Сомкни плотнее веки, занавес ночи обнажился до болезненной бледности игрушка для Джульетты расплетает пальцы рук, чтобы хлестнуть кнутами Была влюблена Была торопливым почерком в письмах Сердечно-сосудистых..
Нет бездны чернее и глубже, чем бездна человеческих зрачков, но и в них ты не увидишь ничего, кроме собственного отражения
Диана снова смотрела на луну. Она уже три ночи подряд сидела на лавочке в незнакомом дворе и писала. И все это время луна была полной. И все это время Диана видела его… Как только луна, поднявшаяся сферой света над горизонтом и описавшая полукруг по темнеющему глубокой ямой небу, поднималась до самого дна, на крыше появлялся он. Диана не могла видеть его лица и поэтому наблюдала за движениями ног и рук, запоминая любой жест. Каждый раз он делал одно и то же. Постепенно появлялся откуда-то из глубины неизвестного дома, начиная с макушки головы и заканчивая коленями. Потом приближался ровно на столько, насколько позволял безжалостный бордюр крыши, и начинал свой путь. Он шел вдоль всей крыши и движения его были плавными но уверенными, как будто он жил отдельно от своего тела где-то в семье, в работе, в снах, в планах… а в это время в его тело вселялась луна и давала ему новый смысл, давала ему ту неправильность и странность, которая недоступна живым людям, и которая только и может сделать живых людей счастливыми. Диана смотрела на движения его тела, наслаждаясь чужой свободой, и завидовала этой неправильности, завидовала этому счастью... Она хотела двигаться так же, но каждое её движение отягощалось осмысленностью, попыткой, неуверенностью, мыслью. Отягощалось близостью к земле. И тогда она просто садилась на лавочку и смотрела, как он ходит по крыше. А когда он снова исчезал в глубине незнакомого дома, она принималась писать, и строки вылетали из её рук и склеивались в тела и смыслы, рождая лист за листом. Следующей ночью она снова вернулась в незнакомый двор и прождала много часов, но на крыше никого не было. А луна тускло выглядывала из-за облаков растаявшим полукружием, и не было больше неправильности и свободы…
читать рассказ целикомДиана училась в университете. Она видела себя только писательницей, но всё равно училась в университете. Часто на лекциях она отвлекалась, чтобы записать неожиданно пришедшую на ум фразу. И этого никто никогда не замечал. А ей хотелось, чтобы замечали, чтобы видели, как важно для неё искусство, и как неважно всё остальное. Но преподавателям было всё равно, а другим студентам не до неё. Поэтому Диана всё чаще оказывалась одна. Иногда она вообще забывала уйти с лекции, и так и сидела до самого вечера одна в пустой аудитории, быстро водя ручкой по бумаге. И в такие дни она возвращалась совсем поздно, быстро шагая по опустевшим коридорам университета и стараясь не попадаться на глаза охранникам и уборщицам. В один из таких дней она заметила так же быстро идущего по университету человека. В первый миг, когда её взгляд наткнулся на нечеткие очертания в конце коридора, она ощутила странный холод под сердцем. Как будто крупная белая соль скопилась в солнечном сплетении и рассыпалась по рукам колючей тяжестью. Ей показалось, что она знает этого человека. Она не могла видеть лица, но движения его отдавали неправильной лунной свободой. И это чувство длилось мгновение… а потом незнакомец приблизился, и его движения стали казаться привычными движениями быстро идущего по коридору человека. А потом он подошел совсем близко, и Диана привычно приветливо улыбнулась и кивнула ему, не дождавшись кивка в ответ. Она видела этого человека много раз, он был преподавателем, и кажется даже профессором, и кажется даже заведовал какой-то кафедрой… Он никогда не преподавал у Дианы, поэтому она даже не знала, как его зовут. Она просто знала, что есть в университете такой человек… А вот теперь он шел по пустому коридору и она, зачем-то остановившись, смотрела ему вслед, пытаясь увидеть в движениях отголоски лунной свободы, но никак не могла ничего уловить. Через несколько дней Диана снова увидела его в коридоре. На этот раз среди дня. Она стояла около кабинета и считала ночи до полнолуния. Вокруг было много студентов – правильных и несчастных. Каждый из них жил по раз и на всегда придуманному для себя сценарию и боялся отойти от него хоть на шаг. Один решил посвятить свою жизнь науке и тратил стипендию на книги, а свободное время на дополнительные занятия. Другой решил быть бунтарем и всегда идти против системы, и с не меньшим усердием следовал выбранному пути. А третий решил, что ничего не будет решать заранее, и будет жить, как придется, и делал это правильно и по схеме, как и все остальные. Диана стояла среди них, считала дни до полнолуния и думала, что именно она знает, что можно жить по-другому, что может в жизни появиться какая-то неправильность и подарить счастье и свободу. И думала, что скоро наступит полнолуние, и тогда она до конца поймет, что же может дать эту свободу ей. И думала, что где-то в незнакомом доме живет человек, который тоже знает это… И тут по коридору прошел он. Он куда-то торопился. Всегда, когда Диана его видела, он куда-то торопился, с кем-то говорил, что-то делал… и никогда не здоровался с ней, хотя она всегда приветливо улыбалась. Он прошел по коридору быстро, и глядя куда-то внутрь себя, не обращая внимания на студентов… он прошел так, потому что привык так ходить… А Диана забралась в его взгляд и ощутила в этих глазах отголосок лунной свободы… но в этот самый момент он прошел мимо, унося тайну своей души в глубину коридора.
