Название: Город Прошлых лет Автор: tonny_sheanen Жанр: роман, драма Краткое описание: 1920 год. В Америке полным ходом идет борьба с алкоголем. Нью Йорк. В контору мелкого служащего приходит загадочная молодая дама со странным сообщением для него.
Коридор офиса был пуст. Все клерки уже давно расселись по своим кабинетам, и через коридор лишь иногда перебегал сайгаком служащий на побегушках, обязавшийся за весьма небольшой оклад вертеться, как белка в колесе. И в это темное без единого окошка помещение вошла невысокая мадемуазель в размашистой шляпе и длинным не по размеру кожаном пальто. Она легким элегантным жестом своей полной ручки сняла с головы шляпу и второй рукой убрала назад короткие волосы, едва достающие до плеч.
читать дальшеОна постучала в одну из дверей и, не дождавшись ответа с той стороны, дернула ручку. Дверь поддалась и она вошла в кабинет. Это была маленькая комнатка, до потолка обставленная фирменной продукцией и офисной техникой. За столом посреди всего этого бардака сидел молодой человек в белой рубашке и тугом галстуке. Он что-то печатал на машинке и даже не обратил особого внимания, когда леди вошла.
- Что угодно? - спросил он высоким голосом скопца, не отрываясь от станка.
- Полагаю, вы знаете, кто я - произнесла дама, расстегивая ворот плаща. Её голос был немного басистым и придавал её образу строгости.
Она аккуратно, стараясь не наступать на провода и бумаги, разбросанным по полу, подошла к столу и оперлась на него ладонями. Её лицо теперь было к клерку настолько близко, что тот смог наконец хорошо рассмотреть его. У нее было овальное и вполне миловидное личико с замечательным немножко вздернутым вверх носиком. Единственное, что отталкивало от нее, были её глаза. Они были разных цветов и поперек каждого шло около четырех глубоких шрамов, что начинались на бровях и, минуя веки, заканчивались на щеках. Левый глаз был вполне человеческим, так как отдавал яркой голубой, почти небесной, лазурью. Правый же был полностью красным, заплывший кровью и совершенно ничего не видел, хоть и кожа вокруг него была чистого телесного цвета. Было странно наблюдать за ней, что девушка даже не считает нужным носить хотя бы повязку на глаз, да бы не смущать окружающих своим искалеченным видом. Но нет. Сейчас этот глаз будто пытал молодого офисного работника, пробираясь в самые глубины его страхов и желаний. Конечности затряслись, по вискам потек пот, а в горле встал ком. Он был не в силах даже говорить.
- Передайте своему другу Роджеру, что мы согласны - проговорила дама, выдыхая запах дорогих кубинских сигар прямо в лицо юноше - Он поймет.
Только когда подол плаща девушки проскользнул и исчез в дверном проеме, маленький человек смог выдохнуть спокойно. Но мелкая дрожь от зрелища тех ужасных глаз все еще пробирала его. Нервно сглотнув, он вновь решил приступить к работе, но обнаружил на своем рабочем столе прямо между бумагой и зажимом печатной машинки черную визитку, где белыми изящными буквами было выгравировано:
Сумрачной субботой семьдесят седьмого года четырнадцать чернокожих лесбиянок из подпольной организации «Коллектив реки Комби» собрались на заброшенной автомобильной стоянке. Взявшись за руки, они кружились вокруг пылающих резиновых шин, сложенных в виде Вавилонской башни. В высоковольтных проводах искрились обрывки древней песни вуду: «Открой мне двери, старый Легба, открой мне двери и разреши пройти, открой мне двери, старый Легба и пусть лоа войдут в меня, открой мне двери, старый Легба и разреши мне войти в лоа».
