all those beautiful people - I want to have them, I want to have them all
Так бывает - друзья превращаются в палачей, Но мы твердо уверены - все равно хэппи-энд. Нам бы в норках уютненько спать на чужом плече... Вьется знамя Добра миллионами кинолент.
читать дальшеИ конечно, не хочется смерти и катастроф, Люди, в целом, мечтают о счастье и волшебстве. Это здорово - быть свежим ветром среди костров, Это здорово - всем справедливость нести и свет.
Только зла-то все больше, клейми его, не клейми, Но противников, в общем-то, нужно уничтожать. Это просто - понять, что ты должен очистить мир, Это просто - зажечь в своем сердце багровый жар.
И однажды Добро берет в руки гранатомет, Все враги его корчатся - как же они слабы... И одежда маньяка ни капли Добру не жмет.
Мы разбрелись по разным тропинкам, Разошлись по разным дорогам. Моя жизнь тяжелой дубинкой Бьет по ушам пожарной тревогой. Мы разбрелись по разным тропинкам, Разошлись по разным дорогам. Ищу вторую я половинку, Разрывается сердце в скорбной тревоге.
"Не говори мне sorry, душа моя, Я по-ангельски не говорю"(с)
Пью черно-белый кофе утром и перед сном. В центре твоих событий дуют мои ветра. Надо исправить время на циферблате, но… Стрелка – всего лишь символ верности и утрат.
Мысли горят в зените, капают по щекам. Первым покинет битву твой сероглазый принц. И после слов: «Поверьте - Вот вам моя рука» Будешь стрелять под сердце, где-то на «раз, два, три»
читать дальшеЧтобы опять забыться в тине хмельного сна В заводи откровений жадно глотаю ром. Мы не покинем время, время поглотит нас Как мотыльков, что нынче мечутся над костром.
От твоего «Я знаю» снова бросает в дрожь, В белом неровном свете тают мои снега. Тихо смеешься: «Но ведь… жизнь – это тоже ложь. Ну, так давайте просто, будем друг другу лгать»
Ночь из жизни читать дальшеВ её темных глазах отражалась луна, А она все тянула лиричную песню. На столе только чашки, свеча и струна, Починить бы гитару и будет чудесно. Посмотрю на изгибы худой красоты, И дыханье собьется, ответив на томность. Тихий голос, насмешливо, скажет: "Эй, ты, Прекрати так смотреть, где оставила скромность?" Я устало вздохну, и опять тишина, Ведь все чувства давно забрала её сила. В каждом всхлипе моем живет только она, Неужели, об этом Судьбу я просила? В её темных глазах отражалась заря, И у песни, казалось, сто тысяч куплетов. В ней красивый моряк потерялся в морях, Потерялась и я; ей спасибо за это.
Исправлены строчки чужие - Возможное стало возможным!
Горит рука под жаром неба, Горит, но не уходит. Вот беда! Налить ей водки что ли, где бы... Нам с нею приютится у костра. Да чтож такое в жизни приключилось, Рассказывай, попутчица моя! Я тоже этим грешен малость - Под солнцем обгорать до уголька. читать дальшеДолжно быть, мы измученные дети, Сироты, с молью в правом рукаве. Не тех существ назвали "слепни", Ведь "слепни" - это все мы на земле. Должно быть, мы как альфа и омега, Скрипичный и басовые ключи. Да только в развалившейся телеге, Мы с клячей мертвой вместе помолчим. Должно быть, мы с тобой, рука, любили. Любили так, что, чёрт возьми, смешно! С серьезным выражением /выходили/ Лица, мы от такой любви в окно. Ну что, рука? Пуста бутылка наша... Сиротка! Эй?! Не сбегаешь еще? Как много жить отведено пропащей, Нам жизнью, словно белки колесо.
читать дальшеКорабельная Ассоль выходит на берег Алые паруса приближаются, подплывают это заря вечерняя, других не предвидится, не бывает это солнце садится в море, падает в море, тонет разгорается заря и гаснет, и темнеет на земле, а затем на небе
Корабельная Ассоль спешит на берег - каждый вечер огненного шёлка немеряные пространства обнимают её, подхватывают, уносят за горизонт, за край моря и неба где они сходятся откуда восходят звёзды
Простите за робость, простите за верность, Такую ненужную откровенность, Ранимость души и ревность до дрожи... Простите, на Ваш идеал совсем не похожа.
Простите меня, и я Вас прощаю: За то, что любви мне не обещали, За ”не приходил”, ”не звонил”, и ”не Ваш”. Простите мой длинный и скучный пассаж.
Простите меня, как я Вас прощаю, Увы, разлюбить Вас не обещаю.
Могу котенком за мгновенье стать в объятиях любимого мужчины…
Простите, не знаю как это обозвать... читать дальшеПОКА ТЫ СПАЛ...Я защищала твои сны... я была рядом и радовалась тому, что ты у меня есть....я забыла все обиды,ты со мной...обнимаешь и греешь своим теплом... потом я задремлю и уткнусь носиком в твое плечо... Ночью все бессильны...нет сил кричать, переживать. Ты просто отдыхаешь и поддаешься течению времени и манящим обьятиям морфея... И утро покажется особенно жестоким... Оно разлучает..оно заставляет вспомнить все плохое... я злюсь, потому что ничего не могу сделать.. нельзя остановит ночь...я осознаю, что он сейчас встанет и уйдет... уйдет и оставит на тових губах лишь единственный прощальный поцелуй.... я из-за всех сил постараюсь растянуть это мгновенье... он ушел и остается только плакать о нашей ночи...о наших отношениях... Хотела бы я быть птичкой...глупой маленькой пернатой птичкой... ничего не понимать...ловить червячков и летать где хочется.. и не привязываться к одному месту... не хотела привязываться и к тебе... но слишком поздно.. я слишком много мечтала о нашем гнездышке...о наших крылышках а ты мечтал? Говоришь мечтал и я верила... Я видела, что любишь...нам было хорошо вместе... я думала, что существуют на этой земле только ты и я только я и ты...ох уж эта любовь...эти прекрасные чувства... НО все оказалось совсем не так...я упустила какой то момент... я потеряла недостоющий пазлик, чтобы увидеть всю картину... я не нашла нужную гаечку, чтобы наш механизм работал как надо.. И может я и не хотела этого видеть, меня устраивала и эта картина.. и не нужна мне ни какая гаечка!! ведь все работало и без нее.. Но я узнала...и не знаю как принять это... верните мне ночь я в ней спрячусь... она нужна мне!!! ведь только в ней мы сможем все простить друг другу... хотя не надо...я останусь здесь...и буду смотреть на нас при ярокм свете, чтобы больше ничего не упустить!!! ведь у тебя была на самом деле другая жизнь ПОКА СПАЛА Я...
Прошу прощения, если слишком навязчива и тороплюсь с выкладкой. Просто у меня есть серьезные подозрения, что уже на следующей неделе мне станет не до интернета.