Диана постаралась узнать всё об этом человеке и искала в этом знании что-то, но ни за что не могла уцепиться. Он был старше Дианы больше чем в два раза. У него была семья, и все знали, что он хороший семьянин, и что вся его семья живет одной идеей, и что в семье у него всё хорошо, и что он своей семьей очень гордится. Он написал много книг, таких книг, что Диана не могла понять даже смысл их названий, но эти книги продавались в магазинах и разбирались в библиотеках. Он был известным ученым и основал какую-то кафедру и вообще очень много сделал для университета и все уважали его за это. Он получил много разных наград и званий. Он был красив, или по крайней мере Диане так казалось. И всё в его жизни было правильным и идеальным, всё было выверено и точно, и каждым его шагом можно было гордиться… Но всякий раз, когда Диана неожиданно встречала его в коридоре, она видела в его движениях отголосок лунной неправильности, но никак не могла до конца его уловить...
А потом снова пришло полнолуние. И Дина пошла в незнакомый двор и села на лавочку. И из дома вырос человек и прошел по краешку неба, освещенный платиновым диском, и было понятно, что в жизни этого человека нет и не может быть ничего правильного и стройного, и что он сейчас мог бы полететь или исчезнуть, если бы захотел. И что для него нет ничего невозможного, потому что он никогда не решал стать таким, каким стал. И Диана хотела к нему, но чувствовала, что не готова. Что пока она не выбросит из своей жизни продуманность и намеренность, пока она не будет готова променять спокойствие на счастье, луна не примет её. И она чувствовала, что готова променять привычку на свободу, и что вот-вот крыша лавочка и бордюр перестанут существовать и темно-синяя яма неба окажется у нее под ногами, а где-то внизу будет плавать свободная луна… А между тем он ушёл, а Диана сама не заметила, как забегала по листку ручка, составляя строки… строки, которых никто никогда не прочтет...
Диана никогда никому не давала читать своих произведений. И не то, чтобы она боялась. Просто ей было некому их показать. Просто она и не нуждалась в читателе. Ведь у неё всегда была луна, которая раз в месяц читала её творения и проливала на них шёлковый свет молчаливого одобрения. И у неё всегда был незнакомец на крыше, который ходил по краешку неба и вдохновлял её продолжать написанное. И этого было достаточно. Диана писала роман. Роман обещал быть очень длинным, запутанным и странным. И она никогда не знала, что же будет написано в следующей строчке, и уж тем более не знала, чем закончится книга. Она просто писала. Писала о неправильной лунной свободе. И мечтала, что незнакомец на крыше однажды прочтет её творение от начала до конца и всё поймет…
Диана снова засиделась в университете и снова торопилась потемневшими гулкими коридорами. И снова в том же месте встретила его. И когда он в очередной раз прошел мимо неё, не отреагировав на приветливую улыбку и глядя куда-то вглубь себя, она вдруг поняла, что это был за человек… Это был человек, который достиг своего потолка, достиг краешка своего неба. Он добился всего в жизни, выполнил намеченный ещё в детстве сценарий и вдруг почувствовал, что всё это зря. Это был человек, который сам себе не говорил, что его жизнь пуста и думал, что он гордится всеми своими достижениям, но в глубине души понимал, и, может быть, очень страдал от этого. Это был тот человек, о котором она всё это время писала. И этому человеку нужно было срочно сделать что-то не так, испортить свою идеальную жизнь, разорвать привычный порядок в клочья, чтобы наконец-то почувствовать свободу и облегчение. Ему нужно было отдать себя в руки неправильности и счастья. И только тогда он смог бы стать свободным… Он достиг краешка своего неба, и ему осталось лишь раствориться в платиновом свете луны. И Диана решила, что обязательно скажет ему об этом, как только сама достигнет своего потолка… И она стала писать ещё больше. Ещё чаще стала отвлекаться на лекциях и ещё сильнее ждать полнолуния.
Полнолуние настало. И где-то в солнечном сплетении снова собралась холодная белая соль. Это Диана почувствовала, что именно сегодня её роман подойдет к концу. Именно сегодня она опишет, как растворяется в платиновом свете герой и именно сегодня она поймет, как достичь счастья и свободы. Она села на лавочку, а из крыши вырос привычный силуэт. И сегодня их тела двигались в такт, привыкшие друг к другу. И её рука бегала по строчкам в том же ритме, в котором его ноги двигались по краешку крыши. И ей казалось, что отсюда она может разглядеть его глаза, отражающие платиновый свет, льющийся с самого дна неба. А роман подходил к концу. И вот уже последняя строчка вылилась чернильной полоской и застыла, а Диана смотрела на платиновый диск и понимала, что единственное, что нужно было понять – это то, что не надо ничего понимать. Что не нужно пробивать свой потолок затылком, а нужно лишь позволить небу лечь себе под ноги. И что когда луна будет готова принять её, она это почувствует, если только сможет освободиться от груза планов, привычек и мыслей. Если только сможет поступить так, как нельзя.
Но на следующий день она пошла в университет, как всегда. Она продолжала делать всё так, как было запланировано, и словно забыла о ночном откровении… Пока однажды в коридоре не встретила его. Он куда-то торопился и, кажется, даже с кем-то разговаривал, когда проходил мимо… И тут Диана схватила его за руку и быстро прыгнула в его платиновый взгляд. Он отпрянул и как будто испугался, но глаз не отвел. А вокруг началась суматоха, и ни кто не мог понять, что происходит. А Диана крепко держала его за руку и всё сильнее сливалась с его глазами. А потом быстро вытащила из сумки толстую папку и вложила в его руку. И он принял её творение, ничего не спросив, и не отводя взгляда. Тогда она отпустила его руку и убежала…
Но на следующий день она всё равно вернулась в университет, потому что так и не почувствовала, что луна готова принять её, и делала всё, как обычно.