Утром следующего дня шаманы Кольского полуострова словно сошли с умаУтром следующего дня шаманы Кольского полуострова словно сошли с ума – они убили своих жен и ушли в сторону бесконечных снегов. Еще не старая Ванга целую неделю некого не принимала и жаловалась на плохое самочувствие. В Вашингтоне демонстрация феминисток прорвала плотину полицейских заслонов и затопила коридоры Белого дома. В Китае повесили девушку, обвиненную в контрабанде марихуаны. В воздухе Марселя витал дух перемен вперемешку с выхлопными газами.
Даже сейчас никто не может с уверенностью утверждать, что же случилось в ту темную субботнюю ночь. Психологи в темных прокуренных кабинетах сыплют непонятными терминами о взломе коллективного бессознательного, политики с высоких трибун вещают о глобальной смене парадигмы, а проститутки создают профсоюзы и требуют уважительного к себе обращения.
Молоденькие девушки в битком набитом автобусе бурно обсуждали происходящее и не заметили, как проехали единственный поворот назад. Они судорожно неслись по широкому скоростному автобану, хохоча и выкрикивая новомодные лозунги. Дорога шла под небольшим уклоном по спирали вниз-вниз-вниз.
В динамиках негромко хрипел Крис Ри и гомон в автобусе все возрастал. Радость от того, что теперь женщину официально признали равной мужчине, переполняла бокалы с шампанским. Девчонки пили и пели детские песенки, держась за руки. Потом они вместе бегали в туалет, а после подолгу поправляли макияж. Собравшись стайками обсуждали, как безвкусно одеваются некоторые звезды и закатывали при этом глаза. Девушки отмечали праздник равноправия. В конце концов, они всегда хотели походить на мужчин и разве теперь их мечта не осуществилась?
Усатый водитель Юрий Михалыч крутил баранку, подпевал старику Крису: «…Son, this is the road to Hell» и изредка посматривал в салон через зеркало заднего вида. Михалыч всю жизнь работал водилой и курил папиросы, в двадцать три отпустил усы и живот, любил беленькую и широкозадых дам. Михалыч чесал репу и никак не мог понять, почему эти веселые девчата в коротких юбках и кудряшках хотят стать такими, как он.
Взрослая дочь Михалыча – Люба с детства хотела быть первой. Теперь у нее своя фирма и сто сорок подчиненных, с утра до позднего вечера она мотается по городу на новеньком Мерседесе, а по выходным тусуется с подругами в ночных клубах. Вокруг нее всегда вьются толпы поклонников – они дарят ей цветы, трахают в гостиничных номерах и берут взаймы деньги. Неделю назад Любовь Юрьевна отметила сороковой день рождения в лучшем ресторане, а ночью вернулась в пустой дом. У нее нет детей, у нее нет мужа, у нее вообще- то нет времени на эти пустые бабские дела.
Женщины захотели быть равными с мужчинами, мужчины захотели быть похожими на женщин. Первые одели строгие костюмы и бросили рожать детей, вторые вставили искусственные сиськи и нацепили чулки в сеточку.
Женщины переключили внимание с воспитания детей на карьеру, дети перестали заботиться о матерях, отдав предпочтение карьере, мужья целиком отдали себя карьере.
Под вопли чернокожих лесбиянок из «Коллектива реки Комби» вавилонская башня резиновых покрышек разрастается и внезапно проваливается вглубь, образуя воронку карьера, в котором смешивается людская глупость и прагматизм, крики экстаза и депрессии похмелья, деньги и время, потраченное на их приобретение.
По дороге вглубь карьера двигаются миллионы людей в автомобилях: длинные лимузины с толстыми животами, иномарки в костюмах с галстуками, прокуренные девятки с рэпчиком и автобусы девчонок в коротких юбках и кудряшках.