Часть I. Утраченные крылья 1 2 Часть II. Танец левиафана 1 2 Часть III. Разрезанные небеса 1 2 читать дальше*** - Это невероятное сооружение, Элейн. Они неспешно поднимались по широкой пока еще тропе к пещерам. Небо угрожающе опустилось, затянувшись угрюмыми зимними тучами, порубленными далекой голубизной. Наэр рвалась к обелиску. Останавливала лишь сомнительная погода. - Не знаю, госпожа. По мне, так тут все удивительно. И то, что мы видели, и то, о чем З… мастер Зион только рассказывал… Горничная зарделась. Наэрвиль сделала вид, что не заметила. Всю ночь ей снились звонкоголосые горные ключи и водопады. И каменная игла, пронзающая небо. Из-под земли у подножья обелиска струились жилы матового металла, оплетая диковинными лозами голубовато-серую поверхность. И это было прекрасно. Но где-то за резаными облаками чувствовался чей-то ищущий взгляд. Чужой. Чужой здесь. И искал он ее… Эльфийка отогнала неприятное воспоминание. - Да, это поразительная страна, но обелиск… Он излучает просто потрясающую Силу. Когда я стояла там, для меня просто прекратило существовать время. Я… я перестала волноваться о чем бы то ни было… Наэр удивленно замолчала и остановилась. - Вам чаще нужно переставать волноваться, госпожа, - тихо заметила горничная. - Элейн, вы слышите?.. - Что-то случилось? - Этот голос… Словно чей-то шепот… Волшебница рванулась с места, боясь упустить ускользающий звук. Но от бега в гору устала очень быстро, пришлось прейти на шаг. Позади поспешала Элейн. Наваждение не отпускало. Преодолев еще сотню метров, Наэр закружила на месте, пытаясь определить направление. Пришлось немного вернуться, дальше она шла уже медленней. Наконец, эльфийке удалось разыскать расселину с каменной осыпью, полого ведущей вверх. Поколебавшись, она двинулась туда. - Госпожа! Наэр не откликнулась, лишь досадливо поморщилась. Разлом вильнул пару раз, и открылся узкий вход в пещеру. Эльфийка прошла немного вглубь, остановившись на границе света. Голос стал как будто явственней. Казалось, еще немного, и она различит отдельные слова. Волшебница услышала шум осыпающих камешков и тяжелое дыхание. Секунду спустя она поняла, что это ее собственное дыхание. В пещере показалась Элейн. - Госпожа?.. - Элейн, достаньте фонарь. Горничная послушно вытащила из сумки кристальную лампу и подошла к леди Ранэ. Голубоватый свет озарил стены узкого тоннеля, уходящего вдаль. - Госпожа, не думаю, что нам стоит туда идти. Здесь нет никаких отметок. И собирается дождь… Наэр молча двинулась вглубь. Горничная, вздохнув, последовала за ней. Тоннель вихлял, но не раздваивался. Шепот вел все дальше. Это было похоже на вампирий зов, только сознание оставалось чистым. Наэрвиль могла бы повернуть назад, если бы захотела. Она не хотела. В конце пути ее ждало что-то очень, очень важное… Стены раздвинулись, потолок, напротив, опустился и почти касался теперь макушки волшебницы. Коридор кончился округлым тупичком. Свет фонаря выхватывал из темноты жгуты матового металла, оплетающие скалу. - Эфирий… Голос в голове все шептал. Звук был ровным, слова – неразличимы. Наэр подошла к стене, с сомнением оглядела переплетение жил. Сколько раз этот металл пронзал ее ледяными иглами боли… Шепот стал глуше. - Госпожа, пойдемте обратно… - Тише, Элейн! Голос исчезал. - Госпожа, скала странно гудит, надо возвращаться. Теперь волшебница и сама это услышала. В пещере медленно нарастал низкий гул. Пол едва ощутимо подрагивал. Непонятный шепот пропал совсем. - Хорошо, Элейн, пойдемте. И тут горы тряхнуло. Посыпались камни, горничная едва устояла на ногах, леди Ранэ не удержалась и присела. Женщина помогла ей подняться и, придерживая за плечи, повлекла к выходу. Второй толчок настиг их уже в тоннеле, повалив на пол. Что-то грохнуло, с потолка сыпалось мелкое крошево, пол трясся. - Скорее, скорее! – торопила Элейн. Она буквально вздернула эльфийку на ноги, толкнула вперед. Горы в очередной раз вздрогнули. Наэр потеряла равновесие и покатилась по коридору. Позади вскрикнула сиделка. Свет отчего-то исчез, и все утонуло в непроглядной тьме и ужасающем грохоте.
*** …Наэрвиль осторожно подняла голову. Тряска и грохот прекратились. - Эл… Элейн! Эльфийка кашлянула. Дышать было тяжеловато. На коже неприятно чувствовался слой каменной пыли. Она с трудом поднялась. - Элейн! Где-то справа затеплилась маленькая голубая звездочка. С шорохом раскатились мелкие камни, открывая взору фонарь и наполовину засыпанную обломками горничную. Вид у женщины был жуткий. - Я здесь, госпожа. Все хорошо. Вот только ног не чувствую… - Элейн… Волшебница как никогда остро ощутила свою беспомощность. По щекам покатились злые слезы. - Простите меня, Элейн… - Ничего, госпожа. Вы фонарь возьмите… Надеюсь, ход нигде не завалило… Ну а если завалило, думаю, вы до подхода помощи точно продержитесь. Вас скоро искать начнут… - голос у женщины едва заметно дрожал. - Я вас не оставлю, Элейн. - Глупости, что мне сделается? - Элейн!.. - Ну хорошо, госпожа Наэрвиль. Что вы мне сделаете? Вы даже из-под завала меня вытащить не сможете… Даже будь у вас руки, - тихо добавила она. Волшебница яростно топнула сапожком. - Я приведу помощь. Простите, что оставляю вас без света. Придется как-то пометить поворот. - Да конечно, конечно. Берите, госпожа. Не пропаду… Наэр взяла фонарь зубами.
…По коридору она бежала. Лампа раскачивалась и била по груди. По стенам метались зловещие тени. Эльфийка спешила. Спотыкалась, сбивала и так подкашивающиеся ноги, но ухитрилась ни разу не упасть. Тут и там валялись каменные обломки. Больше всего Наэр боялась завала. О том, что означает все приближающийся шум, она старалась не думать. Из тоннеля эльфийка едва не вылетела, заметив выход лишь в последний момент. На поверхности было почти так же темно, как в чреве горы. Небеса опрокинулись ливнем. Это его шум, подобный грохоту небольшого водопада, слышался в пещере. Наэр только сильнее стиснула в зубах металлическую ручку фонаря и нырнула в дождь. Вода казалась ледяной. Потоки низвергались сплошной стеной, разглядеть что-либо было почти невозможно. Волшебница вымокла до нитки в секунду. Чуть дольше сохранилось тепло в теле, хотя кожу жгло холодом. Эльфийка бежала. Оскальзывалась на камнях, но бежала, понимая, что от движения зависит жизнь не только оставшейся в пещере Элейн, но и ее собственная. У конца осыпи пришлось задержаться, пристраивая фонарь между кое-как расшвырянных булыжников. - Только бы его не снесло… - бормотала Наэр, подпинывая еще камень и наблюдая, как заполняется «гнездо» водой. – Только бы не снесло… С трудом сориентировавшись, она побежала дальше, стараясь держаться скалы. Промокшая одежда пожирала последние крохи тепла и сковывала движения, глаза заливало. Дорогу было не разобрать. Эльфийке казалось, что прошла уже целая вечность. Легкие горели, сердце заходилось от бега. Слева раздался знакомый крик, мало похожий на карканье, и едва различимый в шуме дождя. - Урин?.. Урин! Эрвин! Крик повторился ближе. Наэр неуверенно отошла от стены. Из-под ноги предательски вывернулся булыжник, волшебница заскользила куда-то вниз. Она отчаянно пыталась вернуть равновесие, но уже понимала, что падает. На очередном выступе эльфийка окончательно потеряла опору под ногами, больно ударилась о камни боком и покатилась по склону. Над ней вновь закричал ворон, мелькнули огромные крылья. Наконец, безумное падение прекратилось. Наэр осталась лежать в глубокой луже на спине, лицом к рыдающему небу.
Все просто, дорогая, просто. Любовь - короста, и проблемы роста. Ты одинока, как пустынный остров. Ты разлюбила - в этом вся загвоздка. Побеспокоенные оживают раны. Уймешь ожог водою из под крана. Но даже если всю себя засунешь в ванну - твои дороги не ведут в нирвану. Чтоб убедиться - пробуешь повторно. Тебе уже почти не тошнотворно. Нет ничего внутри? Зато просторно. Что? Ты тоскуешь? Это рефлекторно.
