Север.

[m-u-s-a]

Название: Север.
Жанр: фэнтези.
Категория: ориджинал.
Статус: не закончено.
Предупреждения: в тексте встречаются гомосексуальные отношения.

Солнце садилось за грань ледяного океана, окрашивая его воды алым. Старому герцогу казалось, что вся кровь, которую он пролил за долгие годы жизни, пролилась теперь на ровную гладь океана.
Штиль и тишина. Ни ветерка. Все как будто замерло, боясь или не желая потревожить давнего своего повелителя. Старый герцог сгорбился, на его лице как-то особенно резко обозначились морщины, а седина была заметна даже на белоснежных волосах. Опустив в воду кончики пальцев правой руки, чувствуя, как холод колет кожу, он смотрел, как по ледяному океану удаляется от него сын. Его возлюбленный старший сын.
Тяжелую ледяную ладью толкали от берега длинными палками - океан не желал принимать своего сына, как будто и он тоже не хотел его смерти.
Штиль. Безветрие. Холодная соленая вода.
Эта тяжелая картина останется с герцогом до самой смерти. Ее резкие контуры будут вырезаны на его сердце ледяным кинжалом горечи.

Над замком Ллэй’р повисли черные флаги. Замок был в трауре. Ллэй’ри, люди замка, ходили по коридорам побитыми щенками в ожидании возвращения хозяина. Ощущение тени черной беды передалось даже слугам – блюда были пересолены, на ажурных статуэтках застыл тонкий слой пыли – впервые за несколько лет.
Только в одной комнате замка громко звучала музыка – тонкие звуки скрипки. По замыслу композитора музыка должна была быть бодрой и звонкой, но здесь она звучала до тошноты жалко. Слуги, проходящие мимо двери комнаты, вжимали головы в плечи.
Раул, мастер Скэ, непревзойденный фехтовальщик земель Ллэй’р и нынешний наследник герцога Л’аммо, в очередной раз недовольно скривился и вырвал скрипку из рук стоящего перед ним юноши.
- Никуда не годится! – он отхлебнул вина и небрежно кинул инструмент на диван. – Рис’сэ, очнись, мы-то с тобой живы! Хватит горевать по моему безвременно усопшему братцу, тебе он никто.
Юноша вздрогнул, когда его скрипка упала на диван, поспешил подобрать ее и убрать в футляр.
- Я сочувствую вашему отцу и Ллэй’ри, разве это плохо?
- Это отвратительно, мой дорогой друг. Сегодня я наследую титул, мы должны праздновать!
Рис’сэ едва заметно скривился. Праздновать что-либо в день похорон родного брата – вот что он находил по-настоящему отвратительным. Но говорить это он не стал. Потому что восхитительного Раула Ллэй’рот этим не изменишь. Потому что восхитительному Раулу Ллэй’рот ничего не помешает выставить «дорогого друга» за дверь, пить и праздновать в одиночку. Потому что Рис’сэ этого отчаянно не хотел. Странным образом ему казалось, что, если Ллэй’рот будет праздновать в одиночку – праздник станет еще более отвратительным. А Рис’сэ не хотел, чтобы Раул стал еще больше противоречить всем его представлениям о морали и благородстве.
- Вот, выпей, - говорил между тем Ллэй’рот, пододвигая юноше бокал, - Выпей, а сыграю я, раз уж тебе это не под силу!
Рис’сэ нерешительно тронул ножку бокала – пить не хотелось, он и так выпил слишком много. Но расстраивать Раула, когда он в таком настроении, не хотелось еще больше.
Впрочем, Раул уже как будто забыл о собеседнике, тягучим, слитным, удивительно южным движением поднялся с дивана и в два шага подошел к фортепиано. Небольшой, но чудно сделанный инструмент жалобно скрипнул, когда Ллэй’рот откинул крышку, но послушно отозвался мелодичными звуками на мягкие прикосновения пальцев.
Раул играл что-то звонкое и переливчатое, оглядывался на Рис’сэ и смеялся в такт. Юноше было не по себе. Все происходящее казалось чудовищно неправильным. Если бы он мог – он бы остановил Раула, уговаривал он себя. Если бы мог.
А мелодия все тренькала по комнате, ударяясь о бокалы и бутылки, отлетая от стен. Так что стука в дверь никто не услышал. Зато не заметить вошедшего Рис’сэ, сидевший прямо напротив входа, не мог. А заметив – побледнел еще сильнее, и, вскочив, склонился в низком поклоне – как подобало кланяться хозяину дома, находясь в гостях.
Раул, спиной, выступающими лопатками почуяв напряжение, повисшее в комнате, обернулся, не прекращая, впрочем, играть.
- А вот и мой дорогой родитель! – с широкой улыбкой возгласил он. – Ну, как сплавили моего усопшего братца?
Рис’сэ с трудом подавил позорное желание зажмуриться. Раул откровенно нарывался. Впрочем, он всегда так изъяснялся, но… сейчас?! Когда его отец измучен потерей любимого сына? Ладно, к черту мораль, но должна же у него была остаться хоть капля благоразумия?
На бледных от природы щеках герцога играл легкий румянец. Это было бы красиво, но Рис’сэ знал, что это означает только одно – крайнюю степень ярости.
А Раул тем временем, не дожидаясь ответа, продолжал.
- Ну, что же вы стоите, па-апа? – шагнул в сторону дивана, небрежным жестом смахнул с него две пустых бутылки и одну не откупоренную, к счастью, не разбившуюся. – Садитесь!
В карих глазах Раула блестел откровенный вызов. Как бросок перчатки в лицо. Он продолжал нести какую-то вызывающую чушь, широко размахивал руками, изображая гостеприимного хозяина.
Из глаз старого герцога, обычно блекло-голубых, смотрела раскаленная добела ярость.
Рис’сэ замер, не в силах даже пошевелиться.
Герцог прервал монолог сына ударом кулака в стену. Поймал его взгляд, и заговорил, тихо, сквозь зубы, как будто сплевывая слова.
- Сегодня, гаденыш, твой старший брат отправился в последний путь. Ты, мало того, что не пришел на похороны… Ты еще и устроил этот… балаган.
- Конечно, - насмешливо скривился Раул, не отводя взгляд, - даже труп старшего братца важнее моих желаний, да?
Глаза герцога полыхнули белым пламенем.
- Память твоего брата тысячекратно важнее твоих желаний, щенок!
Раул побледнел. Поднял бровь и резко разорвал зрительный контакт.
- Да-аже так?.. Что ж, отлично, па-апа!
Взвившись с места, он шагнул в сторону, изогнулся, подхватывая с пола оставшуюся целой бутылку, и вихрем исчез из комнаты.
Рис’сэ обмяк, опустив наконец глаза и боясь посмотреть на старого герцога.

