Старыми тропами. Зарисовка.

[hohenheim]

Есть на свете сумасшедшие, которые ходят смотреть восход солнца или луны, сегодня вечером я был таким.
Увидеть восход луны, живя в центре города - задача не простая, особенно если хочешь сделать это с улицы, а не из окна квартиры. Память подсказала мне решение - дом, в котором прошло мое детство и большая часть юности. Он стоит на самом краю большого оврага, и из окна комнатки на последнем этаже, в которой я жил, был виден целый мир, наверное оттого я и привык к простору.
Прогулялся дорогой через дворы, как ходили с друзьями. Там все те же лужи на тропинке, тишина и сладкий запах липы.
Дом встретил теплым светом из окон. Тополя ловили этот свет и будто бы отвечали в беззвучной беседе. Мы оба, дом и я, были рады встрече, как старые друзья.

читать дальше с фото

Но вот уже время восхода пришло, а луны всё нет: новые дома, выросшие здесь за последние десять лет, закрыли часть неба, я подумал их обойти и оказался прав. Красная луна поднималась навстречу Марсу. Редкие в этот час прохожие опасливо оглядывались на то, как я раскладываю треногу для фотоаппарата, а между тем снять луну без штатива не получится. Воображение подсказывало образ ведьмы, которая ночью в шляпе с теодолитом и маятником вершит свое ремесло.

Выходит, что я сегодня не только поймал луну, но и прогулялся по местам моих школьных лет. Улицы сильно изменились, стало много магазинов, горящих вывесок, а сверни чуть вбок, во двор - и там все те же железные лестницы и турники, по которым мы лазили. На углу одного из домов аптека, там когда-то жил мой школьный приятель, теперь его уже не найти. А еще обнаружил, что домик, всегда скрывавший короткую дорогу между моими домами, сгорел. Жаль, проходя мимо я всегда радовался, видя, как там живо и шумно.



Cкачать Оргия праведников Окна бесплатно на pleer.com

@музыка: Оргия праведников - Окна

@темы: Проза

---

[Улиточка тротуарная]

Те, кто поклоняется Богам,
Проверено - живут в два раза дольше.
Благодаря не стоптанным ногам,
Благодаря тому, что души не изношены.

Ведь это Дьявол сподвигает нас
На те поступки, о которых бы мы сами
Даже не задумались подчас,
Будучи хранимыми Богами.

Ведь прыгнуть с парашютом - ерунда.
Вот только за спиной не ангел - Дьявол.
От жизни этой не останется следа,
И ждёт нас лишь к Аиду переправа.

Ведь сёрфинг - радость многих из людей,
Но именно тебя волной накроет море.
И ничего на свете нет страшней,
Чем любимому оставить только горе.

Но кто-то на ухо нашепчет: "Помолись
И делай, что твоей душе угодно".
В другое ухо вдруг прошепчут: "Прокатись
На сноуборде с той высокой горки".

На этот раз домой вернёшься ты
Здоровым, невредимым и счастливым.
А завтра снова помолись святым,
И ищи для жизни новые мотивы.

Ведь те, кто поклоняется Богам,
Проверено - живут в два раза дольше.
Благодаря не стоптанным ногам,
Благодаря тому, что души не изношены.

@темы: Стихи

---

Моя Вселенная дремлет в складках его одежд

[Сорбифер Дурулес]

Моя Вселенная дремлет в складках его одежд,
В изящных контурах тонких, трепетных пальцев рук.
Вот, между третьим и пятым ребром затихает стук,
И бездна чётким движением там пробивает брешь.

Струится счастье, перекрывая малейший звук.
Я улыбаюсь, смущенно радость в ладонях скрыв.
И пусть прорехой в груди обозначился мой порыв,
Волшебным, праздничным мне является всё вокруг.

Я, опьянённая кратким взмахом его ресниц,
Античным профилем, стылым омутом серых глаз,
Перебиравшая заново тысячи важных фраз,
Чтоб вознеслись эти отзвуки стаей пугливых птиц,

Слушаю смех его. И улыбаюсь, с дырой в груди.
Куда б ни шла я, отныне, он вторит моим шагам,
Но до последнего вдоха, на тысячный - впереди,
И каждый раз, я, в почтении, склоняюсь к его ногам.

@темы: Стихи

---

Да будешь ты

[Лорелина]

Да будет лето. Теплая земля, туман над речкой, скошенные травы.
Ночная тишина обнимет сад, уляжется тихонько у дверей.
Прощая нам безверие, любовь сумеет наши глупости исправить,
Она залечит раны от измены бальзамом, что предательства древней.

Да будет так. Да будет - навсегда. Из лунного серебряного света,
И первого апрельского дождя, купальской зачарованной росы,
Я приготовлю зелье на заре для тех, кто ищет вечные ответы,
Для тех, кто небеса не о богатстве, а о надежде в сердце попросил.

Да будешь... ты, бесстрашие моё. Маяк, в любую бурю негасимый.
Да будешь ты, и небо над тобой, и солнечное золото в глазах.
Да будет... просто лето. И любовь. Тогда у нас на все найдутся силы.
И улыбнется Бог на достижимых, но все-таки далеких небесах.

(с) Лорелина

@темы: Стихи

---

Запиши себе

[Лорелина]

Где-то справа под ребрами снежная тает тьма,
Синеву небосвода изрезали птичьи крылья...
Запиши: если верить в то, что тебя любили,
То снижаются шансы однажды сойти с ума.

Одиночества груз - это, в сущности, тот же лёд,
Он растает, когда ты посмотришь в упор на солнце.
Не надейся на то, что когда-нибудь всё вернется,
И не бойся того, что когда-нибудь всё пройдёт.

По ночам открывай окно для ветров и птиц,
Запиши для себя: для чудес не бывает поздно.
Запиши для себя: не бывает таких границ,
На которых тебе заказано видеть звезды.