Он отвернется, ухмыльнувшись, Она поправит прядку челки. Не посмотрев на то что сильно, Кольнет невидимой иголкой. А в атмосфере тает глянец, Он не прижмется к телу свято, Она давно с ума сходила От тонких веток аромата. читать дальшеИх отношенья - не игрушка, Дешевый секс - не их основа. Но почему-то дико пусто В прозрачный струнах телефона. Вино, камин, тепло. Неплохо. И разговор о чем-то важном, Что скоро все пойдет на убыль, Потонет как корабль бумажный. Она не слушает, он тоже. Да боже, разве это стоит? Они не те, с кем о красивом Напишут вечные "Love story". Он, снова важный и усталый, С ухмылкой смотрит недовольно. Она, поправив прядку челки, Опять прошепчет: "Мне не больно"
Полночные звёзды зажгли огоньки. Плывём по теченью далёкой реки; Нам путь освещает свет бледной Луны, Туманом встречает нас край тишины.
Но вот показались очертанья домов, И где-то вдали – силуэты холмов: Почти что невидимы, едва ощутимы… А справа уже показались плотины.
читать дальшеМы в городе. Лодка беззвучно плывёт, Знакомая песня вперёд нас зовёт. Мотив незатейлив, словами бедна: «Мы дома! Мы дома!» - Поёт нам она.
И скоро, уж скоро увидим родных, Любимые семьи, друзей озорных. Минуло три года, но прибыли мы, Забытые призраки, с великой войны.
Победу отметим за чащей вина; Смешав его с горем, мы выпьем до дна. Мы выпьем за тех, кто так и не смог Домой возвратиться в назначенный срок.
Часть I. Утраченные крылья 1 2 Часть II. Танец левиафана 1 2 Часть III. Разрезанные небеса 1 читать дальше*** Альберт раскладывал по тарелкам омлет с запеченными в нем овощами. Сегодня он убедил Элейн уступить кухню ему. Наэр меланхолично наблюдала за его движениями. Есть она предпочитала в своей комнате. - Как у вас продвигается с мастером Зионом? – поинтересовался Штернблад. - Он рассказывает истории. Прошел месяц. Каждые два-три дня эльфийка появлялась у Зиона. Он больше не водил ее в горы. Иногда они проводили время на пустоши. Просто ходили, а кузнец рассказывал о событиях, происходящих в Эспере давным-давно. О людях. О гостях из-за Кольца. Или молчал. Остальное время Наэрвиль была предоставлена самой себе и гуляла по городу и окрестностям с Элейн. Редкий день они проводили дома, все больше волшебница рвалась в горы, хотя передвигаться там ей было тяжело. Они нашли еще несколько пещер-шахт. Не углублялись. Доходили лишь до начала выхода эфириевых жил на поверхность. Наэр вновь и вновь повторяла свои попытки прикоснуться к металлу, но результаты только повторяли ее первый опыт. Урин и Эрвин действительно являлись эльфийке еще не раз. Огромные вороны часто сопровождали их с Элейн на горных тропах, ждали у входа в очередную пещеру или наблюдали с какого-нибудь уступа. Но больше не приближались. Альберт поставил тарелку перед леди Ранэ. Та невольно поискала глазами по комнате. - Где Элейн? - Я отпустил ее. - Зачем?! – на бледных щеках вспыхнул гневный румянец. Наэр медленно вдохнула. – Я хотела сказать, почему сейчас, а не после ужина? - Иначе ей пришлось бы возвращаться уже в темноте. Не волнуйтесь, я справлюсь с обязанностями Элейн, - Альберт невозмутимо взял две вилки. - Не смейте ко мне приближаться, - очень тихо и с расстановкой произнесла волшебница. - Госпожа Наэрвиль… - Я сказала, господин фон Штернблад. Спокойной ночи. Эльфийка поднялась. - Госпожа Наэрвиль, сядьте, - в голосе бывшего инквизитора зазвенел металл. - Вы мне приказываете? - Я вас прошу. Сядьте и успокойтесь. Я разыщу Элейн. Волшебница осталась стоять. Альберт покачал головой и двинулся к двери. На пороге он обернулся. - Зачем вы так упорно закрываетесь? Посмотрите на эспов… - Вы не понимаете! – закричала Наэрвиль, так резко подавшись вперед, что не удержала равновесия. Мужчина в два прыжка оказался рядом с ней и поддержал падающую волшебницу. - Понимаю… - он прижал белокурую голову к груди. – Понимаю. Плачь… Наэр всхлипнула и беззвучно зарыдала. Осторожных поцелуев на своих волосах она не почувствовала.
*** Стук в дверь. - Госпожа Наэрвиль?.. - Да, войдите. Она сидела у окна, глядя куда-то сквозь дома. - Вы сегодня не у Зиона? - Нет. Думаю, к нему пошла Элейн… Наэр повернула голову к стоящему посреди комнаты мужчине. - Альберт, мы здесь полгода. Признайте уже, что это бесполезно. - Вы думаете? Штернблад подвинул к окну второй стул и присел рядом с эльфийкой. - Эфирий меня не принимает. Зион даже не пытался больше водить меня к жилам, это делала Элейн. Но все бесполезно. Мне кажется, Зион уже даже рассказал все истории, что знал. Они с Элейн теперь чаще разговаривают друг с другом. Пытаются, конечно, делать вид, что это беседа втроем, но… Я же вижу, что происходит. И мне не хочется им мешать… Альберт сплел пальцы и посмотрел на пустынную улицу за окном. - Помните легенду о дочери капитана? Я не хотел вам говорить, возможно, вам бы удалось совершить чудо, но теперь… Девушке, ее звали Эррион, понадобилось пять лет, чтобы вновь встать на ноги. Пять лет… Но она так и не смогла сама принять эфирий. Не смогла открыться. Талласу пришлось вмешаться. Это стало их тайной. Эррион была первой, это очень трудно. Всем, кто был после нее, необходимо было это ее чудо, чтобы суметь пройти по той же дороге, но уже самостоятельно. Вы тоже своего рода первая, госпожа Наэрвиль. Но Таллас вряд ли сможет оказать вам ту же помощь. Просто потому что… - Не надо объяснять мне, почему бог вод не может помочь магу ветра, - остановила его эльфийка и печально улыбнулась. – Я все понимаю. Лучше объясните, почему вы столько возитесь со мной, Альберт? – она требовательно посмотрела в карие глаза. - Потому что люблю вас, - просто ответил мужчина. – Тсссс… - он приложил палец к губам, упреждая готовые вырваться из уст волшебницы слова. – Не нужно сейчас ничего говорить. Лучше пойдемте, я покажу вам одно место в горах.