А ещё через два дня он разыскал её. Быстрым шагом зашел в аудиторию, положил на стол Дианы её толстую папку и молча вышел… А она сидела и чувствовала, как комок холодной белой соли в солнечном сплетении медленно превращается в огромный светящийся платиновый шар. И этой же ночью она пошла в привычный незнакомый двор. Ещё вчера месяц тонкими рожками стремился проткнуть темно-синее небесное дно, а сегодня уже идеально круглая луна стояла в самом зените. Диана не стала останавливаться у лавочки и доставать бумагу, как делала это раньше. Она сразу же вошла в чужой подъезд, поднялась до самого верха и выбралась на крышу – туда, где стоял он… А потом они оба встали на самый краешек неба и нырнули в его глубину, растворившись в бесконечном платиновом свете…
«Утрата и ваше горе по этому поводу – первейшее доказательство того, что вы живой человек из плоти и крови».<…> Что вы делаете, когда вам говорят слово "смерть"? Если вы такой же, как все, сначала вы испытываете шок. Потом вы проявляете готовность делать хоть что-нибудь, но первые несколько дней проходят, как в тумане, позже вы не можете их вспомнить.<…> Если вы не впадаете в истерику, это не значит, что вы бесчувственны. Если вы плачете, это не значит, что вы слабее того, у кого глаза сухие» (Боб Дейтс «Наутро после потери»)
рассказ– Вы спрашиваете, с чего всё началось? Честно говоря, хочется рассказать всё самого начала, но это будет довольно длинная история, хоть и красивая, но с печальным концом. – Тогда начните с конца. Ведь именно эти события, насколько я понимаю, привели вас сюда. – Да, вы правы. Именно тогда моя жизнь перевернулась, она не просто радикально изменила своё русло, она закончилась. Не примите это за метафору, это не ради «красного словца». Всё так и было. Всё началось (а лучше сказать закончилось) после того вечера, когда умер мой друг… – Вы не могли бы уточнить, что произошло? Если вам не трудно. – Нет, доктор, всё в порядке. … Видите ли, мой друг совладелец бара, т.е. он был совладельцем бара, он и его лучшие друзья. В тот вечер, как и в другие вечера до этого, закончив работу, пошли через близлежащий парк. Увидев, как толпа крепких ребят избивает пару парней, конечно не задумавшись, бросились на помощь последним. «Крепких ребят» было шестеро, а может семеро, а их четверо. Цепи, биты и один швейцарский нож против голых кулаков и желания защитить. Не стоит объяснять, кто одержал верх в этой схватке, но счёт был такой: те парни, которых избивали, умерли на месте от потери крови, один из приятелей моего друга скончался по дороге в больницу, другой на операционном столе, а ещё один и мой друг впали в кому, но так и не вышли из неё. Дней через пять умер один, а ещё через десять второй – мой друг. Он держался дольше всех, иногда мне кажется, что это не он держался, а я его держал, но нельзя отвратить неизбежное и он умер. Это и есть тот печальный конец, с которым всё закончилось или с которого всё началось. – Расскажите о тех днях, когда ваш друг лежал в коме, что вы чувствовали? Почему вы думаете, что это вы его держали, а не он сам? – Вообще-то я не помню, как прошли эти дни. Мне просто рассказали об этом. Для меня всё было по-другому, для меня прошла всего одна ночь. Мне позвонили из больницы, когда я приехал его уже привезли из операционной в бессознательном состоянии и сказали, что через час, два действие от наркоза пройдет, и он очнётся, но он не очнулся. Вместо этого его сердце остановилось, но врачам удалось сразу его запустить: электроды, адреналин – они сработали как надо. Только после этого он впал в кому. Я сидел у его постели всю ночь, просто смотрел и повторял про себя безостановочно, как мантру: «Не умирай. Не умирай. Не умирай. Будь со мной. Будь со мной!…». Врач сказал, что в таком состоянии они могут поддерживать его довольно долго – единственное, что в их силах теперь, и я был благодарен им даже за это, я был готов провести так всю жизнь – сидеть у его постели и держать его за руку – главное, чтобы он не умер. А рано утром его накрыли простынёй и увезли в морг. Не помню, как я оказался на улице, на ступеньках больницы, я просто там очутился, как будто кто-то щелкнул пальцами, а потом кто-то щёлкнул пальцами ещё раз и госпиталь исчез за моей спиной – я оказался в парке. Я смотрел, как дети играют со своими мамами, и удивлялся, почему они играют под дождём, бегают по лужам и не боятся заболеть, как будто ничего не замечают. И тут понял что, несмотря на то, что я вижу дождь, чувствую, как мокрая насквозь одежда липнет к телу, а крупные капли стекают по лицу сплошным потоком – дождя нет. Это было так странно, но не пугало. Придя, домой я выпал из реальности, как только моя голова коснулась подушки, примерно на день. А когда проснулся, меня ждал странный сюрприз: я лежал на застеленной кровати в чёрном похоронном костюме, как я узнал позже, прошло дней десять. Переодевшись, я вышел на улицу: было лето, был вечер, наполненный апельсиновым светом садящегося солнца, лазурное небо, изумрудная искрящаяся изнутри листва, сухой бежевый асфальт, загорелые счастливые лица людей. Всё это было прекрасно, но во всём этом чувствовалось что-то лишние, и мне захотелось снять солнечные очки, что бы посмотреть на всю эту красоту без добавления капли серого, но не смог – у меня, их не было. И как только я это осознал, всё стало таким очевидным, к каждому цвету окружающей меня реальности добавилось приставка «серо»: серо-голубой, серо-зелёный, серо-жёлтый, ну и так далее – мне словно в глаза вставили куски тонированного стекла, именно так я видел мир. В любую погоду, на