(с) Лорелина

@темы: Стихи

---

[Тедди-Ло]

С конкурса на тему Мир без тебя: (предпоследнее место)

Я проснулся в краю неведомом,
Где тебя никогда не было.
За окном всё стояло белое,
И казалось, что ты есть.

Я встал и вышел из комнаты,
Я хотел убедиться – помнят ли
Другие вещи хоть что-нибудь,
Хоть что-нибудь, о тебе.

Над столом стойко пахло плесенью,
В холодильнике мышь повесилась,
Радио было весело
С календарём на стене.

Никто не подал мне знака:
И нож, и огонь, и бумага
Молчали упрямо и нагло,
Считали, что дело во мне.

Боже, скажи на милость,
Как же так получилось?
Если она мне приснилась,
Куда мне теперь идти?

Я пил молоко из пакета.
Вдруг это меня нету?
В окне всё белело от света
Как в самом конце пути.

@темы: Стихи

---

Одна глава из фэнтезийного романа, написанного на основе игры "Верность".

[Azura_Goddess]

ГЛАВА II. Принцесса и Дракон.

Читать

А вот другая история, которая произошла в северном, покрытом снегами, королевстве под названием Геральдика. Но началась она совсем не там. Что ж, начнем по порядку.

На окраине прекрасного королевства Верность, в маленькой, процветающей деревушке, жила была юная энергичная пастушка. И звали ее Антония. Девушкой она была веселой и трудолюбивой. Не сказать, что красавица, но за добрый нрав и жизнелюбие, всем она нравилась.

И был у Антонии возлюбленный Малифисент - красавец охотник. Много деревенских девушек за ним увивалось, но он был предан всем сердцем Антонии. И не смотря на то, что матушка ее была против их союза, считая Малифисента невыгодной партией, он страстно желал на ней жениться.

Любимым местом влюбленных был высокий холм близ деревушки, с которого открывался чудесный вид на замок и его окрестности. Любуясь пейзажем, Антония мечтала, что однажды они с Малифисентом будут жить в таком же прекрасном замке, окруженные роскошью, и забудут о нужде и тяготах простой жизни. Малифисент, в ответ на мечтания любимой, лишь молчаливо кивал и улыбался. Ему не важно было, будут ли они жить в богатстве во дворце или же вести скромную жизнь в хижине. Главное, чтобы его Антония была рядом.
Но вот, однажды, прослышала наша пастушка о колдунье, что жила неподалеку в лесу. Поговаривали, будто она могла исполнить любое желание за определенную плату. И принялась Антония уговаривать Малифисента отправиться к ней, в надежде, что та исполнит ее заветную мечту. Не понравилась охотнику эта затея. С детства слышал он, что с ведьмами дел лучше не иметь. Но, глядя на жалостливое личико возлюбленной, не смог ей отказать.
Ведьма жила в гуще леса, в домике, что стоял на вершине водопадного утеса. Глядя на жилище колдуньи, Малифисент застыл в нерешительности, удерживая руку Антонии. Девушка нетерпеливо потянула охотника в сторону дома:
— Ну? Ты идешь? — Глядя на Малифисента, спросила она.
— Антония, любимая... Ты только оглянись вокруг. Здесь все такое жуткое. Не думаю, что женщина, живущая в таком месте, отличается добротой. Прошу, подумай еще раз, прежде, чем мы постучим в эту дверь. Ведь наша жизнь не так плоха. Главное, что мы любим друг друга. Чего еще можно желать? — Малифисент нежно заглянул в глаза Антонии. Но та нахмурилась, раздраженно дернув плечиком.
— Чего еще желать? Ну, знаешь ли... Может я вовсе не хочу жить, еле сводя концы с концами. Много ты заработал на своем охотничьем промысле? Да и матушка моя такой союз никогда не одобрит. — Антония прикоснулась ладонью к лицу парня, — Мой милый Малифисент, пойми же, это наш шанс. К тому же мы уже здесь. Так давай сделаем то, зачем пришли.
Малифисент кивнул и они направились к дому ведьмы.

Не успели они постучать, как дверь распахнулась и на пороге возникла жуткого вида старушенция. Её седые волосы торчали в разные стороны, кожа была серого, землистого цвета, а в маленьких злобных глазках сиял хищный огонек.
— Гляньте-ка, у меня гости! Какая прелесть. Молоденькие, сочные. — Ведьма довольно хихикнула, — Ну что же вы стоите в дверях? Проходите. — Старуха посторонилась, пропуская в дом Малифисента и Антонию. Влюбленные неуверенно вошли, озираясь по сторонам. Жилище ведьмы было мрачным и пугающим, как и сама хозяйка.