*** За всю дорогу не проронили ни слова. Штернблад только заглянул к Зиону, чтобы предупредить Элейн об их прогулке. В отличие от эспа Альберт старался идти рядом, а когда тропинка становилась совсем узкой, пропускал эльфийку вперед. Наэр полностью была предоставлена своим мыслям, которые, впрочем, очень скоро были вытеснены выматывающим подъемом в гору. Часть пути оказалась знакомой. Не раз и не два она бродила здесь в сопровождении Элейн – следуя к эфириевым шахтам или просто бесцельно гуляя в свободные от визитов к Зиону дни. Но на этот раз дорога их лежала гораздо дальше. Солнце поднялось к зениту и покатилось вниз, а они все поднимались и поднимались, казалось, к самим облакам. Несколько раз Альберт делал короткие остановки, давая волшебнице отдохнуть. Становилось все холоднее. Площадка развернулась неожиданно, вынырнула из-за очередного поворота. Леди Ранэ невольно остановилась, пораженная открывшимся видом. На сравнительно плоском пространстве шагов в сто в поперечнике высился обелиск, бросая вызов окружающим его горным кручам. Казалось, он был высечен из цельного куска голубовато-серого камня и выполнен в узнаваемом воздушно-текучем стиле. Кроме этих плавных изгибов ничто его не украшало, но монумент внушал восхищение и благоговейный трепет. Штернблад терпеливо ждал, пока волшебница, наконец, не отвела взгляда от творения древних мастеров. - Что это?.. - Один из обелисков Эспера. Их много в горах, окружающих долину. - Это священное место? - В каком-то смысле. Таллас не требует поклонения, я говорил. Обычно сюда приходят мастера филиграни, реже – другие люди. Здесь лучше думается. Из головы вымывается лишнее, уходят тревоги, мешающие работать и жить. К сожалению, подниматься к обелиску долго – вы и сами это заметили. Наэр приблизилась к монументу. - Его можно коснуться? - Конечно, - пожал плечами Альберт. Волшебница осторожно – слишком памятны были ее контакты с эфириевыми жилами – опустила голову, дотронувшись до обелиска лбом. Камень показался ей гладким, как стекло, и немного теплым. Она услышала тихий плеск воды и удивленно обернулась. Звук тут же пропал. - Он источает Силу Талласа, - пробормотала эльфийка и вновь приникла к поверхности изваяния, опустив веки. Приятное тепло исходило от камня волнами. Пространство опять наполнилось плеском ручья. Он неспешно шелестел по выглаженным булыжникам русла, всхлипывал иногда на маленьких порожках и водопадах и шептал что-то неразборчиво, но знакомо. Шепот складывался в мелодию, спокойную и неотвратимую, как время. В какие-то мгновения сквозь плеск слышалось размеренное тиканье часов, возникали образы ажурных стрелок или переплетений трубок вычурной клепсидры. Все это обрушивалось вниз на очередном водопаде, с глухим бульканьем вступали барабаны, и чудился хор хрустальных голосов, рассыпающийся на холодные струи, стоило только попытаться разобрать слова. Мелодия вновь собиралась по каплям и звучала, звучала, звучала, вытесняя собой все и вся… - Госпожа Наэрвиль… Волшебница открыла глаза и обернулась. Солнце висело у самого горизонта, цепляясь алым боком за дальние пики гор. Похолодало еще больше. - О боги, сколь же я так стояла… - Все в порядке, так и должно быть. Вам легче? - Пожалуй. - Тогда я предлагаю поесть и спускаться, - сказал Альберт, извлекая из-за пазухи сверток с приготовленным Элейн обедом. Возвращались они уже по темноте. Горничная только головой покачала и принялась хлопотать вокруг эльфийки. Наэрвиль молча принимала ее заботу, позволяя делать с собой все, что Элейн посчитает нужным. В посторонних звуках волшебнице все еще чудилось пение ручья.
И, как с небес добывший крови сокол, спускалось сердце на руку к тебе
Над маревом иван-чая Небо белым-бело, Дороги не различая, Мечется помело. Северной земляники Крупнее и слаще нет, Колышется лес великий, В церквах оживают лики. Рассвет.
друзья мои, позвольте напомнить Вам правило 3 данного сообщества:
стихотворения и прозу эротического характера или содержащую обсценную лексику надлежит помечать (+16)
более того, друзья. на этом портале есть возможность закрывать записи по возрастному принципу - как Материалы для взрослых - и я лично от себя, а не от всей администрации, рекомендую участникам сообщества это делать. даже если самим ЙУным авторам ещё нет 16-ти)
Вашему вниманию предоставляется первая глава (гм, чего именно - решите сами) нечто, имеющего отношение к литературе и косвенно затрагивающего ряд религиозных и житейских вопросов. В этом нечто подробно раскрыты некоторые факты из жизни демонов и джиннов, Богов, десятилетних школьников и недобросовестных студенток медицинского вуза. Судите строго, ибо до сих пор к моей досаде это нечто всем бурно и яро нравилось. Буду выкладывать в неделю по подглавке. В первой части их по пять-шесть в каждой из шести глав!
Тут выкладываю полную главу, ибо разбивать её на подглавки, значит позволять ускользающему смыслу окончательно покинуть эту обитель ревенизма. Посему, удачи Отважному, рискнувшему открыть эти
Каждый хоть раз кого-нибудь бросил. Каждого хоть раз бросили. Все всех бросают. - Саша!..
Нет ответа.
- Саш, ты вообще слушаешь?!
Тишина тугой струной. Ну не хотел он слушать, ох, не хотел. Да и говорить тоже, но все-таки:
- Я тебя слушаю.
Как по телефону… но такие вещи телефоном не удовлетворяются. Шевельнулось и царапнуло, в такт незаметному вздоху и неозвученной мысли. Чтобы слово стало правдой, его обязательно должен был кто-то слышать. А ей очень было нужно, чтобы ее слова, все ее слова, стали правдой... И она продолжала, успокоившись. Продолжала с настойчивостью дантиста на все лады повторять одно: «нам надо расстаться». А Сашка - слушал. И молчал. Он не понимал, почему им "надо" расстаться, и зачем говорить столько слов, вместо трех, тоже не понимал. Неужели она думает, что будет недостаточно ясно? Увы, тут все предельно просто и однозначно. Ничего такого. Но она очень много еще говорила. Сашка сам всегда предпочитавший молчать следил за ней с нарастающим чувством болезненной нереальности – разве это возможно – такое количество слов с одного человека? Но она все не останавливалась, говорила и говорила, заговаривалась, время от впемени очень ловко и методично вворачивая что-то про Любовь. О! Дайте одиночества, если нет анальгина! Куда там… И Сашка терпел. Он прекрасно понимал, что перед ним разыгрывали спектакль. И текст необходимо было прогнать до конца. Единственный зритель с удовольствием пропустил бы выступление, да выбора не было. Итак, он сидел в партере, деля внимание между развороченными внутренностями и сценой. А то, что она выбрала темой монолога любовь (излюбленную и вечную тему всех актрис и актеров) – это Сашке было понятно, а ей простительно. Наверное, мы все мним себя гроссмейстерами чувств. Играла, правда, артистка так себе. От этого Сашке делалось еще муторнее. Говорить о Любви так, как это делала она, все равно что пытаться изображать какой-нибудь акцент, опираясь исключительно на анекдоты. Чем дольше она говорила, с тем большей ясностью и растущим ужасом Сашка понимал, что она совершенно не представляет себе то, о чем говорит с таким пылом и самозабвением. Или, просто путает это с чем-то другим. Может с чувством собственности. С привычкой. С обязанностью. С чем угодно. Люди часто принимают за любовь что-то ей даже не сродное… А ведь Сашка умел любить. Для него это было естественно, как дыхание. Однако, он, хотя и не подозревал об этом, человеком не был… И был сбит с толку и с ног, потому что и представить себе не мог, что она-то, оказывается, не умеет любить вообще. И даже не представляет себе, как это можно – любить. Спектакль был окончен через час с небольшим. Зрителю милостиво разрешили убраться вместе с его измотанным нутром, горьким языком и синими глазами.
Но разве она была виновата в том, что над Сашкиной головой всегда шел дождь? Разве в этом мог быть виноват хоть кто-то? Сашка шел под проливным серым дождем по празднично-золотым квадратам солнца. Наступал мокрыми кроссовками на уши солнечным зайчикам. Они удивлялись и притихали, глядя ему в след. Только они и видели дождь над Сашкиной головой. Солнце ревниво било его по глазам, но оно не могло заставить его щуриться. Его обступал дождь, плотный и шепчущий. Шепчущий бесконечно…Он смотрел на лица прохожих, проступавших мутно сквозь водяную пелену. Лица носили темные стекла и морщились старательно от ярких и яростных лучей солнца. На Сашку косились неприязненно. Дождь не видели, не понимали. И не хотели ничего видеть и понимать… «Наркоман», сцедил толстый встречный дядька, пихнувший Сашку локтем. Сашка не ответил и не обиделся. Он был дождем, а дожди на людей не обижаются. Они только идут и плачут, плачут и идут, глядя в никуда, никуда не глядя…
Но девушку…Девушку не заметить было не возможно. Над ней тоже шел дождь, а в руках у нее был огромный зонт. Черно-фиолетовый такой зонтище. Все люди словно обтекали ее, расступались, как струи дождя, натыкавшиеся на купол зонта. Сашка замедлил ход. А потом и вовсе встал как вкопанный посреди тротуара. Девушка отсчитала последние, звонкие шаги-щелчки. Остановилась, вплотную подойдя к Сашке. Запрокинув голову, посмотрела ему в глаза. Не улыбнулась. Протянула зонт. Сашка оторопело взялся за гладкую деревянную ручку. Девушка взяла его под руку. Дальше они пошли вместе. Под дождем. Под зонтом. Под зонтищем.