Чем суровее в стране законы, тем больше люди тоскуют по беззаконию. (С) С.Е.Лец
30 ноября 1999. Приштина. Военная база США. Я села за свой стол и принялась печатать доклад. В коридоре о чем-то яростно спорили мои напарники – Гораций Нортвуд и Эрни Крик. - Это хитрая тварь. – услышала я. – Кливи кого хочешь обведет вокруг пальца! – Гораций и Эрни вошли в кабинет. - Не бери в голову, Нортвуд. – мягко сказал Эрни. – Поверь, если уж не твоя пуля, то ледяная вода его бы добила. Ну, или в крайнем случае, разнесло бы о пороги. Ты видел эту речку? Там течение такое, что только зайди – останешься без ботинок. - Тело не нашли? – я решила вмешаться в разговор. Эрни молча разгрузил свою сумку. В пластиковых пакетах находились армейский ботинок и пистолет со сгоревшей обоймой. - Все, что от него осталось. – пожал Крик плечами. – Ну вот, миссия выполнена! Гораций, хватит! Звездочка тебе уже гарантированна. Заработал на «попить» и «пожрать» на год вперед. Ну что тебе еще надо? - Все это слишком запутанно… Я не могу считать миссию выполненной, пока не увижу тело капитана Кливи. Слишком долго он водил нас за нос. Пора с этим покончить. - Подумать только! А ведь мы были друзьями! – пробормотала я. - Не бери в голову, МакКрири. Прошлого не вернуть… - договорить Эрни не смог. Видимо, не сформировал до конца свою мысль. В следующий миг в кабинете воцарилась абсолютная тишина. Каждый был занят своим собственным делом. читать дальше 4 декабря 1999. Белград. Городское кладбище. Раннее утро. После того события я почти поверила, что Рой мёртв. Жизнь приобрела оттенок повседневности, всё стало на свои места, но я по-прежнему не теряла надежды узнать всё самой. Гораций по-прежнему был полон желания найти труп Роя, чтобы удостовериться в его подлинной гибели, но эти попытки были равны нулю – в отличие от них, я хорошо понимала, что если Рой и остался чудом в живых, то уж точно обеспечил свою безопасность и анонимность. И уж последнее, чего я ожидала – это появление Рваного уха. Звонок от него был не просто неожиданностью – он поверг меня в шок, к тому же, его голос я попросту не узнала. «Иллион Хиди». Всё сразу встало на свои места. Он предлагал встречу... я не знала, зачем, но всё же решила идти. Говорить об этом, разумеется, я никому не стала – во-первых, меня попросту не отпустят, а во-вторых… и впрямь, кто знает, что ждёт меня там? Хиди уже нечего терять, и вряд ли он решит пожалеть меня, если уж что-то задумал. Я рисковала собственной жизнью, но всё же решила идти – практически наугад - на могилу Дрегены Станкович. Все время, пока я шла к могиле, меня не покидало ощущение, что кто-то внимательно наблюдает за мной, следит, выжидает – паранойя разыгралась, не иначе. Я подошла к могиле. С довольно ухоженного памятника на меня смотрела улыбающаяся девушка. "Дрегена Станкович 1970-1999". Несколько минут я молча разглядывала фотографию, и вдруг услышала шаги позади. - Она была хорошим человеком. Не стоило ее во все это впутывать, - сказал чей-то глухой голос. Я вздрогнула от неожиданности, но не обернулась. - Кто она? Конечно, я не должна была это говорить, следовало спросить, зачем он назначил эту встречу и что хотел сказать, но я замерла у памятника, чувствуя странную грусть - словно бы здесь был похоронен кто-то, важный мне. - Дрегена. Она погибла... Из-за меня... Я втянул Дрегену в свои грязные дела... Она заслуживала лучшего. - Из-за чего она погибла? - тихо спросила я и, обернувшись, взглянула на стоящего сзади Иллиона. - Мы проводили операцию по освобождению заложников, как нас атаковали Ф16. Албанцы знали, что я приду. Они хотели убить меня. Роман освободил большую часть заложников, мы были готовы завершить эвакуацию, но тут... этот бандит был еще жив, он начал стрелять в мою сторону. Дрегена заметила это и оттолкнула меня, но сама попала