— Не желаете супчик из жабьих глаз? — Спросила ведьма, кряхтя направляясь к кипящему котлу. Малифисент с Антонией переглянулись.
— Не стоит, спасибо... Мы пришли... — Неуверенно начала Антония, но колдунья ее перебила:
— Вы хотите, чтобы я исполнила желание, верно? — Она довольно хихикнула и хлопнула в ладоши, — Что ж, вам повезло. Сегодня я в хорошем настроении. Но мои услуги не бесплатны. И чем больше и серьезней желание, тем выше будет его цена.
Антония кивнула и достала из кармашка ситцевый платочек. Бережно его развернув, девушка показала ведьме, спрятанный там кулон:
— Это фамильная ценность.
Старуха зашлась в жутком хохоте:
— Ох, дитя, ты, действительно, полагала, что этого будет достаточно?
— Но это все что у нас есть. — Сказал Малифисент и взял за руку Антонию. — Пойдем от сюда, она нам не поможет.
— Тебе ведь опостылела такая жизнь, правда, девочка? — Сузив злобные глазки, произнесла ведьма. — Ты всегда мечтала о другом, но все вокруг не видят, что ты из другого теста. Ты не создана для того, чтобы пасти овец и быть прислугой в доме собственной матери. Которая, к слову сказать, как и прочие, не ценит тебя. А он, — старуха кивнула в сторону Малифисента, — Он не может и никогда не сможет дать то, что тебе так желанно.
Антония слушала колдунью, затаив дыхание. Малифисент крепче сжал ладонь любимой и потянул ее к выходу.
— Но я могу. — Коварно улыбнулась ведьма. — Представь, ты будешь жить в замке, твоим мужем будет сам Король. Люди будут падать к твоим ногам и никто больше не посмеет тебе указывать.
Глаза Антонии загорелись:
— О, прошу вас, это то, о чем я мечтала всю жизнь!
— Прекрасно! — Ведьма хихикнула и потерла ладони. — Я исполню желание и твоя жизнь навсегда изменится. А в замен... В замен я возьму его. — Она хищно впилась глазами в Малифисента.
— Что? Старуха, ты должно быть спятила, если решила, будто моя любимая на это согласится! — Возмутился охотник. И затем обратился к Антонии, — С меня хватит, идем отсюда.
Но, к его удивлению, Антония не спешила уходить. Она подняла глаза на Малифисента, затем перевела взгляд на ведьму:
— Но ведь он мне не принадлежит. Разве я могу распоряжаться чьей-то жизнью?
Ведьма расплылась в довольной улыбке:
— Тебе принадлежит его сердце, а значит и он сам. Так ты согласна? Дитя, в новой жизни он будет тебе не нужен.
— Но что тогда будет с Малифисентом? — робко спросила Антония.
— О, не беспокойся о нем. Он будет мне служить, покуда я жива. И сам будет жить вечно... хм, скажем, в облике дракона. Его ждет бессмертие и вечная молодость. Неплохой обмен, не так ли? - Ответила ведьма.
— Что за вздор! Любимая, нам пора! — Сказал Малифисент и направился к двери.
— Я согласна. — Вдруг тихо молвила Антония. Охотник встал как вкопанный и ошарашенно посмотрел на свою возлюбленную.
— Превосходно! — Ведьма захлопала в ладоши и даже радостно запрыгала на месте.
В тот же миг Малифисента приковало к полу железными кандалами, а Антония, облаченная в прекрасное платье, очутилась на заснеженной полянке. В это время король Колдвин охотился в лесу неподалеку. Погоня за ретивым оленем привела его как раз к этой самой полянке, где он повстречал загадочную незнакомку в роскошном платье. Коей, разумеется была наша Антония. Девушка была восхищена статью и внешним лоском короля. Колдвин был молод и весьма хорош собой.
Антония наплела ему, будто заблудилась и не помнит, ни кто она такая, ни от куда родом. Король поведал , что она попала в северное королевство под названием Геральдика, где, собственно, правит он сам. Девушке казалось, что ею овладела любовь с первого взгляда. Король тоже был пленен юной Антонией, правда, скорее всего, виной тому были ведьмовские чары.

Вскоре в мраморном дворце состоялась пышная свадьба короля Колдвина и Антонии, на которую съехались все. В том числе и лучший друг жениха, король Эвентибальд I. Галантный. Правдивы были слова ведьмы. Жизнь Антонии, действительно, круто изменилась. Она быстро привыкла к роскоши и королевским почестям. Однако, нужно отдать ей должное - правила новоиспеченная королева с мудростью и добротой. Так что народ Геральдики ее очень любил.
Не прошло и года, как у Короля и Королевы родилась чудная малышка, принцесса Северина. И не было на свете ребенка краше и милее. Даже король Эвентибальд, который стал крестным маленькой принцессы, втайне злился и завидовал Колдвину. Ведь его распрекрасная малютка Беляночка проигрывала златокудрой принцессе Геральдики во всем, в красоте, грациозности и даже в сообразительности.
А принцесса Северина все росла и хорошела с каждым днем, на радость любящим родителям.

Во дворце праздновался десятый День Рождения принцессы, когда на королевство обрушилась беда. Огромный огнедышащий Дракон напал на Геральдику. Он разрушал и сжигал все на своем пути, оставляя лишь руины и горы пепла. И так день за днем, год за годом, пока не минуло 6 лет. Королю Колдвину еще удавалось чудом держать оборону дворца и его окрестностей, но численность войска таила на глазах, так же как и запасы еды.
И вот настал роковой день, когда остатки королевской армии были разбиты и Дракон прорвался ко дворцу. Он не щадил никого. В воцарившемся безумии, в отчаянной попытке спасти королеву и юную принцессу, Колдвин сам взял в руки меч и храбро пошел на Дракона. Но был повержен. Увидев, как Дракон растерзал ее отца, прекрасная Северина прикрыла глаза, едва не лишившись чувств. Антония встала впереди дочери, заслоняя ее своей спиной. Оставив, наконец, бездыханное тело несчастного короля, Дракон повернулся к королеве и уже через мгновение навис над ней. Его огромная клыкастая пасть была так близко... Но отчего-то он медлил. Антония подняла испуганный взгляд и ужаснулась: на морде огнедышащего монстра, пересекая (до боли знакомый) карий глаз, красовался огромный шрам. И королева знала кому он принадлежит.
— Малифисент? — дрожащим от страха голосом, прошептала она.
Дракон издал оглушительный рев и, схватив королеву, разорвал ее пополам. Принцесса Северина тут же рухнула в обморок. Дракон подхватил ее и унес в старую заброшенную башню колдуна, что находилась на границе Геральдики и Верности. Правда, колдуна там уже никакого не было, так что жуткий Дракон спокойно мог там хозяйничать.

И томилась прекрасная принцесса Северина в башне, полной золота, под стражей Дракона. Ведь всем известно, Драконы любят золото. Однако, принцесса, небывалой красоты, была для крылатого зверя самым ценным сокровищем.