2.Анюта.
Она проснулась как всегда ровно за полминуты до того, как сработал будильник. Будильник она не терпела, очевидно, подсознательная мысль о том, что ее ждет отвратительный звук с самого утра, и заставляла Анюту просыпаться. Поэтому она уже много лет, с самого детства исправно заводила эту адскую машинку, хотя непосредственно от трезвона, не просыпалась уже давно. Итак, она проснулась и в который раз убедилась, что опять во вторнике. Сначала она не понимала, что с ней происходит, но как-то раз, ей в руки попала старая книжка, и спустя некоторое время ей стало ясно, что она, как и несчастный полковник не может вырваться из плена одного и того же дня. Для полковника это был понедельник, а, поскольку Анюта, если верить маме, родилась во вторник – для нее это был вторник. Анюта сварила кофе и отправилась пить его у окна. За окном шел дождь. Ее вторник был на редкость дождливым. Если бы кто-то вздумал пожалеть Анюту, он остался бы не понят. Анюта бы с легким недоумением пожала плечами, и осторожно, как не вполне здорового человека обошла бы этого кого-то ( а он бы разумеется тут же мгновенно и смертельно оскорбился ). Но, к счастью, никто не знал, что Анюта застряла во вторнике. Сама она себя не жалела. Вообще никогда. На все беды и неурядицы она реагировала довольно равнодушно – мол, ну что ж делать, всякое случается. За это ее многие любили. Очень приятно общаться с человеком, который ни разу не попытался нагрузить тебя своими проблемами или плохим настроением, да к тому же еще отличается олимпийским спокойствием и метким, легким, как дротик в руке мастера дартса, чувством юмора. Может, Анюте и хотелось бы кому-нибудь пожаловаться на что-то, но только еще с детства она твердо уяснила – некому жаловаться. Некого любить или не любить. Некому ничего объяснять и никому ничего не объяснить. Дело не в том, что вокруг действительно никого не было. Были, конечно, но в воображении Анюты, все люди находились каждый в собственной комнатке, мягонькой, тепленькой, без окон и с полной звукоизоляцией. Дверь там правда была. Одна. И открывалась только снаружи. И Анютка давно знала, кто именно войдет в эту дверь, когда она откроется. Но не боялась. Так она и жила в этой своей теории, возведенной в аксиому. Что интересно, с течением времени, она не только не разубеждалась в своих взглядах, но находила им все больше подтверждений. Все книги, которые ей довелось прочитать, были об одном. Все песни, которые она слушала, звучали в унисон с книгами, а уж то, что творили люди… Но сегодня она собиралась на свидание. Да-да. На настоящее свидание. С тем единственным, с кем она только и могла встретится в своем глухом коробке. С тем единственным, с кем она не могла не встретится. Ждать ей надоело. Она допила кофе, вымыла чашку. Оделась, как ей подсказала интуиция, максимально подходяще для такого случая, привела в порядок короткие волосы, взяла с потолка свой зонт ( на улице просто ливень) и вышла из комнаты.
3.Локки
Этот город мог бы быть картинкой, но он не был даже фотографией, хотя особенно сегодня был достоин и того и другого. Погода стояла абсолютно невероятная. Небо ясное, синее, облачка были похожи на очень тонкие мятые салфетки. Мозаика тени в липах, и кленах, обрывки звуков в ветре. Запахи городского лета: пыли, зелени, асфальта. Шум шин новых блестящих машин. Гул людей гуляющих, шагающих, спешащих, бегущих, ждущих. Город до невозможности был похож на игрушку. Все было ярким и добрым. Машины гудели, люди улыбались, светофоры загорались зеленым, стоило ей приблизится к очередному перекрестку. Солнца было так много, что свет стал густым, как золотое масло. Приходилось с некоторым усилием проходить сквозь его упругую пелену. В нужное время в нужном месте из клубов солнечного дыма выплыла белозубая улыбка Локки. Локки был улыбкой. Все его существо заключалось в этом состоянии губ и глаз. Остальное казалось всего лишь приложением. Дополнением к улыбке. И сейчас вся эта улыбка посвящалась ей, потому, что Локки был ее другом. Очень приятно, когда тебе улыбаются, вы не находите? На самом деле, Локки звали Ромой, но об этом мало кто уже помнил. И меньше всех он сам. Кстати, откуда взялось это, банальное в общем-то прозвище, история умалчивает, но приклеилось оно к Ромашке насмерть – это факт. С Локки они уже очень давно были знакомы, еще со школы. Разные люди в разное время бывали твердо убеждены, что они – парочка, но ничего подобного – из года в год она и Локки убедительно доказывали окружающим, что дружба между парнем и девушкой возможна. Даже если парень такой красавчик, как Локки, да и девушка не самая страшная мымра на земном шаре. Сейчас они топали по их любимой улице, радуясь настоящему сухому асфальту под ногами (период затяжных дождей кончился только недавно), и щурясь от того рода удовольствия, которое можно словить, только ошиваясь по солнечному городу в выходной день в хорошей компании…
…Пока Локки расколупывал свое мороженное, ухитряясь одновременно с этим удерживать от падения сразу четыре бутылки пива, рядом проехала машина, удачно и полностью переместив ближайшую лужу, аккуратно на чистые, светлые Ромкины брюки. От огорчения Локки уронил одну бутылку. Она не разбилась. Этот факт, почему-то опечалил его еще больше. - Даже на удачу не раскокалась, - со вздохом объяснил он и, препоручив ей пиво и мороженное, принялся усердно очищать свои штаны. - Локки, твое мороженное капает, - известила она, спустя пару минут. - Я счастлив, - отозвался Локки и критически оглядел брюки, которые приобрели равномерный серый тон, от размазанной им грязи. Он забрал обратно пиво и мороженное, которое она предупредительно распечатала. Они продолжили свой неторопливый моцион. Через пару десятков шагов, когда Локки не успел проглотить еще и половины, мороженное оторвалось от палочки и плюхнулось им под ноги. Локки несколько секунд смотрел на молочно-белую лужицу, в которую, как корабль в пучину моря погружался быстротающий шарик. На лице Локки за эти секунды промелькнула целая гамма всевозможных эмоций. В конце-концов, он приподнял брови, и, как бы смиряясь с неизбежным, бросил и палочку в центр белой лужи. - Что-то не везет сегодня, - сказал он, скорчив гримасу. - Главное, чтобы на экзаменах повезло, - философски заметила она. - Это–то да! Это точно. – он заулыбался. Но в этот день Локки точно не везло… День приближался к вечеру. Они двигались по направлению к ее дому - Локки провожал. - Еще по мороженному? - предложил он, когда они поравнялись с одной из подворотен - Ну давай, по последнему,- со вздохом похлопала по животу она. - Ейн момент! – жизнерадостно пообещал он и исчез в подворотне, где скрывался один из их любимых магазинчиков. Она страшно не любила лазить по подворотням, подвалам и метро, так что осталась на солнышке лениво поглядывать на прохожих и проезжих.
