Последние два года я был постоянно взвинчен. С тех пор, как вновь объявились «ночные твари», мне было не до отдыха. Яне сразу узнал о них. Наверное, не поедь я в своё время в Вену и не узнай о бесчинствах грабителей, осталось бы то дело нераскрытым. В начале января 1905 года кто-то обчистил дом ростовщика Лейзермана. Дело повесили на одного деревенского дурака. Наверное, продолжил бы бедолага гнить, если бы я не додумался поднять дело из архива и сравнить почерк. Мне сразу бросились в глаза вопиющие противоречия: как один, достаточно заурядный юнец мог унести столько вещей? Воров было, самое малое, трое. Не исключено, что там и вовсе была целая толпа. Мало того, замок явно профессионал вскрывал, а этот и пороха не выдумает. Чего только не наслушался я в свой адрес, когда инициировал пересмотр дела… Это было первое серьёзное дело Кляйна. Этот ещё совсем юнец поступил на службу в середине 1906 и ещё не переболел романтизмом. Таких надо «обрабатывать» постепенно, чтобы они не соскочили раньше времени. Кляйн оказался на удивление способным учеником, и если допрос свидетельницы, заявившей, что видела «фигуру в пальто» у антикварной лавки Мартин вёл в моём присутствии, то с последующими он справлялся самостоятельно. А свидетельница была дамочка на редкость упрямая. С виду — тонкая, хрупкая, лицо, как у подростка, но энергии хватит на троих. Когда в нашем городе в кафе случилась драка, в участок попал один юный мадьяр. Он играл в карты на деньги, и товарищи заметили, что он мухлюет. Тут-то и случилась драка. На шулера бросились сразу трое, а он быстро дал дёру из зала. На улице его настиг один из «обутых» игроков, завязалась драка, и, похоже, мадьяр умудрился нанести точный и сильный удар по затылку, чем оглушил противника, а потом, обчистив карманы, удрал. Впрочем, сам юнец категорически открещивался от всяких обвинений. Этот случай так бы и остался рядовым, если бы шулера не увидела сама Ингрид. Она долго и рьяно доказывала, что надо проверить его связь с «ночными тварями».
Пожалуй, ещё нескоро я забуду эту темпераментную дамочку. И осенью 1908 мы вновь с ней пересеклись.
22 октября 1908 года был обычным осенним днём. Солнечный луч робко прорезался сквозь тяжёлые свинцово-серые тучи, нависшие над Инсбруком. Осенью город был угрюм и мрачен. Казалось, такой же тусклой становится и здешняя жизнь. За двадцать с небольшим лет службы в полиции я успел даже составить график, по которому живут преступники, высчитывая, в какие месяцы тирольские жулики уходят в отпуск, а когда у них пик активности. Редко когда наши дела подхватывала пресса и разносила по всей Австрии, наверное, это даже к лучшему. С журналистами у меня отношения, мягко говоря, натянутые. Эти стервятники всегда вставляют нам палки в колёса и мешают выполнять нашу работу, заодно делают всё, чтобы простые граждане не доверяли полиции: с кем ни побеседую, всякий молчит как рыба. Иной раз мне приходилось применять методы психологического воздействия на молчаливых свидетелей. Следователь — он не просто сыщик, но ещё и актёр, которому время от времени приходится играть то циничного и бесцеремонного упыря, то подкупающе искреннего собеседника.
В последние дни мало что изменилось. Обычная рабочая рутина, ничего нового. С женой по-прежнему отношения напряжённые. Не сказать, что мы плохо ладили, но конфликты всё же случались. Ещё до женитьбы я честно предупредил её, что главное для меня — работа. Казалось, она смирилась с таким положением вещей, но время от времени начинала попрекать меня тем, что я буквально ночую в своём кабинете, в то время как она одна разрывается между работой и уходом за детьми. Вспыльчивая дама, но отходчивая. Не зря же мы прожили с ней под одной крышей семнадцать лет.
читать дальше— Как дела, Флоре? — в проёме показался старший детектив Мартин Кляйн, мой помощник. Нередко он высказывал недовольство, якобы я использую его как мальчика на побегушках, но работу свою делал прилежно, как и подобает настоящему полицейскому.
