Читать?Широкие стенды анатомического музея всегда неизменны.
Может, потому что все самое интересное, что есть в человеке, уже исследовано и показано, и новых экспонатов больше никогда не будет.
Может, потому что это место давно потеряло свою публику, и я – единственный, кто бродит здесь изо дня в день.
А может, потому что для меня все навсегда осталось неизменным и замершим.
Ведь я уже умер.
Ровные полосы могильных плит, словно ряды мраморных зубов, скалятся на меня. Именно на меня, потому что вряд ли кто-то из присутствующих видит и чувствует то же, что и я.
- Это печально, не правда ли?
- Действительно. Такая молодая и полная сил…
- У неё еще вся жизнь была впереди…
- Семнадцать лет – не тот возраст, когда нужно уходить на тот свет…
- Бедные её родители – это же ужасно…
На похоронах всегда говорят одно и то же. Присутствуют люди, которые видели покойную крайне редко, а некоторые и вовсе один раз. Такие всегда сочувствуют больше всех, и их прощальные речи самые длинные.
Я уже не в первый раз вижу это, не во второй, и даже не десятый.
Я умер в этот день, и потому проживаю эти сутки раз за разом.
Может, когда-нибудь я сойду с ума от монотонности и однообразности, что, кстати, будет довольно странно – разве мертвец может лишиться разума? Едва ли. К тому же, вряд ли что-то изменится от этого, а в безумии есть что-то интересное. По крайней мере, у меня будет хоть какое-то разнообразие.
Но пока мне это не грозит. Я переживаю этот день в тридцать шестой раз – не много, но и не мало – и пока могу найти в каждом из них что-то новое для себя, что бы не заскучать.
Мои единственные сутки начинаются в четыре часа утра, в одном и том же месте.
Я вижу себя, сидящего у стены и бездумно глядящего в потолок. Еще живого и не знающего, что ждет меня впереди.
Хоть это и было довольно-таки давно, я могу дословно воспроизвести каждую свою мысль, вспомнить каждую картинку, всплывающую в сознании, и повторить вслух каждый план на будущее, казавшийся тогда осуществимым. Собственный голос, передающий мне все, что творится в голове живого меня, звучит со всех сторон, и иногда это раздражает.
Мешает сосредоточиться на других мыслях. Тех, что занимают меня сейчас.
В этот день хоронят человека, занимавшего в моей жизни достаточно много места последние два года.
У неё были длинные темные волосы, худая фигура и трудно выговариваемое имя, так хорошо смотрящееся выбитым на могильной плите. Когда-то мы познакомились именно из-за него – я увидел его в школьных списках и заинтересовался.
Я даже не могу вспомнить её лица. На похоронах оно было закрыто – умерла девушка от потери крови, после нападения, поэтому от самого лица мало что осталось человеческого. Сейчас, стоя вплотную рядом с гробом, я жалею о двух вещах.
О том, что я не могу хоть чуть-чуть сдвинуть ткань, почти полностью накрывающую голову этой девушки…
- А ты?.. как ты чувствуешь себя?..
…и о том, что это не я убил её.
- Нормально, - еще живой я устало улыбаюсь заплаканной подруге покойной. – Все нормально.
А я ведь так хотел все эти два года.
Потом я отправился в анатомический музей и долго ходил между длинными полками с экспонатами. Стоит отметить, что я и эта девушка часто любили посещать это место. Собственно, она когда-то и привела меня сюда.
Здесь же когда-то она, загадочно улыбаясь, потребовала с меня клятву, что мы умрем в один день. Я согласился произнести её только для того, что бы больше этот вопрос не поднимался, потому что тогда даже не думал о том, что умру в ближайшие десятилетия.
Эту клятву я дал за одиннадцать месяцев до дня моей смерти.
Иногда я действительно жалею о том, что сейчас существую исключительно в рамках этого дня, и не имею возможность заглянуть в будущее. Думаю, мне было бы интересно посетить собственную могилу и попытаться разрыть её, что бы посмотреть, что от меня осталось.