Локки заскочил в магазин, сверкнул улыбкой на продавщицу, та вдруг заулыбалась в ответ ( представьте, что должно произойти, что бы наши, отечественные ларечно-магазинные продавщицы начали улыбаться клиентам!). - Два сахарных рожка, пожалуйста, - монетки брякнулись о тарелочку. - Пожалуйста, - не переставая улыбаться , подала мороженное продавщица.
Локки выбрался из подвального помещения магазинчика и направился по тихому темному дворику к арке, за которой, как за волшебной дверью в сад разливалось солнце, кипели разные шумы, ходили машины и люди, и ждала его она. Дорогу ему преградил какой-то бритоголовый парень, еще несколько подошли с разных сторон. Локки невольно притормозил. - Слышь, хач, ты, *ля, какого *уя по нашему району, ходишь? – поинтересовался один из бритых.
И что на это можно было ответить? Локки не испугался. Он в такие ситуации раньше не попадал. Его даже в детском садике никто не обижал. Все что сделал Локки – это растерянно улыбнулся бритому.
- Гля, - с изумился другой – оно исчо и ржет, сучка…Я че, *ля, смешной о*уенно?
Первый удар пришелся прямо в лицо Локки… Избивали его умело и с удовольствием…
Что-то Локки долго не возвращается. У нее пропал уже всякий интерес к проходящим и проезжающим. Она пару раз переступила с ноги на ногу и нехотя вошла под арку, во дворик…
- Знаешь, могло бы быть и хуже, - с трудом растянул разбитые губы в гримасу улыбки Локки, - спасибо продавщице – она их спугнула. Милицией застращала. Она ничего не говорила, на лбу у нее залегла глубокая морщина. Локки произносил слова с усилием, а выглядел просто кошмарно.
- Ты же дзюдоист…или как там… - глухо говорила она, - как же ты им позволил?..
- Тхэквондо. - Какая разница… - Ты думаешь, что я трус? – вдруг догадался он и пораженно посмотрел ей в глаза. – Да? Промолчала, но отвела взгляд. Молчал и Локки. Он все еще сидел на земле, а продавщица скрывалась в недрах магазина – за перекисью пошла.
- Вот же твари! – орала она вернувшись, - малолетки гребанные. Птушники безмозглые – заняться им нечем!
- Да понимаете, - втолковывал ей Локки с потешно-пасторским каким-то энтузиазмом, - вы на них не злитесь, - им по-другому никак…Да и вообще, они же скин-хеды – у них повод был – у меня вид-то, ну… не совсем русский…- подумал и добавил отважно ни к селу ни к городу, - я тоже в ПУ учусь.
- Да шо ж ты их еще и защищать будешь? – всплеснула пухлыми ладошками продавщица. – Сволочей этих! Да шоб йм... – она долго разорялась на тему «шо б йм» конкретно стало, не забывая обмазывать Локки перекисью со всех сторон.
Локки осторожно (от боли) смеялся, шутливо махал рукой на продавщицу.
Ленка почесала зудевшую щеку и только тогда заметила, что плачет.
4.Митькина крыша.
Был ранний вечер. Митя стоял на краю крыши одиннадцатиэтажки и смотрел в дымку города. Задумчиво смотрел. Ему было хорошо. Ветер тихонько перебирал складки его пиджака. Ерошил перья. Теплый такой ветерок. Мыслей особо определенных в голове сегодня не водилось. Вечер был прекрасен в своей необязательности. Митька вздохнул и от удовольствия зажмурился…Через пару минут глаза пришлось открыть. Острое ощущение чужого взгляда промеж лопаток не спутаешь ни с чем. Он осторожно, нехотя повернул голову. Ну точно. Неподалеку, со старательной небрежностью опершись о бортик, на котором он стоял, примостилась совершенно незнакомая, но весьма обаятельная девушка. Пожалуй, даже молодая женщина лет 25-ти. Митя неприязненно молчал. - Привет, - легко заговорила гостья. Гостья, потому, что крышу эту Митька не без основания считал своей, - удивительный вечер сегодня! - И что же в нем такого удивительного, - помедлив, прохладно поинтересовался Митя. - Ну, - охотно начала объяснять девушка, - не каждый день можно встретить на крыше заброшенного дома человека, одетого как для банкета или похода в театр. - Для таких мероприятий одевают обычно белую рубашку, - возразил Митя,- а я в черной, и похож скорее на ” Менеджера среднего звена”, который вышел из офиса покурить. - А ты куришь? – живо поинтересовалась она. - Нет, - почему-то нехотя признался Митя,- и, кстати, может я вообще и не менеджер среднего звена. - А чем ты занимаешься? – Вот неугомонная! - А почему я должен чем-то заниматься? – чуть нервно огрызнулся он. - Как же – учиться, работать…М-м…все люди занимаются чем-то, - она старалась поддерживать легкий открытый тон беседы, но и сама чувствовала, что не очень-то у нее выходит. - Все люди, - усмехнулся Митя, - а я может не все люди. А может я и не человек вообще! – неожиданно закончил он и мрачно уставился в даль. - А кто же ты? - удивилась она. - Может я - демон, - театральным голосом сообщил он. - Ну да, а я ведьма, - рассмеялась она. - Все может быть, - пробурчал Митя, - по крайней мере, они тоже все рыжие… Слово за слово, очень скоро Митя с удивлением обнаружил, что гостье, кстати, звали ее Вика, удалось вытянуть всю историю его многотрудной жизни и даже больше. Самой при этом почти ничего о себе не открыв. - Может, ты все-таки спустишься, - равнодушно предложила она, наконец, - мало радости общаться с твоей спиной. Да и голову приходится высоко задирать. - Спасибо, мне и тут не плохо, - вновь мигом похолодевшим голосом отозвался Митя, - забирайся лучше ты ко мне. Места много. – Он великодушно подвинулся. Вика неопределенно хмыкнула и выдала: - Надеюсь, ты прыгать не собираешься? Причем по ее тону ясно угадывалось – уж в этом факте она сомневается куда меньше, чем в шарообразности Земли. Митя поперхнулся воздухом. Он растерялся. Его смутила постановка вопроса. Он никогда и не думал ни о чем подобном. Он беспокойно повел лопатками. Крылья затрепетали. Митя осторожно заговорил: - Э…Послушай, вот если человек заходит в море, это же не значит, что он непременно идет топиться, - Вика внимательно молчала. Митя продолжил: - А если ты боишься высоты, это не значит, что я собираюсь свалиться с крыши. Теперь надолго замолчала Вика. Митя уже догадывался, что она, скорее всего психолог, подосланный из больничного комплекса, окна которого выходили как раз на Митькину крышу. Воспылали желанием предотвратить гипотетический суицид. Митя хмыкнул. Молчание затянулось, стало откровенно неловким, и Вика засобиралась домой. - Ну ладно, я пожалуй пойду, - сказала она, - а ты? - Я, пожалуй, тоже, - твердо ответил Митя, пожал плечами, расправил крылья и слетел с крыши.