Златокудрая Северина была глубоко несчастна. Будучи пленницей огнедышащего монстра, убийцы ее родителей, разрушившего целое королевство, все что оставалось принцессе — мечтать, что однажды какой-нибудь храбрый рыцарь одолеет жуткого дракона и вызволит ее из заточения. Кстати, молва о принцессе севера, невиданной красоты, что сидела в высокой башне под охраной свирепого дракона, разлеталась быстро. И отважные смельчаки то и дело испытывали удачу в попытке спасти бедняжку. Но все было тщетно и живым пока никто не возвращался. Так что Северине оставалось только читать книги и мечтать о заветной свободе. Но и у дракона была своя мечта.
Вскоре после похищения принцессы настала ночь полной луны. На этот краткий срок чары, наложенные злой ведьмой ослабевали и Малифисенту возвращался его человеческий облик. В ту ночь он нанес визит прекрасной Северине и, сраженный прелестями принцессы, поведал свою историю, в надежде на то, что это смягчит ее сердце.
Малифисент был все так же молод и красив, как и семнадцать лет назад. Колдунья не солгала и вместе с проклятием даровала ему вечную молодость и бессмертие. И все же, прошедшие годы изменили его. Сжигаемый злобой и обидой за предательство, Малифисент стал жесток и беспощаден. Несколько лет вынашивал он план мести той, что погубила его и обошлась как с игрушкой. И вот, когда деревенские жители сожгли его хозяйку, ведьму, на костре, он, наконец, обрел свободу. И, разыскав Антонию, в полной мере выплеснул свою ярость, разрушив все, что было ей дорого. Но увидев юную дочь Антонии, такую хрупкую, невинную с шелком роскошных золотистых волос и точеными чертами лица, он был сражен ее красотой и не смог причинить ей зла. Напротив, он возжелал ею обладать. И, перенеся девушку в неприступную башню, стал ждать наступления полнолуния.

Впервые, увидев полуночного гостя в своих покоях, ставших для Северины тюрьмой, принцесса обрадовалась, решив, что явился ее спаситель. Но вскоре ее постигло разочарование. Малифисент был вежлив и обходителен. Глядя в испуганные глаза юной красавицы, все, чего ему хотелось — это доказать, что он не чудовище, что это ее мать, королева Антония, обошлась с ним жестоко и сделала тем, кто он есть.
— Это ни в коей мере не оправдывает всех злодеяний, что вы натворили. Вы монстр! — Ответила принцесса, прячась за высокой колонной.
— Не стоит меня бояться, я не причиню тебе зла. — Сказал Малифисент, делая шаг на встречу Северине.
— Если хоть малая часть из того, что вы говорили, правда, прошу вас, отпустите меня. — Девушка робко вышла на свет.
— О, как же ты прекрасна! — восхищенно глядя на Северину, произнес Малифисент. — Ни один мужчина, в здравом уме, не смог бы тебя отпустить.
— Вы выглядите и говорите, как мужчина. Но вы не он. Чудовище, убийца! — Принцесса подняла глаза и с вызовом посмотрела на Малифисента.
— Пройдет время и твое сердце смягчится. Я буду приходить к тебе каждую ночь полной луны. И поверь, сидя здесь в полном одиночестве, уже совсем скоро ты будешь радоваться и ждать моих визитов. — его лицо исказила самодовольная усмешка.
Малифисент был верен своим словам и в каждое полнолуние приходил к принцессе. Но вопреки его ожиданиям, Северина не становилась благосклонней. Он осыпал ее драгоценностями и роскошными нарядами, но она по прежнему смотрела на него с ненавистью и страхом. Дракон все больше злился, снедаемый нетерпением и мучительным желанием увидеть хотя бы проблеск нежности в ее прекрасных глазах, но принцесса оставалось холодна и неприступна.

---

[Тедди-Ло]