— Всё по-старому, — отвечал я, прихлёбывая кофе. — Пока новостей нет, — я судорожно принялся разминать затёкшую шею, а Кляйн, достав из кармана коробочку недорогих сигар, закурил и сел за соседний стол.
— Как поживает фрау Дитрих? Опять ссоритесь? — всякий раз Мартин начинал разговор именно с вопросов обо мне и жене, и этим походил на обычных базарных сплетниц. Может просто оттого, что холост.
— Скандалит, — равнодушно пожал я плечами. — Но ничего же, быстро остывает. Главное — дать ей выпустить пар, а остальное устроится.
— Оно всегда так, — хохотнул Мартин и хотел было приняться за дело, как вдруг на весь кабинет раздался звонок телефона, от которого я аж подскочил. Сложно было привыкнуть к этому чуду инженерной мысли, и всякий раз громкий и явственный звонок заставлял меня вздрагивать.
— Вот зараза, — пробормотал я, после чего, вскочив из-за стола, снял трубку и представился: — Инспектор Дитрих.
— Выезжайте срочно! — слышался голос старшего жандарма. — Тут в женской гимназии пожар!
Флоре, хватай Кляйна и вперёд, записывай адрес…
Однако Кляйн и без моего указания быстро собрал все нужные вещи и поспешил к полицейскому экипажу, благо телефон слышно было на весь кабинет.
— Франц! — крикнул я дежурному жандарму. — Выставь оцепление вокруг пожарища и не подпускай никого, кроме врачей и полицейских! Не хватало ещё, чтоб зеваки затоптали мне все улики!
После этого я, застегнув на ходу пальто, выбежал из участка и, в два прыжка догнав экипаж, заскочил в карету, когда кучер уже тронулся.
Чёрное дымовое облако, висевшее в ясном небе, было видно на много вёрст вокруг. Ветер разносил дым и пепел по улицам, и казалось, весь город пропитался едкой гарью. Приближаясь к пылающему зданию, я всё сильнее ощущал тошноту и стук в висках — сказывалось действие угарного газа. Вблизи огня резко пахло керосином. Теперь я уже не сомневался, что причиной пожара был умышленный поджог. Впрочем, ждать результатов обследования оставалось недолго.
— Приехали, — сообщил кучер, натягивая поводья.
Я пулей вылетел из кареты. До полицейского оцепления пришлось протискиваться сквозь плотную толпу зевак. Разносчики, матроны с кошёлками, старухи, мастеровые, мальчишки-газетчики — казалось, поглазеть на пожар сбежался весь город. Огонь потушили несколько минут назад. Однако из окон второго этажа ещё вырвалась пара багровых языков пламени. Внутри послышался жуткий грохот обвалившихся перекрытий, от которого толпа шарахнулась назад. Я в досаде подумал, что следы преступления давно уничтожены огнём, водой и обломками кирпича. Начинать осмотр здания нужно было сразу, как пожарные зальют последние искры.
Ожидание оказалось томительно долгим, но зеваки не расходились. В такой толпе врачам трудно будет выносить раненых и оказывать им помощь — если, конечно, там ещё остался кто-то живой. Рядом с пожарищем царила страшная неразбериха. Люди визжали, стонали и кричали так, что уши закладывало. Я чувствовал дрожь в руках и головокружение. Сколько убийств приходилось расследовать, но такой душераздирающей картины я не видел ни разу. Трупы с превратившимися в золу лицами, обугленные руки, в отчаянии цеплявшиеся за остатки оконных рам, тела, расплющенные рухнувшими балками…
«Какое зверство! — в гневе шептал я. — Столько народу погубить…»
Я сам был отцом детей школьного возраста. Они вполне могли оказаться на месте жертв огненной катастрофы. Если бы мне позволили назначить кару поджигателю, то я швырнул бы его толпе, чтобы разъярённые люди растерзали его на куски, как кошки рвут крысу. Но закон должен быть превыше всего.
Пока Кляйн готовил инструменты для сбора улик, я приказал полицейским из оцепления допросить свидетелей и тех из пострадавших, кто был в состоянии говорить.