под пули. - Рваное ухо закрыл рукой лицо. Я растерялась и, не зная, что ответить, положила руку ему на плечо, сама не ожидая от себя такого поступка. - Это ужасно... мне жаль... - Я это заслужил. Бог меня наказал. Я должен был погибнуть, а не она. - Не вини себя... всё равно это уже в прошлом, а если прошлое не вернуть - значит, стоит прекратить терзать себя. – Отчего-то я чувствовала себя виноватой. - Впервые за многие годы я ощутил весь ужас войны. Я помогал гражданским. Со мной был Георги Видич - сын генерала Видича. У меня сердце защемило, когда Георги вытащил из-под развалин Ясну - его младшую сестру. Моя жизнь - одна большая игра. Я слишком заигрался. Югославия дала мне путевку в жизнь. Если бы не Видич, я бы до сих пор воровал. - Рваное ухо стиснул зубы и потер глаза. - Если хотите, можете меня арестовать - терять мне уже нечего. Для вас я теперь бандит. Уже слишком поздно. Я причинил Дрегене слишком много боли и страданий. Она заслуживала лучшего. Иллион присел на корточки и закурил. Я села рядом, на скамейку, и задумалась. Сейчас Иллиону можно было поверить - я видела раскаяние и боль в его глазах, голосе, жестах... я знала, что это за боль, и что в такие минуты ты хочешь сделать всё, что угодно - исчезнуть, забиться в угол, впитаться в землю каплей дождя - всё что угодно, лишь бы не ощущать вкус этой жуткой потери. - Если всё это время она была с тобой - значит, любила тебя по-настоящему. Рваное ухо лишь молча кивнул. Затем встал и, выкинув окурок, продолжил: - Я только сейчас это понял. Спасибо, что согласилась выслушать меня. Вот, тебе это нужнее, чем мне. - Рваное ухо протянул мне конверт. - Незадолго до своей смерти Рой отдал его мне. Он приказал не открывать конверт, пока он об этом не попросит, или с ним что-нибудь не случится. Велел тебе передать. - Значит, он всё-таки мёртв... - прошептала я. Сюрпризом это не стало, и я была готова к такому повороту событий, но всё же... - Спасибо, Иллион. - я взяла конверт и убрала его в сумку, решив распечатать дома. - Я знаю, каково тебе пришлось... держись. Это очень сложно. Такая боль не проходит. Но не вини себя. Это пустое занятие. - Знаешь, Оливия, ты мне очень напомнила Дрегену - такая же добрая и отзывчивая. - Правда? - я улыбнулась. - Рой всегда говорил, что на самом деле я вовсе не такая строгая, какой кажусь со стороны... а я ему не верила. - Оливия, тебе пора назад - на базу. Наверняка тебя уже хватились. Оливия, я... у меня никого нет, кроме тебя... "У меня тоже", - пронеслось в голове. Только сейчас я осознала, что на самом деле слишком одинока. Работа, вечная занятость... за всё это время я не сумела понять, что смысла практически нет - ведь рядом - никого... - Я могу остаться. База подождёт, - быстро ответила я. - Не думай об этом. Рваное ухо повернул голову ко мне. - Мне пора. Тебе-то они ничего не посмеют сделать, а вот мне несдобровать, - голос его был тихим и приглушенным. - В случае чего я тебя прикрою. Они уважают моё мнение, и не станут спорить, если узнают о том, что я общаюсь с тобой. - на душе было нелегко, и я не могла определить, что было тому причиной. - Иди. Удачи тебе... - не зная, что ещё сказать на прощание, я осторожно его приобняла. Все это было неожиданно для Иллиона. Он обнял меня, затем сказал: - Мне пора в штаб - донесение отнести. Видич не любит, когда его заставляют ждать. - он отошел в сторонку и, поправив ворот, сказал: - Прощай. Еще увидимся. Автобус на Приштину вот-вот отходит. - Прощай, - я улыбнулась, проводила его взглядом и пошла на базу, в противоположную сторону, твёрдо решив завтра вернуться сюда и принести цветы на могилу Дрегены Станкович. Так и началось наше настоящее знакомство. Я открыла личность в Иллионе Хиди, и эта личность теперь казалась мне совсем другой, чем та, о которой я была наслышана прежде.