Дуэльный рассказ на тему Невидимое, доп условие - не использовать однокоренные слова от видеть, глядеть, смотреть, глаз.
В пронизанной солнцем светлой комнате, ты наклоняешься к полу, чтобы поднять упавшую книгу и твоя рука беспрепятственно проходит сквозь меня. Раньше я с трудом сдерживалась, чтобы не отскочить. Но теперь привыкла. Я прихожу сюда каждый день, потому что это нужно мне для работы. И ещё, потому что это интересно. Но ты об этом не знаешь. В этом весь смысл. Такие вещи в вашем измерении и времени ещё не изобрели. А у нас они стоят бешеных денег. Кто бы мог подумать, что вуайеризм окажется таким распространённым извращением. Впрочем, за меня платит университет. И он мне платит за работу, а не за развлечение.
Ты вздыхаешь и остервенело чешешь голову. Да, пора бы помыться. Ты уходишь в душ, я было делаю шаг за тобой, но сдерживаюсь и остаюсь на месте. Однажды из любопытства я присутствовала при твоём омовении. Это было смешно и неловко. Когда ты лёг в ванную и неожиданно начал делать это, я не смогла отвернуться. Как будто меня приковали цепями, приклеили к движению твоих рук, к выражению твоего лица, к подрагивающим опущенным векам. Твоё тело почти полностью было скрыто под пенной водой и всё же... В тот раз я была уверена, что ты меня обнаружишь. Сердце грохотало в ушах, оно звучало на всю твою квартиру, на весь город. Но ты вылез из воды, вытерся полотенцем и снова прошёл сквозь меня. Но нет, даже и не думай, на самом деле меня не волнует твой секс и твоё обнажённое тело. Это была случайность. Меня волнует совсем иное.
Ты знаешь, как мы все меняемся, когда остаёмся в одиночестве? Когда даже не подозреваем, что за нами могут следить? Конечно, не знаешь. Догадываешься, может быть, – а мы знаем точно. Знал бы ты, какой простор для учёных и писателей открыл проекционный луч! Проекцию вроде меня не остановят запертые двери. Мы пройдём всюду – бесплотные, полностью проницаемые для света и звука, для любого типа волн. Неуловимые ни одним из твоих органов чувств. А я – я улавливаю всё и наслаждаюсь этим. Я знаю о тебе всё: как ты меняешься, общаясь с разными людьми, как ты лжёшь друзьям, родителям, коллегам. Как ты лжёшь себе – даже ты не знаешь о себе правды. Ты ведь не можешь оказаться на моём месте – со стороны от себя. Даже когда ты проходишь мимо зеркала, ты меняешься – выражение лица, поза. У тебя расправляются плечи, выравнивается осанка. Я бы выбросила все зеркала в твоём доме, их слишком много. Слишком много того, что меняет твоё восприятие себя, твоё поведение, мимику. Единственное, о чём я жалею – я не слышу твоих мыслей. Наверняка они тоже меняются. Благодаря тебе я смогу защитить свою кандидатскую. К счастью, использование иномирцев без их информирования и согласия – вполне этично. Слава пакту о неразглашении. Вы ничего не должны знать, пока сами не докопаетесь до других миров.
***
Большую часть времени ты лежишь на кровати. Ты ничего не делаешь, не приводишь к себе гостей, ты почти перестал есть, а твой бар наполовину опустел. Ты даже не читаешь больше, а ведь ты любишь читать больше всего на свете. Ты только работаешь или бездельничаешь. У меня такое впечатление, что ты медленно гаснешь, как древняя лампа накаливания, на которую не подают достаточно напряжения.
Что с тобой творится, моя подопытная свинка? Когда ты общаешься с коллегами, родителями и друзьями ты совсем другой. У тебя всё в порядке. Они ни о чём не догадываются. Ты шутишь, болтаешь, говоришь впопад и умно. И ты потухаешь в одиночестве. Ты сам-то осознаёшь, что с тобой что-то происходит, м?
Что же случилось? Мне казалось, я не пропустила ни малейшего эпизода твоей жизни. Я даже читаю твою переписку в телефоне и соц-сетях. Ничего. Просто теряешь волю к жизни? У нас такое бывает. Наши врачи давно научились такое лечить, физико-моральные параметры измеряются как температура, таблетки от всех проблем давно изобретены. Но я не могу их тебе принести.
Зачем ты притащил все эти справочники по фармакологии и физиологии, хотела бы я знать? Ведь ты историк по образованию. Что ты задумал?
***
Вести наблюдения становится всё тяжелее. Интуиция ненаучна. Моя интуиция вопит об опасности. Больше всего меня пугает твоё спокойное угасание, ты словно бы стоишь на кочке, которая медленно погружается в болото. И ты знаешь об этом, но ты не шевельнёшь и мускулом. Ты просто ждёшь. Или не просто. Я перечитала все закладки и карандашные заметки, которые ты оставил на полях.
Действие препаратов на сердечную мышцу, потенциирование действия антиартимиков. Высшие разовые дозы, токсические дозы, рвотный рефлекс, обратимое время смерти...
Я доложу об этом руководителю, обещаю, мы вместе что-нибудь придумаем. Ты ведь славный, я-то знаю. Немного стесняешься своей доброты, если приходится помогать постороннему человеку, но никогда не отказываешь. И ты красивый, правда. И умный. У тебя много друзей. Я не понимаю, зачем тебе пришло в голову убить себя.
***
Ты сидишь на полу в окружении всех этих мерзких книг с закладками. Я знаю, что ты считаешь книги друзьями, но эти книги – предатели. Они хотят научить тебя, как умереть. Я бы сожгла их, если бы могла. Перед тобой банка со слабым алкоголем, две коробочки с таблетками и кружка с горячим питьём от простуды. Но это обман, ты ведь не болеешь! Здоровому человеку не нужны лекарства. Это всё, что тебе помогает умереть. Я слежу за тобой уже год, я знаю тебя лучше, чем любое существо во всех мирах, но я не знаю, почему ты решил это сделать. Я ненавижу проекции за то, что они бесплотны, я ненавижу их за то, что ты не можешь меня услышать, что я не могу вырвать у этих книг страницы и выбросить эти доисторические смертельные таблетки. Я могу только следить. Я встану прямо между тобой и ними.
– Остановись!
Ты протягиваешь руку сквозь меня и берёшь кружку с горячим питьём. Звонит телефон. Неужели, шанс? Ты берёшь трубку, это твоя подруга, ты шутишь и смеёшься с ней, вы договариваетесь встретиться на неделе. Она ни о чём не догадывается! Она не хочет приехать!
– Знаешь, научрук отнял у меня этот проект, когда узнал, что ты – самоубийца. Он сказал, что помогать тебе неэтично. Мы не должны вмешиваться, но я всё равно прихожу к тебе. Уже две недели, как меня сняли. Я пользуюсь проектором незаконно. Ну и пусть.
Наверное, я плачу.
Ты допил горячее и берёшь таблетки. Ты пишешь смс. Прощаешься с друзьями. Может быть, кто-то сможет приехать, может быть, кто-то успеет? Мне хочется уйти, но как и тогда, в ванной, я прикована. Я не могу даже отвернуться. Ты глотаешь маленькие таблетки и запиваешь их алкоголем. Я знаю, ты делаешь это, чтобы подавить рвотный рефлекс. Чтобы они успели всосаться в желудке, ты пытаешься обмануть организм, который хочет жить. Ведь тебе всего двадцать шесть лет!
Мне кажется, что это у меня в желудке растворяются таблетки, что они попадают в мою кровь и движутся к сердцу. Я чувствую, как оно замирает и дёргается не в ритме.
Банка выпадает из твоей руки и газированная гадость, разлившись, шипит на ковре.
Никто не едет. Я опускаюсь на колени и прикасаюсь к тебе – мои руки точно также проходят сквозь. Я не могу даже попытаться найти пульс. А потом ковёр под тобой намокает – физиология смерти.
Я остаюсь с тобой до тех самых пор, пока не приезжает твой лучший друг. Он выломал дверь. Он врач, он бы мог тебе помочь. Но он опоздал на четверть часа.
Когда санитары труповозки уносят тебя из комнаты, я остаюсь одна – два пятна на ковре и отвратительные книги. И больше тебя нет.
***
Я ушла из университета. Меня отправили в долгие каникулы, на реабилитацию. И, конечно, наказали. Если бы я ушла сразу, как только сняли проект, мне бы реабилитация не понадобилась. Иногда мне кажется, что мы поменялись местами, что теперь ты всё знаешь и сам следишь за мной. Я в этом почти уверена, когда протягиваю руку в пустоту и вспоминаю твоё лицо с опущенными, подрагивающими веками. Не там, не на ковре. В ванной.