5.Артем
Артем сидел на полу, опершись спиной о диван, курил и думал, что определенно в любой записке, как таковой, есть нечто таинственное. И уж тем более в записке найденной в запертой полке, запертого стола, стоящего в запертой комнате, однокомнатной квартиры, принадлежащей одному человеку. Артему собственно. Он выпустил дым, покрепче стиснул сигарету зубами и, щурясь, еще раз перечитал записку. Написано, точнее накарябано, в ней было все то же, а именно:
«Артему. Сигнал. 55566\8865\4848…==+ Не по Ленина. Ость.Укре..НННН
Ойку.ХЩ.999990000867555=++++((0099»
Артем перекатил сигарету в другой уголок губ и поднял брови. Бред, он бред и есть. Еще и почерк детский какой-то. Одно ясно – адресована записка ему. Но как эта чертова бумажка могла попасть сюда?!! Он поднял глаза к потолку и выпустил дым. Коротко звякнул телефон, заглох и, подумав секунды две, испустил самую отвратную трель из возможных. Артем, не поморщившись и не отрывая глаз от бумажки, снял трубку и лениво протянул: "Алле..." Десяти минут не прошло, а он уже гнал по улице, выжимая последнее из своей древней, как ковчег, Волги. Мама снова попала в больницу. Артем тихо, матерясь на себя в который раз, за то, что переехал в отдельную квартиру, все поддавал газу. Вспоминал, как мама энергично убеждала его переехать, кричала, что она прекрасно отдохнет одна, а ему до работы близко будет, и не нужно каждый день ездить, а то у нее сердце не на месте – как он гоняет, да еще и передачи эти про автокатастрофы…Конечно он понимал, что мама делает это для него, а сама-то совсем не хочет чтобы ее Артемка от нее уезжал, хоть и на другой конец города. Он эти ее фокусы научился просекать еще с пятого класса. Просекать-то научился, а вот противостоять соблазну – черта с два. После пары часов жаркого спора он «сдался», «уговорился». Закрыл глаза в очередной раз на мамины наивные психологические трюки. В четверть века, знаете, хочется уже пожить отдельно от родителей…А тут еще предложили квартиру по дешевке…Артем чертыхнулся, обозвал себя бараном и ублюдочным эгоистом. И все гнал, гнал. Он ловко перестроился в другой ряд - срезать через Ленинскую...На лобовое стекло ветер бросил и прижал бумажку. Артем резко затормозил... Ехавший сзади чудом не врезался в Темин и так уже мятый бампер, улицу разорвало матерящимися автомобильными гудками...Ему было все равно. Тему прошиб пот. "Я ж тебе, говорила, идиот: Только не по Ленинской" категорично заявляла намертво прилипшая к лобовому записка. Та самая. Которую он дома оставил. Артем не сошел с ума. Он глубоко и медленно сделал пару вдохов-выдохов, и, стиснув зубы, поехал давать крюка по Октябристов. И уже ни о чем не думал вообще. В такой ситуации это было, по меньшей мере, опасно. Наконец, показалась больница. подъезжая, он мельком отметил на соседней улице толпу народа и пару скорых..."Авария что ли," подумал Тема и сделал еще пару дыхательных упражнений, продолжая яростно подавлять все мыслительные процессы и проезжая мимо загроможденной людьми и машинами Ленинской улицы. Домой он вернулся через четыре часа. Про записки, аварии и прочую хрень он и помнить забыл. Не разуваясь, прошел в комнату и сел мимо кресла. Думать и дышать было лень. Закурил. Телефонный звонок подкинул его, как разряд тока. Звонили, конечно из больницы "Д-Да. Он... то есть я...то есть, моя...Записываю..." Он лихорадочно зачирикал карандашом по подвернувшемуся клочку бумаги..."Спасибо вам большое, я все записал...да...до свидания.." Он повесил трубку. Сердце колотилось. Взгляд случайно упал на стол - он записал новый телефон реанимации на ТОЙ САМОЙ записульке. Ну и пусть, тупо пробубнил мозг, а рука рефлекторно потянулась, что бы взять бумажку. Бумажка в руки не далась. С высокомерной грацией Королевы Английской записка ОТПЛЫЛА ПО ВОЗДУХУ в сторону от Артема. Да так она непринужденно и по-светски это проделала, что Тема не удивился, а разозлился этому фортелю. "А ну!"- грозно сказал он и сделал шаг к бумажке, лежащей на воздухе, аки на суше. Записка отлетела еще на метр. В голове у Темы, похоже, что-то все ж таки нарушилось, так как он вдруг представил вместо рук у себя изрядной мощности вентиляторы, дуновения которых объясняли возмутительное поведение зарвавшегося клочка бумаги. Но руки были на месте и выглядели вполне рукоподобно - мерзкую записку больше не оправдывало ничто, и Артем настойчиво потянулся к той снова. План был прост: "Загоню стерву в угол - оттуда не уйдет". Вот и угол. Торжествующий Артем сделал последний шаг к бумажке. Бумажка презрительно шурша в свою очередь ВПЛЫЛА В СТЕНУ. Опешивший Артем очень звонко сказал вслух: "Но Это же не честно". И от обиды непереносимой поперся в стену сам. Народ на крыше Артему удивился меньше, чем Артем крыше и народу. Он с минуту пребывал в ступоре, таращась на присутствующих. Наконец, парнишка, стоявший в центре, и внимательно изучавший гнусную бумажку прямо перед ним прикорнувшую, перевел взгляд на несчастного Артема и ласково произнес: - Дебил. Радуйся, что ты во временных координатах телефончиков не на черкал, а то болтался бы где-нибудь между сегодняшним послезавтра и завтрашним позавчера...А так - она тебя еще простит...- и уже почти про себя забурчал, - Как можно так обращаться с план-схемой? Во народец... Артем не сошел с ума, но вдруг понял, что давно уже не стоит на ногах.
6.Вечер. Олимп.
Его слушали внимательно, не перебивая. Того Джек и ждал. До этого дня они были незнакомы меж собой. Джек утверждал, что знали они друг друга гораздо, гораздо раньше. Они сидели на Митькиной крыше. Она тоже была среди них. Она тоже слушала Джека, но не могла при этом не смотреть на окружавших ее людей. Джек, впрочем, людьми их не считал. Вечер. День сегодня у всех был трудным. Как Джек умудрился их всех найти и собрать? Никак. Они сами пришли сюда. По одному, по двое. Просто потянулись из разных концов города к этому зданию. Задирали головы, видели на крыше силуэт Митьки (тогда еще не зная, что это именно он). Поднимались. Здоровались смущенно, порывисто или просто. Извинялись. Просили разрешения войти. Митя по началу морщил переносицу, а когда пришли они с Локки, уже устал сердиться. Только вскинул бровь и хмыкнул: ” Ну – Ну, мол”. …Сейчас она украдкой посмотрела на Митю. Он стоял на краю крыши, на высоком бортике и смотрел в сторону. Делал вид, что он тут ни причем и все ему страшно мешают. Рядом сидел Локки, рассеяно болтая ногами и теребя кончик Митькиного крыла. Сердце у нее екало. Неуютно ей, когда кто – то находится в непосредственной близости от всякого рода обрывов. Переживала не из-за Мити. У Митьки крылья, а у Локки их нет. Локки впрочем, было, похоже, все равно, и мало-помалу она тоже успокоилась. Она не знала точно, то ли Митя разозлился, когда понял, что они видят его крылья, то ли был так рад, что злился за это на себя. Красивые черные крылья – не захочешь, залюбуешься. Она любовалась. Митя бросил настороженный взгляд в ее сторону.…Они впрочем, видели еще многое. Например, дождь над Сашкой и Анюткой. Те сидели вдвоем под огромным сиреневым зонтом, а устроившийся неподалеку Артем, который появился наиболее экстравагантно – вышел на крышу прямо из воздуха, брезгливо, как кот отряхался от долетавших до него капель.