Солнце зашло давно, но, чтобы освещать тропу, ведущую к берегу океана, хватало луны.
Кругом лед. Кругом холод и лед.
Когда Раул Ллэй’рот был еще наивным юношей, он часто думал, что ненавидит эту землю. Что мечтал бы родиться где угодно, только не здесь. Где-нибудь, где есть что-то кроме снега, льда, и бессовестно холодных звезд. Где люди не выцвели, как буквы в старых книгах. Где время течет и пенится, а не стоит на месте, замершее и замерзшее.
Сейчас Раул вырос. И, мчась к берегу ненавистного когда-то Северного океана, думал только о том, чтобы копыта коня не скользили по обледенелой дороге слишком сильно.
Ветер пел, обтекая бока коня, наотмашь бил Раула по лицу. Холодный северный ветер, как же он ненавидел его когда-то… Ненавидел и любил одновременно, потому что во всей этой северной действительности лишь ветер был воплощением хоть сколько-нибудь сильной эмоции – ярости.
И если герцог Ллэй’р был – ветер, то его старший сын – холодное безмолвие океана.
Раул презирал его за то, что он был таким холодным и тусклым. Таким мертвым – даже при жизни. Чудовищно редко смеялся, почти никогда не думал о себе и не хотел забрать от жизни хоть что-нибудь.
«Ходячий труп, ты давно должен был сдохнуть!..»
Мчась по обледенелой дороге к берегу океана, Раул Ллэй’рот отчаянно боялся. Потому что, узнав о смерти брата и увидев поблекшие глаза отца, он понял, что сам выцветает. Как будто это проклятие. Как будто второй среди Ллэй’р обязательно должен быть отмороженным.
Соскочив с коня, Раул достал из седельной сумки бутылку с вином и побежал вдоль берега, высматривая в мертвых водах одному ему известную цель.
Он сам хотел стать наследником. Хотел хоть что-то значить.
А когда стал, понял – хоть и сам боялся в этом признаться – что теперь ему никуда не деться от этих безмолвных льдов и выцветших людей. Никуда.
Ему оставалось злиться – и он злился. Самозабвенно, так ярко, как только мог.
Высмотрев, наконец, белесое пятно – ледяную ладью, отплывшую не так уж и далеко – сказывался штиль, Раул взвесил в руке бутылку и прицелился. Сжал зубы, до рези в глазах вглядываясь в плавучий гроб брата.
- Счастливого пути, братишка! И никогда сюда не возвращайся!
Бутылка разбилась о корму, забрызгав ладью вином и осколками стекла.
На счастье.