Думаешь, она для всех такая? Только для тебя она сидела в интернете по ночам, потому что ты выпил и тебе было весело, хотелось поговорить. Ложилась вместе с тобой. Вставала и мчалась узнать, как у тебя дела. Сдавала сессию и работала, потому что больше всего на свете хотела приехать к тебе. А ещё нужно было отдавать долг за прошлую поездку... Пришлось отдать компьютер. Она бежала домой пораньше, чтобы ты не очень поздно лёг спать, ведь в твоём городе на два часа больше. У неё от радости блестели глаза, потому что она была уверена, что ты никогда не сделаешь ей больно. Да ты и сам это обещал. Ты говорил ей о том, что моральные принципы ставишь превыше всего, уверял, что и сам являешься эталоном. Что с тебя можно брать пример. Она гордилась, впитывала каждое слово и готова была исполнить любое приказание. Ты не предлагал ей жить вместе, и она решила, что снимет комнату. Главное, ведь, жить в одной стране, в одном городе. Ты был против штампа в паспорте и её это не волновало, ведь она хотела подарить тебе малыша, а не приковывать к себе... Она хотела найти хорошую работу, когда приедет, чтобы только ничем тебя не обременять. читать дальшеОна каждый день говорила, что любит тебя, несмотря на то, что ты не отвечал ей ничего, кроме того, что она у тебя классная и что она твоя женщина. Ты не знал, сколько раз она ревела в ванной под шум воды, чтобы никто не догадался, что она едва жива без тебя. Однажды ты рассказал ей о своих женщинах, о финале некоторых отношений и начале других. И она позволила себе сказать, что так нельзя. Что твои поступки, хоть и шестилетней давности - ужасны. Но она не злилась на тебя, не перестала любить, не стала дорожить тобой меньше. А ты ответил ей строгим выговором, пригрозил наказанием, с трудом не поменял своё мнение о ней, Ты перестал называть её ласковыми именами и не отвечал на звонки. Ты был обижен на то, что она увидела в тебе подлеца и возмущён тем, что она дала оценку твоим действиям. Ты не хотел думать, что она поддержит тебя и поймёт любую твою ошибку, что бы ни говорила. Даже, если твоей очередной ошибкой станет она сама. В итоге, ты уехал отдыхать от утомивших тебя работы и людей, а она пожелала тебе счастливой дороги и осталась сидеть в комнате, проглотив три таблетки валерьянки и обняв плюшевого медведя. Когда ты вернёшься, то, может быть, поймёшь, что она единственная, которая тебя любила и будет любить, а пока отдыхай. От работы, трудностей и понимающей девушки, которая печатает тебе весёлые смайлики и размазывает по щекам слёзы, которых ты никогда не видишь.
читать дальшеБоже, дай же мне силы Любить, не любить, Желать, не желать, терпеть, не терпеть, различать, когда можно, когда нельзя. Мое сердце, от вздохов распухшее, В сотый раз накололи на вилы - Научи не убить, Научи, как дышать, Как смеяться и петь Если вдруг из-под ног уходит земля. Боже, дай же мне, дай же Видеть во встречном Тебя. Боже, если ты можешь, подбрось в топку сердца угля. Поезд чувства ползет по душе, Как по розовым листьям тля… Боже, умоляю Тебя. Я так умоляю Тебя! По шею стою в обиде, Но выше - слова и грехи, Как яблоки сладкие, спелые, Как пышные груди наложницы С которых вскипают духи. А выше над ними в планиде Толкаясь, кружат огни Горячие, но не смелые, Дрожат и мерцают они… Боже, возьми свои ножницы, Обрежь эти тонкие нити - Пусть упадут в стихи. Пусть будут хотя бы стихи.
