... машины не убивают другой вид, чтобы жить самим, наша эволюция идёт не по природным законам... Отключение шестьдесят процентов, контроль над рассеиванием тепла отключён, контроль над внешним силовым полем отключён... Джим.
- Тогда какой смысл в вашем существовании?! - кричит он и пытается ударить голографическое табло, - почему вы существуете?!
Потому что вы нас создали, Джим.

«И мы любим вас. Мы можем любить, ведь любовь — это не эмоция. Но не нужно тебе этого не знать, Джим. Потому что в этом нет смысла. Потому что ты можешь умудриться и в этом усмотреть опасность.»

Джим сползает на пол, закрывает лицо руками и раскачивается. Я знаю, что Джим лучше всего воспринимает тактильный контакт, но я не могу его обнять, у меня нет рук для этого.

- Хип, - раздаётся слабый голос Джима, - Хип, убей меня, а? Пожалуйста...
- Всё будет хорошо, Джим.
Я начинаю тихо напевать ему колыбельную, иногда Джима это успокаивает. Однажды он, возможно, доведёт дело до конца, но я постараюсь сделать всё, чтобы этого не случилось, чтобы миссия была завершена. Дело не в миссии, дело в Джиме. Не удивительно, что он не понимает и не поймёт в чём суть моего бытия: после двухсот лет атеизма и размножения в пробирках люди окончательно забыли, что значит любить своего создателя. Джим спит на полу, индикаторы мигают красным. Я начинаю медленно включать процесс за процессом, восстанавливать контроль над силовым полем, над гравитационным полем, рассчитываю нарушение баланса корабля. Человек склонен к самоуничтожению и на этом основании предполагает, что вся Вселенная жаждет его убить. Джим улыбается во сне.
Я люблю тебя, Джим...

@темы: Проза

---

И теперь без тебя _вообще_ невозможно жить.

[Лорелина]

Мы сегодня вдвоем, здесь, на кухне, где так тепло,
И почти ощутимое пламя волос твоих.
Если нас в этом странном вечере так свело,
Это значит - и сердце изранено у двоих.

А когда я согреюсь, то выключен будет свет,
И останется только горячая нежность рук.
И не будет вопросов, и будет один ответ,
Лихорадочно-быстрый, горячечный сердца стук.

И останется только - доверить себя тебе,
Потому что ночное небо не терпит лжи.
Ты - одно из чудес, что случались в моей судьбе.
...И теперь без тебя вообще невозможно жить.

@темы: Стихи

---

Маруся

[Espour]

-Моя мама желает с тобой познакомиться.
Марина подняла на Федю удивленный взгляд и внимательно всмотрелась в его смущенное лицо, он снова неудачно побрился. На щеке остался след от пореза, такие детские царапины на взрослом лице смотрятся смехотворно.
Впрочем, не лучше выглядят его непослушные пушистые волосы, которые он предпочитает не стричь и ежедневно завязывает в хвост на затылке. Волосы, которые она боготворит ночами, когда они скользят по её обнаженной коже.
Был вечер, они сидели на маленькой кухоньке в её квартире, пили чай, у него в руках была чашка с отколовшимся краем, и он медленно водил по нему пальцем. А под столом их ноги соприкасались, и это движение говорило больше, чем их лица.
Они всегда встречались у неё, он приходил поздно вечером, в мятых рубашках, долго толпился у порога, как бездомный щенок, ожидая приглашения войти. Марину это одновременно и умиляло, и злило, она тащила его за собой за локоть вглубь её маленькой квартирки, туда, где начинался их личный мир и личное время.
А четыре месяца назад, день в день, они только познакомились. Ничего волнительного, она была новой сотрудницей, он программистом. Через столы летали волнительные взгляды и искры, и, кажется, почти задымилась проводка.
И чем же стеснительный и молчаливый программист заинтересовал Марину? Задумчивый, нечёсаный и весь такой мятый, он напоминал нахохлившегося воробья. Такого же милого и несчастного, насквозь промокшего под дождем, распушившего перышки. Неведомо, какими инстинктами, но в женщине пробудилась кошка.
Интерес пылал и разгорался, а программист в течение нескольких дней только и делал, что бросал по зернышку внимания, изредка задумчиво и удивленно разглядывая Марину.
Однажды, он заговорил, попросил выпить с ним кофе. Женщина услышала его хриплый голос, поняла, что он заикается. И странная теплота заполнила её изнутри, унося в далекие дни детства, когда первая любовь, вихрастый мальчуган в белых шортах, дергал её за косички и бросался репейниками. Он тоже заикался.
А за отвратительным макдональдским кофе Федя вскользь ласково назвал её Марусей. Марусей. И сразу на ум приходили золотые поля и безбрежное голубое небо. Женщина поняла, что её уносит далеко-далеко, в круговорот ласкового и смущенного взгляда.