улице и в помещении, днём и ночью, знаете, это довольно не удобно, если ты идёшь по улице поздно вечером. Не так просто это объяснить, как-нибудь попробуйте походить в чёрных очках 24 часа, на что бы вы не посмотрели, всё кажется вам сероватым: солнце, окружающая природа, вещи, люди, лица друзей, ваше собственное отражение в зеркале – буквально всё и так каждый день. – Вас это удручало? – Нет. То есть я, наверное, привык со временем или просто старался не думать об этом, понимал, что это депрессия и нужно лишь подождать, всё пройдёт. Но это продолжалось и продолжается до сих пор – уже несколько лет. – Вы чувствовали упадок сил, плохое физическое самочувствие, меланхолию, пониженное настроение, перепады в настроении? – Нет. Ничего такого. Я понимаю это и есть симптомы депрессии, но у меня ничего подобного не было, только искаженное визуальное восприятие, т.е. я так себе это объяснял, потому что тогда ещё помнил, как всё выглядит на самом деле. – Вы пытались всё происходящие с вами объяснить логически, но что вы чувствовали, не опираясь на логику? – Как я и сказал, моя жизнь закончилась со смертью моего друга. Умер не только он, умерло всё для меня, в том числе я сам. Мне кажется именно поэтому я не чувствовал усталости и меланхолии – мёртвые не чувствуют. – Было ли что-то ещё необычное кроме «искажённого визуального восприятия»? – Вы ёрничаете? – Я только использую вашу лексику. Так было? – В общем да. Серые дни похожие на осенние: низкое бесцветное небо, которое лежит на крышах многоэтажек и не падает только благодаря им, бледные лица людей, тусклые краски, несмотря на разгар лета взрывающегося каждый день всеми возможными оттенками – не самое странное. Более причудливыми оказались ночи. Я просыпался по ночам и слышал шум дождя. Даже если ночь была ясная: чистое небо, звёзды, луна и ни облачка, но я слышал шум дождя. Я подходил к окну, утыкаясь лбом в стекло, всматривался в темноту, ничего не видел, но всё ровно слышал шум дождя. Я высовывал в открытое окно руку – было тепло, дул лёгкий ветер – был июль, но дождя не было. Я слышал дождь, но его не было. Я мог стоять так час или два проверяя, не ошибся ли. Мой слух говорил мне одно, а все остальные чувства другое. Разумный человек поверил бы, что его подводит слух, но я с большей лёгкостью предпочёл усомниться в остальных четырёх чувствах и даже в здравости рассудка, чем в услышанном. Очень скоро я перестал подходить к окну, просто слушал, как идёт дождь, воображаемый дождь. Наверное, это было безумие и, наверное, я это понимал, но это было какое-то тихое безумие, потому что меня оно не беспокоило. Знаете, док, я и сейчас иногда (хотя и редко) слышу этот дождь, я слушаю его всю ночь, засыпая только под утро. Но тогда я слышал его каждую ночь, немного сходил с ума, но мне казалось это забавным, и не спрашивайте почему. – Знаете, что я заметил? Вы говорите о том, что вы видите всё буквально как через солнечные очки: сероватым, тусклым, и так уже несколько лет, но вас это не удручает и вы уже давно к этому привыкли. Время от времени вы по ночам слышите шум несуществующего дождя, но вас это не пугает, а когда вы слышали «воображаемый дождь» каждую ночь и чувствовали, как сходите сума, по вашим же словам, – это казалась вам забавным. Вопрос в следующем: зачем вы пришли сюда, если всё перечисленное не доставляет вам беспокойства? Поправьте, если я ошибаюсь, но дело в том, что вы постоянно используете словосочетание «мой друг». Можно сказать «возлюбленный» или «мой партнёр», или «мой парень», вы ни разу не назвали его по имени. Как его зовут? – Я не могу. Просто не могу произнести его имя! И не заставляйте меня. Вы правы, я мог бы использовать все эти эпитеты, но разве они сейчас правдивы?! Разве не утратили они свой смысл с его смертью?! ... А имя? Мне кажется, что один звук и всё разрушится, всё пропадёт, один звук – и реальность треснет по швам, а я окажусь в бездне полной боли и отчаянья! Его утрата – смертельная боль, которой я ни разу не посмотрел в глаза, у меня на это никогда не хватит смелости, смелости на то что бы стать навечно запертым в агонии!! Вы спрашиваете, зачем я сюда пришёл, если для меня не проблема тусклые краски и вызывающий лёгкое безумие несуществующий дождь. Я уже свыкся со всем этим, кроме одного: фотографии, наши с ним фотографии, они тоже тусклые – единственное, с чем не смирился, к чему не привык. Каждый раз, пересматривая фотоальбом, чувствую себя подушечкой для иголок – его глаза, улыбка такие же, как всё остальное. Так не должно быть! Пусть весь мир будет тусклым, серым, бесцветным, пусть будет черно-белым как старые фильмы, только чтоб его глаза были такими же, того же цвета, как и при жизни. Пускай на фото, но я хочу видеть в них жизнь! – Есть только два пути. Первый: вам придётся жить с этим, испытывая хронические боли каждый раз видя его глаза, его тусклые, его мёртвые глаза, на фото. Второй: сделать то, что разрушит для вас этот мир – ваш прежний мир, что ввергнет вас в агонию, которая сожжет вас прежнего. Вам придётся пройти через боль и ад, стать пеплом. Избавиться от этих «солнечных очков» можно только разбив их, и вы знаете, что нужно сделать, для этого. Только два пути, не один из них не является правильным или неправильным, но каждый обещает вам боль в той или иной степени и вариации. Мне должно посоветовать, что выбрать, но я не могу, на самом деле никто не может. Никому не дано прочувствовать до конца то, что чувствуете вы. А, следовательно, только вы можете выбрать наиболее приемлемый для вас путь, потому что только вы управляете своей жизнью.