@темы: Проза

---

Зеркальные лабиринты прошлого

[Лорелина]

-Мой принц... Это шавки, неужели Вы не понимаете? Это просто дворовые псы, и у них нет ни малейших представлений о чести.
Она гладит его по волосам, в которых отчетливо сверкают серебряные нити. Наклоняется - и легко, почти неощутимо прикасается губами к холке. Она знает, что это - никакая не холка, а основание шеи, которое в среде именитых медиков носит какое-то заковыристое название. Ей плевать.
-Мой принц...
Он поднимает голову и смотрит ей в душу глазами цвета опавшей хвои, потока, весной стекающего с вершины горы, неба перед грозой.
-Мой принц, Вы выдержите, я обещаю. Вы не сдадитесь - я знаю Вас. Мой принц...
-Не надо. - слова падают, словно камни в пропасть, эхом отдаются в пустой комнате, звенят в морозном стекле. - Не надо, девочка. Уже слишком поздно. Да и какой я тебе принц, я всего лишь бродяга без прошлого и будущего.
-Так называют тебя люди. Они верят тебе. Они пойдут за тобой.
-Они пойдут за образом. Всего лишь за сложившейся в их головах картинкой: красивый, веселый, удачливый и бесшабашный мальчишка. Но это время прошло.
Она берет его за руку. Тонкие пальцы так горячи, словно ее жжет изнутри лихорадка. И улыбается.
-Мой...
-Хватит. Тебе пора спать.
Это звучит чуточку более резко и холодно, чем стоило бы. Но... она и так уже слишком к нему привязалась. Смешная девочка - дочка трактирщика, с густыми волосами цвета льна. Смешная, открытая, такая живая, такая чистая. Хватит. Все это уже было тысячу раз - и наивные девочки, и это, так и оставшееся от прошлой жизни "мой принц". Хватит. И так уже слишком много сил потрачено на борьбу с зеркалами прошлого, слишком хорошо известно, как легко заблудиться в их лабиринтах. В той звенящей, жуткой тишине, где из каждого отражения на него смотрит то он сам - молодой, смеющийся, счастливый, то призраки тех, кто был рядом с ним. И слишком велико искушение остаться среди этих зеркал - еще одной тенью среди таких же теней. Рядом с теми, кто его любил, с теми, кто своей любовью уже не причинит ему боли никогда.
Она улыбается ему, затворяя за собой дверь.
Уже входя в свою комнату, одними губами произносит: мой принц.
Ей всё равно, кто раньше так его звал, кто был с ним раньше. Ей известно, что нужно делать, и чего это будет стоить. Но... пожалуй, этот человек - из тех, за кого стоит побороться.
За стеной он наливает себе вина, и пьет залпом, почти не ощущая вкуса. И к лучшему. Мерзкое пойло... Впрочем, и к лучшему - назавтра голова будет болеть так, что на осколок льда в сердце можно будет просто не обращать внимания.
Она становится на колени - лицом к окну, где на темном бархате ночи расцветают миллионы искорок-звезд.
Он смотрит в огонь, и пламя послушно рисует женское лицо. То же, что и всегда.
Она закрывает глаза, прислушиваясь к ритму своего дыхания, к пульсу, к биению сердца.
-Силой, данной мне... Ветром, что в сердце моем... Любовью моей...
Рядом с ней появляются две женские фигуры. Одна из них обнимает ее за плечи.
-Девочка моя.
-Мама.
-Не надо. Это не твоя сказка... и песня не твоя. У тебя однажды хватило сил на то, чтобы вернуть крылья тому, кто не просил тебя об этом. Тому, кто никогда не вымаливал у тебя защиты или любви, кто принял твой дар так, как должно. Те крылья были рождены из твоего света, и потому он благословлен. В другой раз ты расплачивалась тьмой - но та, другая тьма, оказалась сильнее тебя. Тебя вытащили, и ты вновь зацепилась за жизнь, нашла себе точку опоры. Но тебе нечем заплатить в третий раз.
-Неправда.
Вторая фигура шагает к ней, заслоняет собой проем окна.
-Кто ты?
-Я - Лабиринт. Ты хочешь пойти со мной?
-Да.
-Девочка моя. - первая из женщин слегка придерживает за плечи девушку. - Подумай. Допустим, ты даже сумеешь пройти и сумеешь вернуться. Но чем ты будешь платить? Что станет пламенем, из которого рождается жизнь? У тебя больше нет ни света, ни тьмы. У тебя больше нет тех, кто спустится за тобой в пустые долины.
Та, что стоит на коленях напротив окна, улыбается. Она вспоминает ласковые глаза и теплые руки.
-У меня был Мастер. У меня был тот, рядом с кем мое место было слева и на полкорпуса сзади. Я смогла заплатить за обоих... и теперь я заплачу за него. Ты права - во мне не осталось ни света, ни тьмы. Но у меня все еще есть ветер.
Первая из женщин хмурится.
-Хранитель?
-Да.
Та, что стоит напротив окна, чуть заметно улыбается.
-Этой цены достаточно. Ты идешь?
-Да.
-Протяни руку.
За стеной тот, кого называют принцем, закрывает глаза, впервые в жизни устав смотреть на огонь. Он засыпает. Целую ночь ему будет снится берег моря, холодные серые волны и чей-то бесстрастно-пристальный взгляд.
Она встает с колен и протягивает руку, шагая вперед.
Темнота. Тишина.
Шаг.
Тот, кого она называет принцем, обнимает красивую черноволосую женщину. Оба - такие красивые, юные, беспечные. Оба счастливы. Лето. Такой запах, какие бывают летом в городе после грозы.
Шаг.
Принц смотрит вслед уходящей черноволосой. В глазах - темные омуты. Зима. Снег.
Шаг.
Он танцует с синеглазой девочкой в белом платье. Он снова счастлив. И только иногда губы сжимаются в тонкую злую линию.
Шаг, шаг, и еще шаг.
Он смотрит в ночь, растворяясь в ней, как в любимой женщине. Больше нет ничего. Больше не будет ничего - никогда! Только ночь. Только пустота.
Шаги... десятки, сотни шагов по лабиринтам чужого прошлого.
-Теперь ты знаешь. Теперь ты тоже помнишь все это. Так есть ли необходимость его спасать? Он сам сделал выбор, он выбрал себе в любовницы ночь.
-Я хочу, чтобы у него был еще один шанс. Светом и тьмой, любовью, что в сердце моем, ветром, что в крыльях моих - уходи!
Ее снова захлестывает ощущение силы, темной воды, когда нельзя всплыть и не получается сделать вдох. Она закрывает глаза... и вспоминает всех тех, кто был рядом с ней, кто берег ее, тех, кто клялся ее охранять. И боль отступает.
-Жизнью и смертью, последним Рубежом, весной и осенью я клянусь: у тебя больше нет над ним власти!
Рушатся стены. И вновь ее окутывает холод. Еще чуть-чуть... Еще совсем немного продержаться. Пока горят свечи в чужих окнах, пока ее имя называют среди живых, пока о ней помнят мелочи, делающие ее живой. Еще один вдох, пожалуйста, только один!
-Волчьей шерстью, мартовской ночью, запахом полыни на вершине склона я выкупаю его у тебя! Да будет так...