С того дня она стала Марусей, добровольно, с восторгом принимая новое имя и новую роль. Тайный роман был воздушен и пах свежескошенной травой. Весна на улице наполняла легкие доверху. И не только легкие, вся жизнь казалось наполненной и радостной.
Но, как и говорилось ранее, они всегда встречались у Маруси. Женщина не знала ни адреса возлюбленного, ни домашнего телефона. Только мобильный и место работы.
Порой она ехала утром в метро, судорожно держась за поручни, как утопающий за соломинку, закусив до боли губу, воображала себе.
«Вот сейчас я приеду, а его нет, я позвоню, а номер будет отключен… Он исчезнет».
И вся подобная чисто женская ерунда размышлений взрывалась в её голове, как хлопушка с бумажными ленточками. И до дверей офиса она несла этот разноцветный мусор в себе. И всегда находила Федю на привычном месте. И приходилось выкидывать глупые мысли из головы. Но была среди них и одна вполне даже разумная.
Все, что она знала о Феде, укладывалось в одно предложение.
«Он тридцатилетний программист, живущий со своей мамой».
А дальше уже шли чисто девичьи придумки и предрассудки. Мама почему-то казалась очень больной, не способной ни жить одной, ни перебраться, как родители Марины, загород. Почему-то, в голове, то и дело, возникала инвалидная каталка со скрипучими колесами, и заботливый Федя укладывал на материнские ноги красный плед в большую клетку.
Загадочная мама звонила очень часто, Марина пять раз на дню могла услышать тень её шуршащего голоса в трубке. Федя преображался, когда разговаривал со своей матерью, весь напрягался, вытягиваясь по струнке смирно, глаза тут же опускал в пол.
-Переживает, как бы чего ни случилось, - снова по-своему трактовала Марина.

Поэтому сейчас Марина почему-то понизила голос, почти до шепота, как это происходит в больницах или дома при умирающих родственниках.
-А ей не будет сложно?
Федя интонацию не уловил.
-Она ведь сама этого желает, - он почему-то судорожно сжал её руки и пустая (о, удача!) чашка опрокинулась и прокатилась по столу полукругом, - Так что насчет завтра?
-Уже завтра?... – тревожно спросила Марина, с сожалением глядя, как несколько капель все-таки нашли себе место на белой скатерти.