С трудом сдерживая отвращение от запаха обугленных человеческих тел, я зажал нос и рот влажным платком и вошёл в здание. Поиски были бессмысленны. Жгучая метла пожара замела все следы. Следом за мной шли врачи, пытавшиеся отыскать пострадавших. Сколько жизней оборвалось в палящем аду? Полиции удалось подсчитать точное число жертв только к вечеру. Сорок три человека сгорели заживо, ещё семьдесят семь получили серьёзные ожоги.
Я заметался по первому этажу, приговаривая: «Керосин, где же ты взял керосин?» Кляйн в нерешительности остановился и стал ждать моих указаний.
— Марш наверх! — скомандовал я. — А мне дай фонарь, пойду подвал осмотрю.
Первый этаж обгорел в гораздо меньшей степени. Судя по всему, очаг возгорания был в подсобке, а также в гардеробной. Убийца целенаправленно поджигал в разных местах. Так что вряд ли речь идёт о безумце. Что ещё мне бросилось в глаза — это обгоревший труп мужчины в подсобке. Но умер он вовсе не от огня: даже сейчас были видны жуткие раны, нанесённые ещё при жизни. Количество ранений я не считал, но то, что их больше десяти, я знал точно. Убийца явно начитался историй про Джека-Потрошителя, и только его дилетантизм не позволил разрезать бедолаге живот. Опознать изуродованный труп пока не представлялось возможным, поэтому я принялся дальше осматривать место преступления.
Когда я зашёл в кабинет Магдалены Вельзер, начальницы гимназии, мне показалось, что за окном мелькнул чей-то силуэт. Неужели это убийца? Очевидно, начальница пыталась вылезти через окно, но её там уже ждали, и убийца хладнокровно расстрелял женщину, выпустив в неё две пули. «Неужели это всё сделал один человек?» У меня как-то не укладывалось в голове.
Прежде чем я нашёл подвал, пришлось немного поплутать. Но посмотреть было на что. Первое, что я заметил в подвале, — это свежие следы. Размер, несомненно, сороковой. Обычные ботинки, на первый взгляд. Такие носит либо женщина, либо низкорослый мужчина. «Вот и выясним, кто наша Золушка», — думал я, сделав слепок следа.
Золушка… Это имя точно к месту! На меня тотчас накатил приступ истерического смеха. Ещё немного, и мои нервы точно сдадут.
***
Было странно наблюдать, как обычно свежее лицо Кляйна стало мертвенно-бледным. Мой напарник выглядел усталым, подавленным. Не то, чтобы он был «мимозой», но для подобных картин он был слишком впечатлительным. Я только закончил осмотр подвала и первого этажа, но Кляйн уже спустился вниз. Очевидно, он нашёл какие-то важные улики и стремился поделиться со мной новостями.
— Это поджог, — выдохнул толстяк, пригладив свои растрепавшиеся светлые волосы.
— Убийца сделала всё, чтобы жертвы не смогли выйти из классов.
— Очевидно, — кивнул я.
— Ещё там, на втором этаже, в уборной, два трупа — гимназистки лет одиннадцати. Полагаю, они увидели то, чего видеть были не должны.
— Ещё более очевидно, — ответил я и поспешил к месту преступления.
Пол на втором этаже местами провалился. От взрыва по нему пошли длинные трещины. Казалось, сейчас они разойдутся и всё здание сложится, как карточный домик. Я предпочёл держаться поближе к дверному проёму, сочтя это более безопасным.
В уборной, прямо за перегородкой, лежали два трупа. Они не обгорели, поэтому мне предоставилась возможность хорошенько их рассмотреть. У белокурой миниатюрной особы перерезано горло. Это была Симона Вильхельм. Вторую, как выяснится позже, звали Ева Гюнст. Она лежала, неестественно запрокинув голову набок, в её раскрытых глазах отразился липкий, промозглый до костей ужас. Всё указывало на то, что это были первые жертвы убийцы. Но неужели никто не слышал криков? Или убийца позаботилась о том, чтобы девочки не успели даже вскрикнуть? Скажем, после того, как перерезала горло Симоне, заткнула рот Гюнст и хладнокровно ударила ножом в живот.