...И зеркала звенят, рассыпаются на осколки, чтобы с рассветом растаять туманом, и исчезнуть с лица земли - вместе с дождем.

(с) Лорелина

@темы: Проза

---

Мы друг другу приснились в последнюю ночь февраля...

[Лорелина]

Мы друг другу приснились в последнюю ночь февраля.
Заметала поземка тропу серебра и скорбей,
Ветер рвал облака, становился сильней и сильней,
И не спали гитарные струны, о чем-то молясь.

И в небесных кострах боги плавили страшные сны,
Отправляя крылатых от зла охранять Неверлэнд...
Нас с тобой отыскали посланцы в последний момент,
На забытых тропинках таинственной горной страны.

И тогда же из сердца, что было заковано в лёд,
Проросли первоцветы. И ветер проснулся в груди.
И на место заклятия "выживет только один"
Мы вписали молитву: "Всевышние, пусть не умрёт

Тот, кого я когда-то страшнейшим врагом посчитал,
Для кого приготовил кинжал, закаленный в ночи...".
Улыбаются ангелы. Небо над нами молчит.
И воздастся тому, кто чужие ошибки прощал.

@темы: Стихи

---

Привычные вещи

[Capitaniv]

Все закончилось.

- Ничто никогда не заканчивается. У меня одна просьба. Обещай, что выполнишь.

- Обещаю.

- Когда начнется, никаких врачей, никаких скорых. Просто держи меня за руку.

Из к/ф «Метод»



- Налей мне побольше одеяла. Холодно, - попросила Аня.

Я налил с горкой. Аня тотчас блаженно сомкнула глаза. Наблюдая, как она причудливо барахтается во сне – словно золотая рыбка на волнах – я мысленно плыл рядом с нею.

В последнее время я совсем не сплю, Аня – другое тело. Раньше думалось – мы одно целое, оказывается, нет – во мне нет и капли Ани (интересно, а в ней меня?). Мы связаны на каком-то надтельном уровне: когда она рядом, бьются – хлопают – крылья-легкие, усиленно гоняя кровь по большому и малому кругу. Сердце, к слову, не гоняет кровь, оно – лишь клапан.

Всю свою бессознательную жизнь я ловил себя на мысли, что мыслимо неодинок, пока не появилась Аня. Встретив ее, я сказал, что «она женщина-кто». «Что?» - спросила она. Я пересказал: «не что, а кто». Аня произнесла: «Ты заставляешь мою голову биться чаще»: надутые легкими сосудики на ее висках заметно пульсировали. Мне захотелось прикоснуться губами к одному из них, я потянулся, но Аня отстранилась, даже нет – не отстранилась – скукожилась: поцелуй завис в воздухе, Аня накинула на него перчатку и спрятала в карман.

- Вчера, - сказала она. – я слушала деревья. Они спрашивали друг друга, как мы живем без корней.

- У меня-то корни есть, - возразил я.

- Покажи, - потребовала Аня.

Достав плеер, я нашел нужное и нажал «воспроизведение». Зазвучал голос прабабушки. Она рассказывала сказку (мне тогда было года четыре).

- Деревья и не знают, как корни звучат, - произнесла Аня, улыбнувшись впервые с момента встречи. – У меня нет корней, - продолжила она. – Уйду, никто и не вспомнит, что была.

- Я вспомню, - пообещал я.

Аня достала из кармана поцелуй, положила на ладонь, подула на нее, произнесла: «Будешь как великий вспоминатель».

- Великий кто? – не понял я.

- Некто вспоминатель, как Великий Нехочуха в мультике про.

- В русском языке нет послеслогов, - заметил я.

- Так хочется, чтобы были послеслоги, послеменяги и послетебяги - сказала Аня, - что Великий Нехочуха пережует и выплюнет.



Белый и черный шли рядом. Черный чеканил шаг по хрустящему снегу, белый едва поспевал за ним.