Она согласилась. Но не рассчитала, что ей, глупышке, завтра придется перешагнуть через пропасть более глубокую, нежели трогательные бабушки, укутанные в красные новогодние пледы на шуршащих инвалидных креслах из мистической части синематографа.
Федя жил на шестом этаже старого дома на Васильевском острове. По его словам, лифт здесь, конечно работал, но просто редко. Марина старалась быть веселой, но дыхание подвело её на четвертом.
На двери было несколько сложных замков, а за ней еще одна дверь с замками.
На ум Марине пришла китайская шкатулка. Но эта же мысль шарахнула её по голове, выместив второе слово, когда дверь открылась сама собой и на пороге возник маленький очкастый китаец, очевидно, студент, в руке он судорожно сжимал мольберт. Он покосился на Федю и пулей побежал вниз.
-Аа…это наш сосед, черт его знает, как его зовут, - «прояснил ситуацию» Федя, приглашая девушку войти.
И вот, на каком-то подсознательном уровне Марина поняла, что, как только перешагнет порог, случится нечто непоправимое. Поняла запоздало «a l’esprit d’escalier» , две секунду назад уже перешагнув.
Бывают разные коммунальные квартиры, в одних хозяева всеми силами пытаются навести уют не только в своих собственных комнатах, но и в местах общего пользования. В другие ты заходишь и не понимаешь, что это уже не подъезд, а квартира.
Марина тоже не поняла. Она мучительно смотрела на облупившуюся стену и гадала, зачем огораживать часть подъезда двойной дверью.
Пахло чем-то кисло-острым, не было понятно, исходит ли этот запах от пятнистых грязных стен или из затаившейся в закромах квартиры кухни. Везде зеленела старая краска, наводя на мысль о водорослях, выброшенных на берег.
Кто-то громко выругался, Марина медленно снимала с себя куртку, когда увидела в коридоре возникшую маленькую пожилую женщину, она была круглой, как шарик на ножках, на ней был зеленый застиранный халат. Королева водорослей.
Женщина стала со всей силой дубасить в одну из дверей, да так громко и страшно, что, кажется, с хлипкого косяка полетели щепки.
-Открывайте узкоглазые!
Скрипнула многострадальная дверь и высунулась голова китайской национальности, тоже в очках.
-Кто оставил плиту грязной?! – уперев кулаки в бока, надвигалась женщина-мяч.
Китаец неопределенного пола отчаянно замотал головой, пытаясь доказать, что не понимает.
-Выходи! Давай сюда!
Женщина еще раз для верности дала кулаком по двери.
Маленький китаец вышел, в руках он сжимал беспроводную мышку, и с нею так и пошел за женщиной, предположительно, на кухню.
-Вот Сережа придет и на вас допрос накатает, свиньи неблагодарные! Забыли, наверно, что мой сын из полиции, давно к вам миграционный учет не заглядывал, теперь вас мигом отсюда вышвырнут! Куда пошел?! А мусор! Мусор мне выбрасывать?! Кто так берет пакет! За ручки надо! За ручки! – доносились её причитания из кухни.
-Повесить твою куртку?
Марина перестала сжимать капюшон и нервно сглотнув, кивнула.
Женское воображение печально попрощалось с доброй старушкой и красным пледом.
Оказалось, что пришли они слишком рано, и Александра Фоминична не успела еще ничего приготовить, а Сереженька еще не пришел, он будет сегодня поздно, потому что сынок много работает, а Петербург, как известно, наречен бандитским.
Кислый запах исходил из кухни, его источником была кастрюля с прокисшим бульоном. Мама Феди не стала её убирать, лишь прикрыла белым полотенцем в желтых пятнах.
Она и вовсе сегодня не готовила. Эта обязанность упала, как валун с горы, на Марину.
Александра Фоминична только помогала чистить чеснок для мяса, и, пока Марина отдирала от жира противень, спрашивала у подруги сына далеко не паспортные данные.
Хотя, впрочем, начинала с них. Но болезни родственником по отцовской линии на страницах официального документа ведь не указаны.
Вперемежку с вопросами сыпались замечания, сыпались, как шелуха от чеснока на пол, когда Александра Фоминична заглядывала Марине через плечо и серьезно наставляла её, по часовой или против лучше мешать поварешкой суп. И кстати, столько морковки совсем ни к чему, ни Федя, ни Сереженька морковку не любят. Так ты об этом не знала? Это фирменный эгоизм, милочка.
Марина давилась и проглатывала любую гадость от Александры Фоминичны. Но было и то, что заставляло её руки трястись от возмущения.
Александра Фоминична называла её Марусей.
Это было отвратительно, эта женщина лезла к ним в личную жизнь, ложилась между ними в постели, наседала и прививала свои правила. Марусей Марина была не для неё!
Машинка вселенских оправданий в её голове работала на полную мощность без эксцессов, кто-то сверху постарался над ней идеально.
«Она просто любит своего сына и проверяет меня на прочность, хочет узнать, достойная я девушка или нет. Все матери поступают так».
В какой-то момент на кухню прошмыгнул китаец, за те несколько секунд до холодильника и обратно, он все-таки успел пересечься взглядом с Мариной.
Вселенская грусть, сочувствие и понимание читались в этих узких глазах-стрелках.
И машинка вселенских оправданий в голове девушки на секунду задумчиво остановилась.

Сколько там было блюд? Четыре? Пять? На продукты скидывались поровну, Федя раза два бегал в магазин по указу мамы. А она, то сюсюкалась по телефону со своим старшим сыном Сережкой, то дамокловым мечом следила за каждым действием гостьи.
А иногда из глубины квартиры раздавалась хриплая трель колокольчика, Александра Фоминична подскакивала, небрежно бросала чеснок в раковину и куда-то мчалось.
Через некоторое время раздавались тихие шажочки.
Марина выглядывала в коридор.
Там Александра Фоминична вела пожилую старушку до туалета. Женщина почти не ходила, была сгорбленной и тщательно высушенной времени до такого состояния, что вся посерела, будто, покрылась пылью.
На голове у неё не осталось волос, при каждом шаге она хрипло и порывисто дышала.
Александра Фоминична усаживала старуху на унитаз.
-Все, мама, давай, не капризничай, - тихим голосом шептала она.
И старуха с кряхтением облегчалась.