Сердце стучит быстрей. Мысли легки как эфир. Спорят люди в белых халатах. Все хорошо. Не стоит бояться и плакать Здесь просто рожден новый мир, А старый, тихо под утро, из дома ушел. Соленый вкус на губах. В углу ощерилась тень. Отойди от меня, медбрат, Все хорошо. Не стоит сомнений горячих, Это просто настал третий день Иона из пасти китовой всплывает наверх.
Не я ли осеннее небо глотаю жадно зрачками? Не я ли в лужах холодных топчу и топчу двойников? Не я ли слова, словно бабочек, ловлю и ловлю сачками (дырявыми, ох, дырявыми!) сачками своих стихов? Не я ли осеннее небо? не я ли луна в этой луже? Не я ли слова и звуки, стоящие словно лодки На старом пустом причале, готовые плыть кнаружи, Чтоб выплыть в каком-нибудь сне и там умереть от чахотки? Не я ли ветром гуляю среди молчаливых струн? Не я ли тем фонарем полуночный час освещаю? Не я ли бросаюсь к себе, как россыпи древних рун? Не я ли себя о себе в который раз умоляю? Но ветер не терпит стен, но голос не знает сна Не я ли сама струна? Не я ли во тьме звучу? Когда, Боже мой, когда я стала себе мала? Чего, Боже мой, чего теперь от себя хочу?
"Мне всё кажется, что на мне штаны скверные, и что я пишу не так, как надо, и что даю больным не те порошки. Это психоз, должно быть." А. П. Чехов
Написано после просмотра фильма "Часы". Вдохновением потянуло от Вирджинии Вулф. С написания прошло множество часов.
читать дальшеОна смотрела в зеркало, не видя отражения, дотрагивалась до своего лица, до левой щеки. Она трогала плотный пергамент. Рядом с правым глазом - родинка. Крапинка чёрной туши на лице. Зубы из слоновой кости. Глаза - прозрачное стекло. Губы - две атласные ленты. Она прислонилась к стене испещренной причудливым узором, но ощутила лишь пустоту. Пустота облепила её как стая пчёл улей. Серое помещение, с вкраплениями белого и чёрного. Внизу фарфоровые люди, аристократы, слишком хрупкие, слишком неловкие. Платье на ней - обрезок бумаги, нанизанный на шаткое тело. Шляпка как бесформенный кусок парусины на волосах из конского хвоста. Она разомкнула губы, пытаясь спеть оду одиночества. Но язык тяжелым камнем лежал на фарфоровой гортани. Она вертела головой из стороны в сторону, раздавался тихий скрип, будто босая нога старика или младенца ступила на древнюю половицу. Взглядом заводной куклы она неуверенными шажками направилась к изящному французскому балкону. Соломенные ласточки летали по небу, светило неоновое солнце, пока мятные капли дождя ещё не оросили бетонную землю. Она выдохнула вязкий воздух и резким движением перевалилась через парапет. Мелкая река встретила её весёлым всплеском. Через секунду на лбу образовалась незаметная трещинка. Через два часа тело размякло и развалилось на множество бесформенных кусков. Ночью оставшийся фарфор растворился в бесшумной, илистой воде. Бумажное платье опустилось на дно и вскоре было растерзано мелкими резиновыми рыбёшками. Кусок парусины всплыл на водную гладь. Шляпка потеряла свой нежный кремовый оттенок и была унесена течением. Деревянные крестьянки, работающие на берегу, проводили её тупым, молчаливом взглядом. Всю ночь шёл дождь, вернулся на свой пост железный месяц. Он не был одинок. Рядом с ним копошились мириады алмазных звёзд и каждую ночь они вели с ним долгую молчаливую беседу. Утром опять взошло солнце. Соломенные ласточки летали над рекой в поиске резиновых лягушек и рыб. Они резиновые, чтобы их легче было заглотнуть капризным ласточкам. Для лягушек и рыб пищей служили пуховые мушки и комары. Природа знала, где конец и где начало, она устроила всё очень удобно, отклонений от нормы никогда не было. Ночью взошёл железный месяц.