А Джек все говорил…Ни один Бог не уцелел в нашем мире. Никто ни во что и ни в кого не верит. Но место Бога не может оставаться пустым. Свято место…Таков закон и некому его менять…И теперь…Ведь что-то в этом мире еще способно быть Богом. - …Пока нам семнадцать мы – бессмертны. Пока мы бессмертны, Мы – Боги, - говорил Джек. - А мне вот 25, я что, уже умер? – ворчливо перебил Артем. Все засмеялись. Пока еще как–то нерешительно. Джек покраснел. Ему было ровно 17. - Это все равно, в каком году ты родился, - начал он, - Я уверен, что на самом деле тебе все еще 17. Артем скептически усмехнулся, но лоб тер растерянно. Не далее как вчера то же самое ему высказал один человек. Одна, то есть. Ты, мол, совсем не меняешься, все тот же, ЧТО И НА первом курсе. - Ты все равно Бог, я точно знаю, - успокоил его Джек. - Да ладно! – ехидно изумился тот, - то-то я думаю, и чего это у меня вечно все не как у людей, а я, оказывается Бог. На этот раз все нескромно заржали в голос. Джек в очередной раз покраснел. - А я вообще демон, а никакой не Бог, - ревниво вмешался в разговор Митя, не утерпев, и для пущей убедительности несколько раз взмахнул крыльями. - Эй!!! – завопил Локки. Его чуть не сдуло с крыши. Она жутко перепугалась. Но он улыбнулся подживающим ртом и махнул забинтованной лапой – ничего, мол. Джек снова скис и замолчал. Таких капризных Богов он не ждал. - А кто тебе сказал, что ты Демон? – неожиданно подал голос до сих пор молчавший Сашка. - Никто не сказал, я и сам знаю, - снисходительно пояснил Митя - А вдруг, демоны – это тоже боги. Ну, вид такой, - предположил Локки. Она захихикала. Митя недобро на меня зыркнул. - Знаешь, а почему демон не может быть еще и Богом, - Саша мягко улыбнулся, - Одновременно. Она слушала, слушала, и тут до нее дошло, Сам факт того, что они – Боги ни у кого сомнений не вызывает. Ни сомнений, ни даже удивления. И споры-то шли чисто о технических деталях вопроса. Когда она очнулась от раздумий, Демона уже уговорили стать еще и Богом. - Так что, если мы Боги, то Можем все? – задал Тема подгрызавший его вопрос. - Ничего мы не можем, ну или почти ничего, - важно сказал Джек, - мы еще, это… Не укомплектованы. Есть еще двое наших. - А почему они не пришли? – удивился Артем. – мы же все пришли как-то. - Может, их сегодня просто нет в городе, - объяснил Джек - и они не успели на зов. А потом вот, когда встретим их – станем полноправными Богами, с корочкой, билетом и санкцией на сотворение миров и законов… А так…Мы больше не можем, по сравнению с людьми. Артем ничего не понял и молчал. Тогда заговорил Локки. - Понимаешь, ты ведь не станешь убивать каждого, кто тебя обидит. Хотя и можешь. - Почему? – искренне удивился Артем. - Потому, что ты – Бог, - Внушительно произнес Саша. - Все-таки Боги могут многое, - раздался тихий голос Анютки. – Они могут позволить себе верить, не сомневаясь…Могут позволить себе не обижаться на людей и обстоятельства… - А люди, разве этого же не могут, - разочарованно спросил Артем. - Не-а, - коротко ответила Анюта, глядя в сторону. - Боги могут не щуриться от солнца, - улыбнулся ей Сашка, продолжая игру. - Могут летать, - вставил Митя. “Могут подставить вторую щеку…”, - подумал Локки, задумчиво теребя болячку, но его услышали все. - Могут встретиться и узнать друг друга, - добавил Сашка. - Могут уйти, куда захотят, - мечтательно сказал Джек… - Боги могут заставить звезды падать, - сказал вдруг Артем и вскочил на ноги. Он заглянул в давно уже ночное небо и защелкал пальцами. …Семеро на крыше стояли и смотрели на бесконечный звездный дождь, обрушившийся на город без предупреждения. На город, в котором гулял ветер.
читать дальшеКогда – то, давным – давно на Руси жила злобная и хитрая баба Яга. Избушка ее находилась в дремучем лесу, но, несмотря на это, Бабе Яге удавалось отравлять жизнь близлежащим поселениям. Чаще всего, старуха сгоняла свое зло на самых невинных созданиях этого мира, а именно на детях. То она неожиданно с громкими криками выпрыгнет на толпу заигравшихся допоздна ребятишек, то у них игрушки утащит, а то вообще похитит и на себя работать заставит или съест, в зависимости от настроения. И наши предки очень боялись бабу Ягу, родители предостерегали детей от опасности. Кто – то читал нотации, а кто то давал своим любимым чадам талисманы и обереги. Прошло несколько веков. Время не пощадило бабу Ягу, и теперь выбираться часто из своего «жилища» она не могла в силу возраста. А тем временем, пока баба Яга старилась и дряхлела, человеческая цивилизация развивалась и процветала. О старухе с костяной ногой сохранились только старые сказки, в которые не верили даже маленькие дети. Да и откуда взяться бабе Яге в этом комфортном цивилизованном мире, где даже последний заяц двинул кони, всвязи с целлюлозно-бумажным заводом, расположенном около леса, где по преданиям жила баба Яга. Но баба Яга по – прежнему жила в своей избушке, прячась от посторонних глаз в изрядно поредевшем лесу. Она была возмущена, что ее стали забывать и втайне, озлобленная старуха мечтала эффектно напомнить о себе. И, как – то вечером, наевшись мухоморов, баба Яга вылетела на своей старой метле в небольшой близлежащий городок, с целью устроить местным детям какую – нибудь пакость. Вечер уже опустился на этот ни чем не примечательный городок. Горели фонари, но их свет казался притухшим из – за смога, который окутал деревья в парке. Матовым светом горела луна. На улице было пустынно и тихо. И эту чудесную идиллию вдруг нарушил веселый хохот и громкая болтовня. По улице шли шумные раскрасневшиеся мальчишки, лет тринадцати – четырнадцати. В них била фонтаном энергия и жажда приключений. Но приключений в этих местах не водилось, поэтому мальчишки бродили по улицам и палили из воздушки во все, что двигается или не двигается. Эту небольшую, веселую компанию с высоты птичьего полета своими подслеповатыми глазками умудрилась рассмотреть баба Яга. Недолго думая, она решила использовать свой устаревший трюк и до смерти напугать мерзких ребятишек. Баба Яга спряталась с ветвях огромного дуба, и, со всех сил оттолкнувшись от ствола, с метеоритной скоростью и всё сокрушающей бранью полетела прямо на мальчишек, словно камушек, выпущенный из рогатки. Когда ребята заметили странный приближающийся к ним летающий объект, который громко кричал нецензурные слова, то были поражены. Недоуменно прошептав: «НЛО», мальчишки выстрелили из своей воздушки прямо по летающей мишени. Напрасно баба Яга пыталась справиться с управлением своей метлы. Шальная пуля, вылетевшая из ствола воздушки, вывела из рабочего состояния ее «летательный аппарат». Совершив аварийную посадку на вонючую кучу отходов целлюлозно-бумажного завода, баба Яга была вне себя от ярости! Никогда за всю ее долгую жизнь дети ни разу не бросали ей вызов. А обстрел из воздушки и порчу личного имущества баба – Яга восприняла как вызов. Баба - Яга была в ярости!!! В ней горела жажда мести. Да, баба Яга найдет их, похитит, и превратит в лягушек! Старуха бодро спрыгнула с кучи и радостно потерла руки. Но, постепенно радость от возникшей идеи сменилась апатией. Баба Яга осознала, что ее методы безнадежно устарели. Но апатия длилась недолго, так как Баба Яга придумала новый способ, как отравить жизнь детям не только этого городка, но и всем детям страны. Вернувшись в свою избушку, злобная старушонка перебрала все свои колдовские книги, и найдя нужное заклинание, она совершила «кровавый» обряд с пожиранием лягушачьих лапок и… ИСЧЕЗЛА!!! Но баба Яга исчезла не навсегда. Она стала бесплотным духом. Этот бесплотный дух пробрался в государственную думу Российской Федерации и вселился в министров образования, которые, в свою очередь, под влиянием темного начала бабы Яги, ввели новый всероссийский государственный экзамен – ЕГЭ. Таким образом, злая бабушка – ЕГЭ жива и здравствует до сих пор. Она ходит среди выпускников, отравляя несчастным школьникам жизнь. Готовьтесь, дети, скоро злая бабушка ЕГЭ придет и за вами!!!