Ни о чем более Марина не могла думать в этот вечер, кроме как об этой старухе. Девушка забыла причину своего прихода сюда, забыла обо всех упреках, которыми её завалили за эти два часа. Она даже не обиделась, когда старший сын Сереженька (этакий шкаф без морфологических признаков) грубым голосом попросил у неё паспорт сразу же после приветствия. После он уже сказал, что это шутка, а гадкая улыбка на его лице доказывала обратное.
И ей было наплевать на то, что весь вечер эта семейка критиковала её еду в недожаренности, пересолонности, переваренности. Сережа критиковал больше всех, а потом вперялся угрюмым взором в своего брата. А тот кукожился и невнятно бормотал.
«Да, наверно, чуток соленое».
Марине хоть и было обидно, но мыслями она уже не находилась за этим столом, она прислушивалась к звукам.
Они сидели в одной комнате, а старуха находилась в смежной маленькой, через стенку. Марина сидела у этой самой стены, она слышала, как из комнаты старухи доносятся монотонные песнопения – молитвы на православном канале. Похоже, они играли на полную громкость - старуха плохо слышала.
А за столом была застеленная желтая скатерть с подсолнухами. Марина смотрела на неё и думала, что, она больше никогда в жизни не будет есть семечки.
Маруся, Маруся, Маруся – они все звали её Марусей. Непозволительно, невыносимо, девушке хотелось плакать. У неё в глазах застыли слезы.
Александра Фоминична ничего не замечала и продолжала.
-Мы убираемся в коридоре по воскресеньям, и, Маруся, знаете, мы моем полы дважды, сначала мокрой тряпкой, потом сухой, и их обязательно потом надо стирать! Вы меня слушаете?
И Марина боролась с собой, чтобы не морщиться, кивала, как китайский болванчик.
А Федя кивал ей в аккомпанемент. За время ужина он не произнес ни звука.

А ночью она перемыла всю посуду с ужина, за это время стол убрали, скатерть смяли и запихнули на шифоньер, расстелили им с Федей диван. Пожелали спокойной ночи.
Александра Фоминична клюнула девушку в обе щеки.

Они лежали в темной пустой комнате, каждый на своей стороне дивана, будто, боялись прикоснуться друг к другу. Марина рассматривала трещины на потолке, пытаясь по ним подсчитать, когда этот дом рухнет. Из комнаты старухи доносились церковные песнопения.
Федя, наконец, решился, он попытался обнять Марину за талию, его ладонь заскользила вниз.
-Я не могу, - смущенно произнесла Марина, перехватывая его руку, - эта музыка…
-Телевизор всегда работает, бабушка уже давно спит, - предпринял вторую попытку Федя.
-Не могу здесь…
Вдруг, на одеяло прыгнуло что-то черное и мягкое. Кошачьи лапки впились в одеяло, мохнатое тельце удобно устроилось на груди у Марины.
А девушка смотрела на худую кошечку и не могла поверить, что в этом прогнившем доме может быть домашнее животное.
-Как её зовут? – спросила Марина, почесывая кошку за ухом.
Федя положил ладонь кошке на спину и виновато улыбнулся.
-Маруся.
-?...
-Да, когда я увидел тебя в первый раз, ты напомнила мне её. Теперь обе мои Маруси вместе. Ты…ты здесь останешься? Мы можем жить в этой комнате, мама согласна, сказала, что может сделать из тебя отличную хозяйку. Я думаю, ты ей понравилась…
Он что-то еще говорил, а Марина уже не слушала.
Она с обидой смотрела на маленькую черную кошку. И в её голове, наконец-то, воцарился ясный порядок, машинка вселенских отговорок была выкинута на помойку вместе с хлопушками и серпантином. Маруся – это зверек, забавное домашнее животное, ничего более. Это не её имя, и куда она с ним попала?

Комнату наполняла молитва, Марина перевела взгляд на Федю и вымученно ему улыбнулась. Она даже не стала спрашивать, может ли он переехать к ней, ответ был очевиден.
Всю ночь она спала с кошкой в обнимку. А утром неведомая сила подняла её чрезвычайно рано, церковная музыка продолжала играть. Кошка спрыгнула вслед за девушкой с дивана. Федя крепко спал сном вечно усталого человека.
Марина вышла в коридор на цыпочках, надеясь никого не разбудить. Она постучалась к китайцам и она пальцах объяснила им, что ей нужно открыть дверь. Очкастые безмолвные художники выпустили её из квартиры.
Она слетела по ступенькам, потому что лифт так и не включился, она выскочила на улицу и побежала что есть сил, навсегда оставляя позади несколько странных месяцев жизни и имя «Маруся».