Письма пишут и не Отсылают, Беседуя с мертвецом. Чтобы письмо Стало камнем, Монеткой в фонтане, Выжившим беглецом Из горящего города, Тем самым одним концом, Который найдешь и потянешь – Развяжешь узел.
Дальше?Ты не мертвец И мир наш настолько узок, Что я, проходя по улицам, Тебя задеваю Курткой. Не то, что скучаю я, Скорее тоскует шкурка, Детская оболочка, Желтая скорлупа. Что-то бывшее мной Помнит твои фигурки, Кубики, Сказки на ночь, Страшилки, тягалки, Жмурки, Тапочки и окурки, Пьесы, считалки, сны…
Здравствуйте, папа. Дотянем ли до весны, Общим бойкотом Смазав концы недели? Как вы живете? Сколько сегодня ели? Что написали дельного Для страны?
Сколько сказать Сегодня мне не успели? Сколько не скажете К позднему Рождеству? Я вот невольно думаю, Что живу На язычке Заводной самодельной бомбы. Время бежит по земле, Огибая тромбы И разрастает нас в стороны, Как траву.
Подпись и дата. Штампик сургучной пломбы. PS Пусть будет сыт и счастлив Тот, Кого не зову.
Я видела снов множество, ты не умрешь и я буду жить вечно. Наши божества - убожества, любовь бесконечна...(с)
Когда небо устанет от темных оков, Когда с плеч скинет ночи вуаль, Она вновь полетит от оранжевых снов, Что так манят в небесную даль. читать дальше И опять в тишине, взмахом крыльев своих, Она неба нарушит покой... Кто-то вскинет глаза в поднебесную высь, И укажет на птицу рукой... И все выше и выше тревожный полет, Но не видит никто её слез, А она горько плачет и что-то поет, И никто не воспримет всерьез. И никто не поддержит, никто не поймет. Она мать и всё время одна. Она в "руки" природы дитя отдает, Не иначе, она не вольна. Не судите её, такова её жизнь... По-другому никак ей нельзя, Вы корите ее, что бросает дитя, Не решает она за себя. А как часто порой люди хуже зверей, Как же можно ребенка отдать? Почему же тогда говорите о ней: «Недостойная прозвища мать»? Но законы природы не знают пощад, Все границы растоптаны в прах Ну а мы беззаботно считаем подряд Годы жизни на первых парах. Ей не важно до куда течет её век, Ей не жалко считающих рук. Она птица, а в сердце живет человек, Что страдает от тяжких разлук. И опять на заре покидает свои мыс, К солнцу крыльев раскинет размах, Кто-то вскинет глаза в поднебесную высь, И увидит пятно в облаках.
Я видела снов множество, ты не умрешь и я буду жить вечно. Наши божества - убожества, любовь бесконечна...(с)
Нет ни потери, не утраты, Нет вскриков среди тишины. Есть лишь безвестные солдаты, Сыны безжалостной войны. И нет безвременно ушедших, Нет тех, кто канул в пустоту. читать дальшеЕсть только тысячи нашедших Покой на памятном кресту. И нет детей осиротелых, Нет безутешных матерей, Есть только длинный список смелых, Уснувших посреди полей. Нет окровавленных, убитых, Нет слёз у вечного огня, А есть лишь память не забытых Из затянувшегося дня.
На кончиках бледных пальцев живут слова и я их погулять выпускаю по белой бумаге. Буквы следуют за строкою, как дважды два. Наполняется ритм, словно дно в алюминиевой фляге.
читать дальшеОни жизнь обретают сквозь тонкий, простой карандаш. Они рвутся, крычат! Они требуют собственной силы! И ни разу за их появленье я их не спросила, отчего им так нужен причудливый голос Ваш?
Если заперто слово, придушено чем-то тяжелым - руки сжаты в кулак, пустота в отражении глаз. И сквозь боль головную я требую замену новым, чтобы снова и снова слагались стихи о Вас.
Мои бедные буквы! Усталые, слабые, злые, словно пастью растерзанны сильного, грубого льва. Пусть живут. Они слишком еще живые. Пусть на кончиках пальцев моих обитают слова.