Так уж повелось на нашей планете, Что есть разные-всякие: Люди, котятки, дети. Но мир для людей И котяткам нет места. читать дальшеВам это действительно Так интересно? Не надо отнекиваться, Прямо скажите, Что и куда вы Кладете, "ложите". Котятам не нужно сочувствие в ваших зрачках, Таких не по-странному правильных, крупных. Котятам и жалость совсем не нужна. Они лишь жмутся друг к дружке при вьюге. Да, этот мир для людей, Где котяткам нет места. И просьба: Не делайте вид, что вам интересно. Быть может котятки с другой планеты? Ой вряд ли. Скорее просто уж... Джанк? Панк? Антисошиал? Какая разница, на %%%. Мы скоро окажемся все в одном месте. Мы хуже вас. Да. Так уж честно. Котятки не пьют пиво литрами, Не трахаются без разбору. Но все же так очевидно - Котяткам людей мир не впору. И нас можно пнуть И презрительно хмыкнуть, И это слово уже стало матерным. Да, мы отбросы этого мира. Но может быть все-таки... Хватит?..
- Ты, собственно, за чем пришел? - За истиной. Человек в мантии присел за прилавком и через секунду достал мне закрытую коробку. - Это что? - вопрошал я. - Истина. - Вы это... что мне даете? Я пришел за конкретным слоном. Да, конкретным синим слоном размером с мою правую руку. - Ты за чем пришел: за истиной или за конкретным синим слоном? - Но я думал, конкретный синий слон - это и есть истина. читать дальше- Долго думал? - приподнял брови человек в мантии. - Долго, - согласился я. - Тогда у тебя есть твой конкретный синий слон. Он у тебя в кармане. Отдай мне своего синего слона за закрытую коробку. - Черт! Так что, у меня уже есть синий слон? Я заглянул к себе в карман и, действительно, достал синего слона! - Отдай мне своего слона за закрытую коробку. И тогда узнаешь, что такое истина, - повторил человек с лукавой улыбкой. - Не-не-не, вы что это за чушь такую городите? А вдруг в коробке - не синий слон? - А ты, я вижу, за слоном пришел, и ни капли не хочешь истины. Думал, придешь такой самоуверенный, и я скажу тебе: "Купи слона!" А как бы не так. Я отдам тебе коробку за твоего слона. Отдай мне своего слона. - И что вы с ним сделаете? - поинтересовался я. - В мусорку выброшу, - пожал плечами человек в мантии. - Вы с ума сошли! - Да. Давно уже сошел. А ты - хочешь сойти со своего ума? - Не, ну не так же... - Какой-то ты слишком осторожный для человека, ищущего истину. И, видимо, совсем ее не хочешь. - А вот вы и не правы. Я хочу истины, и думаю, что истина - это синий слон размером с мою правую руку. - Так почему же не хочешь открыть коробку, отдав мне своего слона? Я задумался. - Да ну вас! Может, у вас какая-то неправильная истина, совсем не моя. А вот моя - это мой слон. И пошел я тогда слоняться со своим слоном по улицам. И все смотрели на него и говорили, что он уродлив. Но мнение большинства я не считал верным. Хотя сейчас возникало навязчивое ощущение, что со мной говорят не люди, а тот самый человек в мантии, в этот момент стоявший за прилавком. И я терпеть его не мог. Но в конце концов мне показалось, что я так ношусь со своим слоном, так боюсь его потерять, что потерял вместо этого свое желание найти истину, и обрел трусость. Я никогда не был трусом, браво сражаясь за своего слона, и это меня взбесило. Я сломя голову понесся к человеку в мантии и, скрежеща зубами, сказал ему: - Вот вам слон, отдайте мне мою коробку! Хочу знать, что в ней! - Долго я ждал от тебя такого ответа, - протянул человек в мантии, и, глядя в потолок, поставил коробку на прилавок. Я небрежно положил слона рядом, и дело было сделано. - Выкинь сам, - так же небрежно сказал человек в мантии. Не говоря ни слова, я швырнул слона в урну, и стал нетерпеливо открывать коробку. - Но это же!.. - воскликнул я, заглянув внутрь. - Тс-с. Не говори мне. Это - твоя истина.
И приходит время, когда усталость спускается От ненужных уставов нездешних монастырей.
И ты к миру взываешь. И мир Вдруг Тебе Откликается. читать дальшеИ вселенная медью звенящей, монетою на ребре скачет, катится, вертится. Не прекращается Эта дикая пляска Вокруг мировой оси. (угадай, где монета, мальчик? у тебя уже получается) и проси, что угодно, Но только Умей просить.