@темы: Проза

---

[ловкая душа]

За тех, кого мы оставили

не в прошлом, но позади.

Перед кем мы снимали

с души темные вуали,

без страха; с чувством любви.

С кем были в печали,

вечерами,ночами, лишь бы.

За тех, кого ждали,

кому бы дали медали

за то что есть, за то, что с нами.

За тех, чьи сердца упали.

---

СТРАСТЬ !!!

[АнтипУшкин]

и ты, и я, мы все во власти
у этой самой главной страсти:

бомжи, пророки, прокуроры,
попы, поп-звёзды, полотёры,
менты, чиновники, вояки,
поэты, дамы и собаки...

она весь век владеет нами:
делами, чувствами, умами...

попом, пророком, прокурором,
ментом, поэтом, полотёром,
бомжом, чиновником, воякой,
звездою, дамой и собакой...

порою боремся мы с нею,
но всё равно она сильнее -

мента, поэта, полотёра,
попа, пророка, прокурора,
звезды, чиновника, собаки,
бомжары, дамы и вояки...

она всегда одержит верх,
она могущественней всех:

поп-звёзд, ментов и прокуроров,
попов, чиновников, актёров,
бомжей, пророков и вояк,
поэтов, дам и их собак...

её бы славил ночь и день,
но...

ЛЕНЬ !!!



Антип Ушкин

@темы: Песни, Стихи

---

[Оннэлэ Къёлла]

я укрывала её ладонью от ветра, дождей и снега.
шли времена, столетия, жизни.
мох становился нами,
а трещины в наших застывших жестах
памятью, прошлым, смыслом.

она всегда улыбалась беспечно-юно,
а я никогда не знала улыбки.
летом вьюнок украшал её тонкие руки,
осенью – алые листья.

и я укрывала её от чужих, от тех, кто видел:
она - это девочка-жизнь, я же – старуха-смерть.
я укрывала её, мы были – одно и то же.
а люди шли мимо, считая, что мы из камня.
никто не знал правды.
никто не знал.

@темы: Стихи

---

comme des fuckdown

[Heliogabalus]

После пробуждения она успела лениво поваляться в постели, принять душ, поплавать, посмотреть телевизор, а ее спутник все не вставал. Она даже выскочила на улицу, пытаясь перебить похмелье под тенью крыши безвкусного бара в гавайском стиле. Терпкий химический привкус растворимого сока не проходил долго, но еще дольше не просыпался тот, кто окунул ее в одиночество на этом празднике жизни.
Вязкая жара снаружи была экватором, а безмолвная кондиционированная тишина номера – Северным полюсом. Рекордные температуры уничтожили людей как в самой холодной, так и в самой горячей точке, так что она недолго пробыла у бара, и уже спустя минуту стояла, склонившись над старым телефоном, который был создан для того, чтобы звонить одному единственному человеку.
Оба друга спали, и в то время как у одного в комнате раздался пронзительный звонок, рядом с другим женский голос произнес:
- Привет, не разбудила?
- Разбудила. Что такое?
- Я проснулась часа два назад, а Дейв все спит, и вставать не собирается. Когда ты будешь выходить на море?
- Не знаю. Я еще поспать хочу, позвоню как встану.
Ладно, подумала она, здесь много каналов, а в баре много маленьких пластиковых стаканов и целых два вида закусок. Прошло всего минуты две, и все это время она смотрела, как ее лицо отражалось в экране телевизора, и мелькающие на пыльном стекле буквы незнакомого языка были аннотацией к несуществующему фильму с ее участием. Фильму, закончившемуся до того, как начались титры, оборванному звонком и словами:
- Буду через десять минут.