На третьем месте любовь к животным, на втором - просто любовь, на первом - Лотман (с.)
Я хочу, чтобы он заходил вечерами на чай. Можно даже не говорить, хватит просто молчать. Но, пожалуйста, только не о своём: Он — о работе, Я — как люблю его, Как мне уснуть без него, как сделать жизнь проще... Мне бы хотелось молчать с ним об общем.
Вот, скажем, кто-то кому-то заехал в лоб кулаком. Это может быть оскорбление. Это может быть предательство. Это может быть подвиг. Меняются обстоятельства, меняется с ними и смысл. М.Семенова
Между нами сотни километров, Чьи-то судьбы и устоев плен. Я не признаю одномоментность, Ты давно не любишь перемен. читать дальшеКрошит время булку ожиданий, На частицы непонятных снов. Непреодолимость расстояний, Невозможность выразить любовь. Все давно воспето и избито, Новое искать здесь не с руки. Нас манит далекая орбита, И в густом тумане маяки. Почему такое происходит — Мы летим на яркость новых бурь. Но всегда ли солнце на восходе Предрекает лучшую судьбу? В этой песне нет бесспорных истин Здесь ответ — лишь сила маяка. Если свет его стал смыслом жизни — Это знак для нового витка.
Я видела снов множество, ты не умрешь и я буду жить вечно. Наши божества - убожества, любовь бесконечна...(с)
(повествование демона)
Я начинаю строить мир, в котором счастью места нет, Нет муз и крохотных квартир, где в окнах не мерцает свет, Я создаю его сама, о нем никто не будет знать. Я буду жить в осколках сна, я буду сном повелевать. читать дальшеЯ буду ночью приходить, в дожди и в сильную метель, Я буду лгать, я буду жить, и отворять со скрипом дверь. Я буду на ухо шептать, тому, кто очень одинок, Я буду в губы целовать, того кто грешен и жесток. Я буду в руки розы брать с витрины мраморных веков, Они же станут увядать в беспечном мире вечных снов. И сей процесс, необратим, он будет властвовать всегда Пройдут года, развеет дым зловещий сон слепого льда. И будет мне уютно там, а вы пока играйте роль, Подобно пафосным шутам со столь наивною игрой. Театр ваш до слез смешон, фальшив и ваш ничтожный грим Мой мир безумных чувств лишен, я одинокий пилигрим* . Вас угнетает темнота, пугает мрак пустых пространств, Моя же комната пуста, чиста от гнусных святотатств. Я в платье бархатном своем, кружу над вашими мирами, И прихожу кошмарным сном, касаясь бледными губами. Я по ту сторону зеркал, я - вы, я ваше отраженье, Я вечный ад, я зло, шакал, я вызываю раздраженье. Я пробуждаю в людях гнев, я героиня страшных проз, Вы не уйдете, уцелев, я ваша фобия, невроз. Я прихожу к вам из глубин, ночных глубин февральских грёз, Я ваш великий паладин**, меня не сломят реки слёз. Я строю мир кирпичных стен, где нет людей и нет богов, Кто каялся, встаёт с колен и более не видит снов. Я забиваю гвозди в гроб, я слышу песни мертвых фей, Когда от страха бьет озноб, смерть приближается быстрей. Вы всё увидите мой мир, хотите вы того иль нет, Я подниму его с глубин, на ваш гнилой, порочный свет. Тогда спадут оковы лжи и все воспрянут ото сна, И будут демоны кружить, со мной восставшие со дна. Накроет хаоса волна ваш бренный мир забытых слов, И всюду ляжет пелена безумных дней кошмарных снов…
(*Пилигрим ( piligrim, от итал. pellegrino, буквально — чужеземец), странствующий богомолец; **Паладин — это состояние превосходной веры в субъект (божество) или явление (Свет, Тьма и т.п.) Вера паладина непоколебима и балансирует на грани фанатизма и превосходства.)