— Так-так, два ранения в брюшной полости, — сухо продекламировал я, осмотрев труп. — Первый удар был спонтанным, второй пришёлся как раз в область солнечного сплетения.
— Старшеклассница, — пробормотал Кляйн.
Очевидно, он едва сдержал приступ тошноты от взгляда Евы. Мартин ещё будучи стажёром заслужил репутацию впечатлительного парня, которого от кошмарного зрелища может стошнить. В действительности, это случилось лишь однажды, когда стажёр Кляйн принял участие в расследовании жестокого убийства в пригороде Инсбрука. Стоило ему увидеть всю кошмарную картину, он буквально вывалился из комнаты и его вырвало. Следователь тогда сильно разозлился на стажёра и наорал, что он «все улики обрыгал ему». С тех пор репутация впечатлительного легавого закрепилась за Кляйном. Признаться, мне было немного жаль парня, которому на самой заре карьеры прилепили такой обидный ярлык.
— И ещё, Мартин, ты давно обедал? — спросил я с некоторой усмешкой.
— Полтора часа как, — ответил толстяк, вытирая капли пота со лба.
— Тогда если не хочешь расстаться с обедом, не ходи в подсобку, наш друг в плохой форме, — усмехнулся я.
Мы уже решили, что тут не на что смотреть, как вдруг Мартин крикнул:
— Волос!
Он аккуратно вытащил пинцетом длинный тёмный волос, зажатый между пальцев одной из убитых. Жертва в предсмертных судорогах задела убийцу и у неё в руке оказался волос.
— Убийца — шатенка! — воскликнул я. — Так, Мартин, записывай: убийца — гимназистка возрастом пятнадцати-восемнадцати лет, высокого по женским меркам роста. Достаточно мощная девчонка. Носит обувь сорокового размера. Обладает незаурядными познаниями в химии, либо близко знакома с человеком, углублённо изучающим химию. Сдаётся мне, взрывчатка собрана по старинке, достаточно смешать серу и селитру, и порох готов! Да мало ли, есть ещё множество способов сделать взрывчатку в домашних условиях.
Смотреть на третьем этаже было особо нечего. Пол местами провалился, всё было завалено осколками лопнувшего от огня стекла. В правом крыле было значительно чище. Значит, очаг возгорания был в левом! Ну конечно, рядом и чёрная лестница, легче скрыться.
— Я пас, — Кляйн сделал шаг назад. Очень уж хрупким казался пол в этой части здания. — Идите вперёд, инспектор, вы вроде полегче меня будете.
— Хорош напарник, — хмыкнул я. — Ты и на войне, поди, скажешь товарищу: «иди вперёд, а я за тебя отомщу».
Однако опасения Кляйна были вполне здравыми. Всё здесь держится на соплях, и такого габаритного человека, как Мартин, пол, по которому пошла громадная трещина, мог не выдержать. «Теперь очень осторожно», — подумал я и, бегло оценив обстановку, стал пробираться мимо классных комнат. Двери были распахнуты настежь, и только последняя закрыта. Убийца подпёр её снаружи, значит, его целью были те, кто находился внутри! Убийца училась в этом классе, это очевидно! Скорее всего, она — единственная выжившая или единственная, кто остался невредимой. Всё просто, как дважды два! Надо проштудировать списки учащихся и узнать, какой класс занимался в месте, где и произошло возгорание. Впрочем, я уже мог кое-что сказать наверняка: убийца — гимназистка. Старшеклассница. Ростом выше среднего, с виду кажется мужиковатой, шатенка. Замкнутая, необщительная. Скорее всего, имела взыскания за своё агрессивное поведение, возможно даже приводы в полицию. Но увы, начальство смотрело на всё это сквозь пальцы. За это и поплатились жизнью ни в чём не повинные люди. Но самое страшное даже не то, что это случилось, а то, что в тысячах школ учатся и ждут своего часа подобные оборотни. И кто знает, когда они захотят воплотить свои садистские фантазии в реальность? Мне предстояло ещё отработать огромный список учащихся в этой гимназии и, исключая априори непричастных, вычислить убийцу. Что-то мне подсказывало, что не позднее завтрашнего дня я наконец раскрою имя этого оборотня, зверски убившего десятки человек.