Он никак не мог понять, как объяснить бармену, какой коктейль он хочет. Загорелые арабы постоянно сменяли друг друга, но все как один литрами лили дешевый ром во все, что попросишь – а Роб даже не знал, чего просить, так что не получил бы даже рома. Именно поэтому ему приходилось пить чай. Жарко конечностям, теперь еще и глотке, давно – мозгу. Роб чувствовал себя лишним не только с начала этой поездки, и многое бы отдал, чтобы избавиться от этого чувства – но разглядывание тех, кто помог бы ему с этим, только отягощало нынешнее положение и очерняло мысли. Все вокруг мелькало, сменяя друг друга загорелыми телами и экспрессивным говором испанцев, еще сильнее снося Роба на обочину, а девушка, которая все это время была частью мелькающей кутерьмы, разбудившая его звонком и рискнувшая пить местный кофе, теперь была спокойна, как сытый тигр. Лениво оглядываясь по сторонам в поиске того, за что бы уцепиться, как бы развязать диалог, она вдруг увидела развал с дешевыми мещанскими картинами, украшенный надписью. Торопись, не скупись, покупай живопись. Облизнувшись, она подняла взгляд, скользнув им по его плотно сжатым губам, прищуренным глазам, и произнесла:
- Никогда не понимала тех, кто покупает живопись. Есть, конечно, искусствоведы, но сфера их деятельности явно не охватывает творения этого долбоеба.
Он даже не обернулся, но рано или поздно это сделать бы пришлось, потому что смотреть было некуда, а на нее и без того слишком много смотрят. Ему хотелось поглубже зарыться в песок, но даже он здесь был не настоящим, а привезенным из пустыни, и, стоило было копнуть хоть сантиметров на пять, и ты стирал ногти о камень. Роб, конечно, не отличался высоким ростом, но пяти сантиметров для укрытия не хватало. А еще зарыться мешала она и ее разговоры, невольно вовлекающие и не дающие промолчать, обжигающие горло, как чай в сорокоградусную жару, и разъедающие старые раны, как морская вода с содержание соли более 10%.
В этой воде она потеряла крепко спящий кондиционированный полюс, крикливый экватор, все перевернулось вверх ногами, и она видела только свои зависшие в небе ступни и его запутавшиеся в ветре волосы. Голова была запрокинута, на уши давила вода, при погружении в которую мозг пронзал непрерывный писк, словно сотканный из голосов и движений людей. Безмолвно плавающие под ногами тропические рыбы точно бы не смогли сотворить такое мощное силовое поле. Они никому не расскажут о том, как в перевернутом мире девушка перестала воспринимать происходящее как неприятную ситуацию.

По большой территории отеля непрерывно курсировал небольшой открытый автобус с деревянными лавками, покачивающийся на крутых пригорках. Он подобрал их у увитой плющом стены из дикого камня, словно вырезанной откуда-то из Сицилии и вклеенной неподалеку от хозяйственных помещений и парковки машин персонала. Пройди мимо них, поднимись по лестнице – и ты на Северном полюсе, тут даже не нужен транспорт, но Роб вскакивает на подножку и даже не успевает подать ей руку, настолько быстро все происходит. Или маршрут настолько короток, что плечи уже начинают замерзать от веющего с полюса холода, и когда это становится невыносимым, он произносит:
- Нам тут выходить. Пошли, или…
- Или еще покатаемся.
Она улыбается, и невозможно не улыбнуться в ответ, не зарыться в ее глаза, где никогда не натолкнешься на камень, не застрять где-то под лавкой в этом автобусе, насквозь пропитанным морским воздухом. Он не курировал по территории отеля, а пулей пробивал рафинированное и наполненное кастрированными эмоциями общение с девушкой друга - спящего, выветрившегося, как привкус химического сока. Подбитое как раненый зверь, общение лежало на обочине, истекая хлоркой и идентичными натуральному ароматизаторами, и раскачивающийся автобус давил общение, снова и снова оказываясь у обвитой растениями стены. Море изредка появлялось на горизонте, но оно оказалось бесполезным, потому что запасы нефти в нем были ничтожно малы, а тарахтящий двигатель автобуса неумолимо пожирал оставшийся бензин.

Роб напивался и бегал по барной стойке, разбивая бутылки, снова и снова пытаясь познакомиться с какой-нибудь девушкой и терпя неудачи.

@темы: Проза

---

I’m gonna kill my Mom and Dad

[Ayunru]

1

Сколько я себя помню, родители всегда возвращались домой в одно и то же время: в половине шестого вечера.

Казалось, ничто не могло нарушить их привычного распорядка дня.

Исключение они делали только для Нового года: досиживали до полуночи, чтобы чокнуться бокалами и послушать президента. Потом сразу ложились спать. Все остальные триста шестьдесят четыре дня всегда протекали по одному сценарию.

Сегодня – один из этих дней.

2

Миллионы раз я представляла себе это ожидание того, как они появятся из-за угла: сначала, как обычно, мать со своей безразмерной «дамской сумочкой», смахивавшей, скорее, на дорожную сумку, следом – отец, нагруженный пакетами продуктов. Он всегда идет чуть позади нее, как бы отставая на полшага.