И ты просишь. Неистово, жарко, Отчаянно и Безумолчно. И дорога ведет Чуть на север - И за небосклон. Ты идешь в Танелорн. В белобашенный свой, Острошпильный, Небесный, Полуночный. Ты не знаешь маршрута, Но все же идешь в Танелорн.
Все твои поезда отправляются точно по графику. Все дороги сливаются в ленту Дороги Дорог. Ты идешь в Танелорн. И пускай ни один из седых знатоков географии на потрепанной карте отметить так и не смог, где стоит он (парит? проплывает? в пещерах? под звездами?) ты стремишься туда, интуицией в небо ведом. Мир вокруг расцветает, Искрится, Играет, Кружится без роздыху. И ты мчишься вперед, этим вихрем все дальше влеком.
Ты меняешь себя, и тогда все вокруг изменяется, и с любым изменением ты все ближе. Не медли. Иди. Ты придешь в Танелорн, в квинтэссенцию сокровенного. Ключ к которому носишь С рожденья в своей груди.
На потолке, в левом углу, рядом с окном, были нарисованы пять звездочек. Выцарапаны прямо в побелке, а потом закрашены желтой краской. Вокруг них, уже после экзекуции над потолком, осторожно губкой было нарисовано темное ночное небо. Внимчитать дальшеательный наблюдатель мог догадаться, что первые явно были нацарапаны в гневе, а вот небо стало чем-то вроде заплатки на брюках в виде аппликации. Попыткой исправить, закрыть то, что уже не исправишь. У звездочек было два секрета. Во-первых, выцарапавшая их девушка поклялась никогда не влюбляться, потому что звезды, те, настоящие, предсказали ей судьбу странную и даже пугающую. - Те, кого ты полюбишь, умрут, - сказала ей старуха-гадалка и неодобрительно, как будто ей не нравились испачканные туфли, покачала головой. - Умрут. Звезды так говорят, звезды не врут. Им всегда можно верить. Тогда девушка рассмеялась гадалке в лицо и ушла. Она вспомнила о предсказании потом, гораздо позже. Когда плакала на похоронах, сердце обожгло словно кипятком. Она и правда любила, и любила в первый раз, и казалось, что счастье будет всегда рядом. Тогда на потолке и появились пять звездочек, нарисованных острым гвоздем. Она говорила, что раз звезды знают судьбу, то она нарисует свои звезды и будет держать судьбу в ежовых рукавицах. Поклялась никогда не влюбляться. Не надо никому умирать. Так оно и шло год за годом. Поклонники приходили и уходили, расстроенные черствостью девушки. Их становилось все меньше и меньше, а ее жизнь делалась все более блеклой. Иногда ей казалось, что время остановилось, и ничего больше никогда не случится. Не было ветра, чтобы сдуть осеннюю листву. Все вокруг тоже блёкло. Вещи теряли свои цвета. Даже яркие синие обои в полоску стали казаться серыми, и только звезды в левом углу у окна оставались такими же яркими. И это был их второй секрет. Год или два назад мимо этого окна пробегал Смотритель, и совершенно машинально протер и эти звезды тоже, и уже было собирался посыпать их пылью (а звезды всегда нужно посыпать пылью) как понял, что они рисованные. Такой обман немало его позабавил, и эти звездочки стали его любимцами. С тех пор он всегда находил время, чтобы протереть и подправить краску. Так звездочки с потолка стали ровненькими, красивыми и сверкали как настоящие. Так прошел год или два. Пока однажды Смотритель не позвал с собой на ежедневный осмотр звезд своего приятеля, Астролога. Они оба были заядлыми спорщиками и сегодня прямо не могли оторваться от разговора, поэтому Астролог, кряхтя, собрался, надел мантию потеплее с большими красными звездами и натянул колпак на уши, пошел со Смотрителем. Тема спора была, как и полагается, спорная и философская. Поэтому говорить о ней полагалось много, красиво и долго. Так приятели и поступили, рассуждая о судьбе, не забыв античную историю, древние мифы и трагедии, постепенно добрались до современности. - Понимаешь, какое дело, - Смотритель наклонился, придирчиво разглядывая звезды Андромеды, - судьба не может и не должна быть такой навязчивой. Каждый имеет право выбора. Что же это получается, живешь себе, стараешься жизнь построить, а тут - на тебе! - звезды уже всё наперед знают. Отчего какой-то пульсар, хоть и очень красивый, будет мне указывать, как жить! Смотритель с любовью погладил обвиняемый пульсар, и они с Астрологом пошли дальше. - Не понимаю, - упрямо возразил приятель, - ты только присмотрись, они тебе сами все расскажут... вон, например, у кого-то сегодня дочь родилась. Видишь, новая ниточка жизни. Мда, хотя замуж она выйдет неудачно. А вот там сегодня кто-то заработал много денег... А вот там... Тут астролог замялся и поскучнел. - Не важно, впрочем. Смотритель фыркнул. Он только что подогнал на нужное место отошедшую в сторону звездочку, выправляя Дельфину хвост. Отошел, полюбовался со стороны. - Не вижу и смотреть не хочу! - Он даже ногой притопнул для серьезности. - Никто и никогда не будет мне указывать. А звезды, мой дорогой Астролог, они для красоты. Чтобы было, чем любоваться, и не страшно в темноте было. А так посмотришь на звезды, и легко на душе становится. А судьба... смотри! Он взял небольшую звездочку в руку и нежно протер, потом порылся в карманах и достал большую пригоршню пыли. Скомкал звезду и пыль, плотно сжал в руках, ловко