Я умер по глупой случайности. Потому что позволил себе ослабить бдительность из-за прошедших похорон, и слишком погрузился в ничего не значащие сожаления о том, что не я опустил камень на её затылок.
Судьба очень хорошо подгадала момент, когда стоило выводить на дорогу тот автомобиль. Я даже удар почувствовал не сразу – настолько стремительно это произошло. Даже сейчас, уже в который раз наблюдая за собственной смертью, я с трудом различаю детали. Эти дурацкие фары снова и снова ослепляют меня и мешают разглядеть все.
Потом – появление на удивление быстро приехавшей скорой помощи. Погружение в машину. Поездка в больницу. Операция без наркоза.
Я жалок, и мне невыносимо смотреть на беспомощного и пытающегося цепляться за жизнь меня. Первое время я пытался отворачиваться, отводить взгляд, выходить из операционной или просто не садиться в фургон с крупным красным крестом, но, видимо, так было задумано с самого начала. Раз за разом я должен видеть, как я агонизирую и корчусь от боли и неотвратимого ощущения того, что смерть приближается.
Это грустно и смешно. Одновременно. Данное сочетание уже давно перестало быть странным для меня.
Я умер в четыре утра, и в тот момент, когда мой пульс затихает, я снова оказываюсь в своей комнате.
Может, это мой персональный ад. Я сам его создал и сам придумал – в конце концов, никто не заставлял меня ходить именно теми путями, которыми я пошел в тот день.
За что я мог еще получить такой подарок?
За потаенные мысли? За часто поднимающую голову внутри меня жажду убийства? За то, что мои руки так часто тянулись к горлу девушки с трудновыговариваемым именем?
А может, за то, что я так и не сделал то, чего так хотел?
Кто знает?
Может, это участь всех, кто погиб не своей смертью – блуждать вокруг одного и того же, и доживать так те годы, которые не успел прожить. Если так, то, полагаю, мне еще очень долго бродить по маршруту дом – кладбище – музей – дорога – больница.
Если так, то и та, чьей смерти я желал больше всех, тоже вышагивает вслед за самой собой – начиная от своей спальни, заканчивая встречей с убийцей. Возможно, она так же, как и я, думает о том, что хотела бы заглянуть в будущее и побывать на своих похоронах. Возможно, она хотела бы увидеть там меня – и увидела бы, если б смогла.
Сейчас я сижу напротив самого себя, смотрю в собственный медленно затухающий взгляд, и ловлю себя на мысли, что, будь я совсем другим человеком, я был бы не против убить самого себя.
Разрубить на мелкие кусочки, раскромсать каждую частичку, и оставить только глаза, - то, за что меня и полюбила та девушка. Она всегда говорила, что это моя самая эмоциональная часть – даже если голос холоден, а лицо не выражает ничего, глаза способны меня выдать.
Еще можно было бы просто извлечь их, если бы была возможность. Это можно сделать, не нанеся особого ущерба для здоровья и жизни. Я бы держал их в формалиновом растворе, и каждый день, просыпаясь по утрам и отправляясь спать по вечерам, смотрел бы в них. В собственные глаза, как это делаю сейчас. И, я уверен, от этого в моей душе царило бы умиротворение. Хотя бы какое-то время.
А рядом бы, в такой же емкости, но гораздо больше, стояла бы голова этой девушки. Просто чтобы не забывать о ней – моей первой цели, которой я так и не добился до самого конца.
Странные мысли приходят в голову, когда смотришь на то, как умираешь.
У меня есть еще несколько минут, и всего одно событие, ради которого стоит вообще доживать этот день.
В окне мелькает темное пятно, в равной степени похожее и на воронье крыло, и на большую прядь, развеянную ветром.
Я совсем недавно заметил это, и самым желанным вариантом для меня был бы второй. Потому что еще ни у кого в этом городе я не видел таких волос, цвета воронова крыла.
Ни у кого.
end.