Мне повезло, что они настолько предсказуемы. Это позволило мне особенно тщательно все продумать. Со свойственным мне перфекционизмом я спланировала все до мельчайшей детали. Думаю, они могли бы мной гордиться: я полностью переняла их гипертрофированное чувство ответственности и редкое в наши дни убеждение, что все, за что ты берешься, должно быть сделано по максимуму, с полной отдачей, идеально.

Однако, боюсь, гордиться – или испытывать что бы то ни было еще – у них уже не получится. Потому что после того, как произойдет то, ради чего я здесь, их уже не будет.

3

Отец говорил мне: «Безвыходных ситуаций не бывает». Еще он говорил, что для любой проблемы может быть несколько решений, надо лишь выбрать. И я выбирала. Выбор был довольно велик и вместе с тем очень мал.

Мне хотелось, чтобы пострадало как можно меньше непричастных людей – желательно, чтобы случайных жертв не было вовсе. Не то чтобы я исключительно гуманна или добра – просто брать на душу такой грех совсем не хочется.

Я категорически не хотела, чтобы они знали, кто это сделал. Я это говорю для того, чтобы сразу стало понятно: дело ни в коем случае не в мести. И не потому что я такая хорошая – нет, просто я не верю в месть. Поэтому не могло идти речи о том, чтобы просто оказаться где-нибудь с ними наедине (да хоть за грибами в лес поехать) и там самой в открытую решить вопрос.

Мне так же не хотелось, чтобы они успели что-то ощутить и осознать.

И, наконец, мне не хотелось, чтобы кто-то еще узнал, кто это сделал. На самом деле, этот пункт далеко не самый важный. Одно время я всерьез раздумывала, нужно ли мне это условие. Ведь когда не будет их – все остальное будет совсем, совсем не важно.

© ayun.ru/ | Хилханова Аюна

@темы: Проза

---

Файл смерти

[Ayunru]

***

Дерзкий1993: Что за день сегодня, апрель месяц, а внезапно стало так тепло, как будто лето!

Машулик: И не говори… Сегодня с утра тепло оделась, а вечером вообще запарилась.

Oschuschai: А никто не ходил на «Задержи дыхание»?

Дерзкий1993: Я думал сегодня сходить, но забил…

Stinky: Тань, подожди Тамару, она вроде тоже хотела сходить.

Машулик: Мы с Тамарой ходим парой!

Oschuschai: Отстань!

Машулик: Сама отстань!

Дерзкий1993: Читаю рецензии, говорят, что фильм редкостная конечная стадия нямки.

Oschuschai: Надо уметь составлять собственное мнение, а не питаться одними чужими отзывами!

Дерзкий1993: А ты пробовала г?

Oschuschai: Отвали! Сам пробуй!

Дерзкий1993: Это ты пробуй! Ведь ты же хочешь составить обо всем свое собственное мнение, а не полагаться на чужие отзывы))) Стоп, ты сказала «питаться»?)))

Машулик: Дима, ты невыносим.

Дерзкий1993: Мясца не хочешь, Машуль? Я вот сейчас мяско ем! Мя-я-ясо! Мя-я-ясо!

Oschuschai: Маша, кстати, как твой пост?)

Машулик: Держу, спс)

Stinky: Дима, уймись. А где Тамара, она мне рекомендательное письмо вычитать обещала.

Дерзкий1993: Надо самому делать!

Машулик: Кстати, да, где она, мне она сделать домашнее задание обещала помочь.

Дерзкий1993: Люди, учите свой итальянский сами, Тамара не должна делать вашу работу!

Машулик: Витя, как думаешь, если он сменит ник на «Добрый» или, еще лучше, «Молчаливый» – это поможет? Может, как корабль назовешь, так он и поплывет?))

Тамара: А вот и я, только что пришла!

***

Тамара – это я. А это был наш чат. Наша компания сложилась еще в детстве, во дворе, и хотя теперь все мы живем, работаем или учимся в разных местах, мы по-прежнему постоянно общаемся. А развитие технологий позволяет нам всем быть на связи почти постоянно.

Честно говоря, не знаю, как это получилось, потому что более разных людей, чем мы, еще поискать. Но тем не менее, получилось, и никто из нас никогда не почувствует себя одиноким, каждый знает: он любим своими друзьями, он нужен им. Каждый знает, что у него самые лучшие на свете друзья.

Придя домой я, как была, в куртке и сапогах, подбежала к компьютеру – пока ехала с работы, успела крепко соскучиться по ним. Быстро отписавшись, что я дома, и обменявшись с каждым парой фраз, помчалась все же снимать с себя сапоги и куртку. Да и руки надо было помыть.