вылепил совершенно новую звезду. Ярко-синюю, горящую холодным светом, совершенно не похожую на ту, что была прежде. - Пусть завтра твои коллеги порадуются. Сотни световых лет. Новый пульсар. Он весело рассмеялся, увидев, как скривился Астролог. Так, слово за слово, они совершили обход всех вверенных Смотрителю звезд и подошли к окну с пятью маленькими звездочками. Пока Смотритель бережно протирал пыль и хмурился от того, что звезды слишком быстро теряли краску, Астролог заглянул в окно, увидел спящую девушку. - Ты говоришь, нет судьбы, а вот, например, ее хочешь узнать? - Не хочу. - Ааай, - махнул на него рукой Астролог и обернулся к небу. Разглядывал он звезды долго, и постепенно с его лица уходил веселый азарт. - Да, наверное, ты прав... - в конце концов, тихо сказал он и засунул руки в карманы мантии, словно ему стало холодно. Смотритель нахмурился. Ему совсем не понравилась смена настроения приятеля. Он, в общем-то, никогда не интересовался чужими судьбами и даже судьбу девушки, за чьими звездами он так преданно ухаживал уже год или два, никогда не смотрел. Как бы он не спорил с Астрологом, о судьбе он знал немало, хотя особо никогда не пытался ее читать, но ежедневно он протирал звезды и делал чьи-то жизни чище и легче. Поэтому сейчас он тоже вгляделся в звезды, стараясь найти ту, одну единственную жизнь, о которой хотел узнать. Жизнь была, в общем-то, обычной, даже какой-то серой. Дом, семья, работа, дом, семья, работа. И так без конца. Ни друзей, ни близких. Даже родные стали чужими для нее. Смотритель нахмурился и стал разматывать клубок дальше... пока не наткнулся на предсказание гадалки и смерть любимого. Тогда он нахмурился еще сильнее. - Вот глупая! Гадалке поверила. - Так ведь правду сказала. - Какую правду? Что будет горе, и на обручальное кольцо посмотрела, на лицо счастливое. И попала, карга старая, в самое оно! Астролог зябко пожал плечами. - Судьба расставляет точки, как звездочки на небе. Пройди от одной к другой, и будет тебе судьба, но судьба никогда не знает, как ты пройдешь к своему пункту, какие у тебя "карты" будут на руках и как ты свое, если хочешь, испытание в жизни повернешь. Смотритель перевел дух, он говорил слишком громко и запыхался. Вечер был испорчен, и приятели добрались до домов в тишине. Спал Смотритель в тот день плохо: и солнце грело слишком сильно, и сквозняк взялся не пойми откуда. Так что встал он еще засветло и долго сидел с чашкой кофе, пока его глаза не заблестели хитрецой. Он даже чуть не забыл дома сумку с инструментами и пылью и едва на себе появились первые звезды пошел к дому девушки. Она уже спала, и Смотритель долго смотрел на морщинку меж бровями. - Слишком часто ты хмуришься, - в итоге сказал он и решительно начал собирать звезды с потолка в сумку. Дело было непростое и долгое. Но Смотритель не был бы самим собой, если бы не справился. Спустя час в его сумке лежали пять аккуратных желтых звездочек. Он прошелся по небосклону, понемногу успокаиваясь. Небо всегда было для него родным и уютным. Смотритель привычно подтянул хвост Дельфина и пошел дальше. Сегодня звезды обойдутся без чистки, у него было дело поважнее. Смотритель долго рассматривал небосклон. Придирчиво выбирал и перебирал чужие жизни. Пока не выбрал несколько, а потом и вовсе одну. Тогда он достал из сумки звездочку и, посыпав ее пылью, начал мять и лепить до нужной формы. Звезда долго не хотела поддаваться. Со Смотрителя уже пот катился ручьем, а она так и оставалась желтой, хотя блеска поприбавилось. Но он не сдавался, невозмутимо продолжал свою работу, пока звезда не превратилась в маленькую, но очень яркую и чистую звездочку. - Ну вот, смотри, словно тут и была, - Смотритель осторожно приложил звездочку на намеченное место и полюбовался своей работой. Потом полез за второй... Так, когда уже почти светало, Смотритель сидел на крыше и пил кофе из термоса. Кофе почти остыл, да и чашку стёртыми руками держать было больно, но Смотритель чувствовал себя прекрасно и этот кофе был самым лучшим в мире. Где-то во дворе завыла сигнализация, и на ее зов выбежал парень. Он так спешил, что не заметил девушку в сером, пока не налетел на нее и не сбил. - Сейчас ты будешь извиняться, а потом высчитывать из какой она квартиры, а потом ты будешь выжидать, когда она пойдет с работы, и встретишь ее с цветами, а она не сможет тебе отказать в свидании... и не нужны тебе ежовые рукавицы больше, - добавил он, посмеиваясь. – Судьба, может, и знает, куда ты придешь, но вот пути выбираешь ты сама, милая, а значит... значит, судьба, она твоя, и делай с ней что хочешь.
Субботним вечером вполне можно быть счастливой в полном одиночестве. Можно быть счастливой в одиночестве в четверг или в среду. Просто радоваться красивым лицам незнакомцев в толпе. Или подпевать словам любимой песни, звучащей в плеере, нарушая тишину занесенной снегом аллеи. Сделать нелепое па каблуком в сугроб, пока никто не смотрит. Послать привет далекой звезде, пока никто не слышит. Я не знаю, откуда приходит это чувство и куда оно исчезает. Но я точно знаю, что оно несовместимо со страхом и неотделимо от свободы.