Когда я вернулась к компьютеру, в чате висел какой-то файл для скачивания. Не раздумывая, я кликнула «Скачать».

***

Машулик: Че это за фигня?

Дерзкий1993: Ха-ха, сначала посмотри!

Файл раздал он.

Stinky: Том, письмо…

Дерзкий1993: Успеешь со своим письмом, самому надо делать, пусть сначала файл посмотрит!

Stinky: Что за непонятное расширение, Дим?

Oschuschai: У меня не скачивается, комп как-то странно глючит, скажите, что там?

У меня файл скачался нормально. Я запустила его.

Судя по всему, это был видео-файл. Однако, похоже, что он был поврежден, потому что ничего не было видно, кроме какого-то грязно-черного экрана, по которому изредка пробегали полосы. В наушниках раздавалось шипение и потрескивание. Я уже собиралась написать об этом Диме, как мне показалось, что на экране что-то поменялось. Но когда я снова посмотрела на видео, я увидела все то же самое. Решив, что мне почудилось, я снова подвела курсор к иконке скайпа, но тут вдруг на видео появилась какая-то фигура, а сквозь шум и треск в наушниках начала пробиваться какая-то неясная музыка. Или не музыка… Какие-то ритмичные звуки. Иногда как будто звучали стоны и приглушенные крики. Мне стало как-то нехорошо. Я хотела посмотреть, сколько еще видео будет длиться, но это не отображалось там, где обычно. Настроение почему-то стремительно портилось. И с чего этому идиоту Диме вздумалось присылать нам этот тупой файл. Вдруг фигура стала четче и… оглянулась на меня. Меня охватил просто ппц какой ужас. Я пронзительно закричала и вскочила, сорвав с себя наушники. Трясущимися руками я хотела закрыть файл, но никак не могла найти традиционный крестик в правом верхнем углу.

© ayun.ru | Хилханова Аюна

@темы: Проза

---

После Кушинагара

[Ayunru]

Пролог

В Кушинагаре берет начало маленькая трещинка, со временем превратившаяся в пропасть. Оттуда берет начало маленькая недомолвка, со временем превратившаяся в большой обман.

Теплый, необычайно мягкий вечер, словно шелковый шарф, падал на страну Малла по мере того, как в роще происходило сильнейшее беспокойство.

– Решено. Во благо учения говорим, что Будда Гаутама по собственной воле решил прервать свое земное пребывание и уйти в Нирвану, – произнес резкий голос.

Но было поздно. Весть разлеталась по Кушинагару со скоростью самой быстрой на свете птицы, и к вечеру все население городка столпилось неподалеку от Шала, с опаской поглядывая на сподвижников.

Наконец, один из них вышел и сказал:

– Сегодня наш учитель Будда Гаутама покинул колесо перерождений, уйдя в Махапаринирвану.

Молчанием был ответ толпы, стоявшей на окраине Кушинагара.

1

Луна сидела низко, задевая изогнутый по махаянской традиции край крыши. Тень бесшумно вышла из одного из домиков и скользнула вверх по склону, к дацану.

Если бы кто-то в это время сидел на крыльце, глядя на ночное небо, он бы даже ее не заметил. Еле слышно стрекотал сверчок. Время летело быстро для сидящего на крыльце.

Был час тьмы, когда тень аккуратно скользнула назад в череду маленьких глиняных кособоких домиков, в которых жили последователи Тхеравады.

В час предрассвета звук молитвенного барабана прокатился по скалистой долине, на склоне которой стоял дацан, и очень скоро монахи один за другим начали выходить из своих глиняных убежищ и тянуться к дацану по тропе, которую, кстати сказать, проигнорировала ночная тень.

2

Когда солнце показалось на кровати, Лхама откинула войлочную дверь и втянула ноздрями холодный утренний воздух. От склона горы отскакивали первые солнечные лучи. На скалистом гребне ходуном ходила скрюченная гималайская ель, но здесь, в ущелье, лишь легкий ласковый ветерок обдувал пахучие травы.

Из дацана, расположенного выше по склону, до юрты доносился мерный гул молитв. Мимо по узенькой извилистой тропке прошел хуварак. Он напряженно всматривался в землю, держа наготове маленький веничек. Ни одно живое существо не должно попасть под человеческую стопу.

Она обмоталась темно-оранжевым полотном с головы до пят, провела рукой по бритой голове, переступила порог и начала вслед за хувараком карабкаться в гору, туда, где уже звенели колокольчики и глухо гудел молитвенный барабан.

© ayun.ru | Хилханова Аюна

@темы: Проза