Сердцами-визитными карточками, прислуживаюсь неотрывно, обреченными вальсами рассчитываюсь игриво До остервенения пепельниц и нагого тела, Попьешь чего-нибудь, без крови и пепла? Разделяю тебя на несколько порций, пренебрежительных вдохов кислородной маски, ощупывая холод тонких пальцев.
Когда на полях остывали маки, Бегали, взявшись за руки, с криками.Бегали, взявшись за руки, с криками. Думали, так разгоняются страхи. Мы же случайно ливень накликали!
Я с лопухом укрывалась маками, Ты – над зонтом нераскрытым плакала. В луже промок наш список со страхами. Я из коры нам новый состряпала!
Позже, когда собирали маки… В болоте каком-то нашла тот список И, гордо закрасив зеленью страхи, Я написала: «не бойтесь редисок!»
Вот, скажем, кто-то кому-то заехал в лоб кулаком. Это может быть оскорбление. Это может быть предательство. Это может быть подвиг. Меняются обстоятельства, меняется с ними и смысл. М.Семенова
Мы самозабвенно ждали оттепель, И дышали на замерзшее окно. Нам казалось, лишь весной теперь, Справимся мы с этой тишиной. Думали – не стоит больно мудрствовать, Пусть весна разбудит нашу жизнь. Это просто время – зимне-трудное, Его просто нужно пережить. читать дальшеЗябко плечи кутали и верили, Жизнь – она вся где-то впереди. Что зима? Зима живет потерями, Жить зимой - лишь душу холодить. А зима жила своею сказкою, Выплетала снегом кружева. И никто не замечал под белой маскою Сколько в ней уюта и тепла. Мягкий плед, кота на подоконнике, Сладкий чай и теплую постель, Что из тысячи снежинок звезды сотканы...
Каждый дурак знает, что до звезд не достать, а умные, не обращая внимания на дураков, пытаются.
Эх, давненько здесь ничего моего не появлялось. Сильно тапками не швыряться - понимаю, что нестандартный размер и рифма не везде ложиться. Ток пока никак не исправляется.
Я вернулся
Мой мир разбился на осколки О риф разрушенных надежд... И я подтягиваю колки, Меняя цвет своих одежд - Теперь он черный…
дальшеЯ слово зачехлю, как меч, И в угол темный отодвину… Я срежу волосы до плеч, И старый мир навек покину – Теперь я взрослый…
Меня захватит суета, Иллюзии расстелет взвеси, Померкнет мира красота, Растает быстро в синей выси – Теперь он серый…
Мечты лишает нас рутина, Воруя пляс беспечных муз – Теряем мы, что сердцу мило, Беря на душу тяжкий груз - Теперь в ней пусто…
Таков мой путь. И ваш таков, Когда готовы променять мы На тяжкий плен стальных оков Сердец пылающих объятья… Оно нам нужно?
К гитаре тянется рука, Ласкают бегло струны пальцы – И вновь грызет меня тоска… Мы все уставшие скитальцы… Теперь я мудрый!
Однажды утром я проснусь В поту холодном от кошмара И с облегчением вернусь Туда, где ждет меня гитара! Теперь я прежний!
Опять возьмусь я за перо, Опять писать и жить я стану – Теперь не брошу ни за что, Скорее облачусь в сутану! Теперь я смелый!
Мне надо перезагрузиться, поставить новую программу, Нацеленную на мир во всем мире и чистое небо над головой. Как будто выиграть корону "Мисс Мира", давясь фальшивою слезой Разыгрывать очередную мелодраму.
читать дальшеМне надо научится улыбаться нарочито- безразлично, Смеяться во всю пасть и остроумно шутить над более слабыми существами. Быть такой себе душкой, и с ложечки кормить лживыми словами, И одеваться ярко- неприлично.
И слушать музыку публичную, к примеру, джаз. Вести дневник, писать в нем о дожде и людской тупости, как вариант. И всем рассказывать (вдруг сами не поймут), что я - тот редкостный бриллиант, Который заплутал в смешинках твоих глаз...
Нет, ты не такой как все, ты- хуже. Всех тех, кому ночами обрывала телефоны, Всех тех, что не желали слышать мои стоны, И есть остывший подгоревший ужин.
читать дальшеНет, ты не такой как все, ты- самый. Из тех, которые меня ломали под себя, Из тех, которые предали, не любя, И сочиняли моей жизни драмы.
Нет, ты не такой как все, ты... Знаешь, Я всех, кто был когда то до тебя- Вдруг забываю... явки, имена. А ты в упор стреляешь, убиваешь.
Милый друг, ты не думай, что я ухожу в лето, оставляя тебя за пределом, где нет ветра, и солнца, потому что там нет темноты, нет ночи, нет одиночества. читать дальшеМилый друг, ты не думай, что я убегаю, я иду... спиной к свету, с тобой перед глазами. Параллельно миру, который видишь ты, пустым конвертом на краю стола, спасибо... я не люблю цветы. Выйдя из круга, я иду прямо, между огнями, сквозь минуты твоего молчания, сквозь твои праздники, твое некогда, сотни знакомых, беззвучных режимов, улыбкой простой... без имени. Прости меня. Я иду невидимыми шагами, сквозь черно-белые полосы, в звуке твоего голоса со словами: "Я с тобой".