- Куда ты спешишь? – спросил белый.

Черный сперва не удостоил его вниманием, затем вдруг резко остановился, так что белый пролетел несколько шагов вперед, прежде, чем застыть на месте.

- Смешно, - подосадовал белый.

Черный ухмыльнулся.

- Явимся во сне? – спросил он.

Белый засомневался было (достойна ли?), затем махнул рукой (во сне, мол) и произнес:

- Постучаться бы, так. Сказать, здравствуйте. Это мы. Не ждали? А это мы. К счастью, в жизни каждого человека наступает миг, когда мы приходим. Почему к счастью? Потому что счастье – это забвение: я – белое, он (белый показал на черного) – черное. Ах, вы не понимаете, что такое белое и черное забвение. Не все ли равно, спрашиваете. А что такое воспоминания, знаете? Белые, черные…

- Серые еще – заметил черный, затем цыкнул: «Заткнись!»

В шаге от них бежала собака, остановилась, втянула носом воздух, скульнула, понеслась со всех ног.

- Напугал животное, - посетовал черный, - Постучаться бы, говоришь. А они не откроют. Никто не откроет. А если и откроют, то на порог не пустят, а то и пихнут с лестницы. Поэтому мы уж так – без стука.

- Я всегда стучу, - не согласился белый. – Подхожу к двери, легонечко костяшками пальцев тук-тук и жду.

- Открывают? - с издевкой поинтересовался черный.

- Нет, но.

- Мне тоже. Я с ноги дверь распахиваю. Иногда вместе с задверным жителем.

- Тоже распахиваешь? (хи-хи), - спросил белый.

- Кого? – не понял черный.

- Жителя.

Черный не улыбнулся.



Около двух легонько постучали, даже не постучали – поскребли – об обивку двери. Часовая кукушка вылетела из гнезда, произнесла «ку» и, повиснув на пружине, замолкла. Нули времени вытекли из циферблата, раскатились по полу, десятка превратилась в единицу, барабанные палочки – одиннадцать – заколотили по.

Подойдя к входной двери, я негромко приоткрыл ее, затем, когда в проем во весь голос ворвалась вьюга, распахнул на полную, пригласил:

- Проходите.

Черный и белый прошли по сторонам от меня – невидимые, неслышные – обдали холодом.

Белый облетел темные стороны комнаты. Черный приблизился к купающейся в волнах сна Ане, прислонил ладонь к ее лбу.

- Градусов тридцать восемь, - произнес он, - Выпил чарку Аниного жара, причмокнул, весь стал ладонью, убрался, захмелевший со лба.

- Не все тебе сорок, - поддел белый. – Разбудим? Пусть попрыгает на полусонных?

- Полусогнутых, - поправил черный, достал из кармана обрывок облака, оторвал от него частичку, свернул самокрутку, запарИл, протянул остаток белому.

- Будешь?

Белый взял облако, вгрызся в него лицом, вдохнул верхний воздух – несуществующие легкие развернулись, заработали глубоко и редко.

- Кайф, - прошептал он.

- Но-но, - прервал его черный. - Не погань момент.

Белый скользнул к человеку, заглянул внутрь зрачков.

- Глянь, - произнес он, - чего понаписано.

- Серое? – спросил черный.

- Сплошняком. Есть отдельные просветления-потемнения, а так. Жаль, серый не с нами – его клиент.



Вошедшие растворились в воздухе комнаты. «Сколько их было?». Включив лазерную указку, я обшарил ею комнату. Никого, по крайней мере зримого, не было.

- Эй, - позвал я. – Вы здесь?

Слепая, глупая уверенность, что некто просочился мимо меня в комнату, когда я открыл дверь, улетучилась. Аня застонала во сне. Подойдя, я положил ладонь ей на лоб. У Ани был жар.

«С чего, с чего ты решил, что за ней придут? С чего ты взял, что за ней придут именно сегодня? Где доказательства, что они здесь?».

Внезапно я почувствовал прохладное прикосновение к руке. Представилось страшное: Ани нет. Ни сегодня, ни завтра, ни даже вчера, когда она была. Я упал на колени, взял ее руку и, не обращаясь ни к кому, зашептал:

- Не надо. Слышите? Только не она. Что вам мало? Шесть миллиардов мало. Берите любую, любого. Или у вас разнарядка? Разнарядка на мою Аню. Мою! Аню! Слышите?



Черный и белый затаили несуществующее дыхание, поднялись к потолку, отчего человеческая фигурка стала казаться меньше. Они внимали.

- Слышите?

Человек прижал Анину ладонь к губам, продолжил:

- Почему? Почему она? Господи, - он неумело перекрестился, вызвав ухмылку белого, - спаси и сохрани. Да святится имя твое, аминь. Господи, отведи. Если ты заберешь Аню. Если. Но ты ведь не заберешь, они – не заберут, господи?

«Почему Бог должен всех слышать?» - послал мысленный сигнал черный белому.

- Если ты заберешь Аню, я прокляну! Тебя! Всех! Слышишь?! А хочешь, в церковь схожу, свечку поставлю. Двадцать поставлю! За здравие. Господи, отведи.

«Господи, помоги. Господи, прокляну» - ответил белый черному.

- Ей всего тридцать. Не шестьдесят, даже не сорок. Слышишь? Почему, она? Не верю, что так надо. Слышишь? Кому надо? Тебе? Мне? Кому? Почему она? Просто объясни, я хочу знать.

«Почему не она?» - мысленно поинтересовался белый.

Человек, словно услышав, поднялся с колен, прошелся вдоль комнаты, развернулся, направился к стене.

- Почему не она? В самом деле, почему? Тридцать лет? Умирают и раньше, но… - человек застыл в поисках «но».

«Заморозить его?» - пошутил черный.

«Ответов нет», - ответил белый. – «Ответов никогда не бывает. Почему не она? И все – тупик, безысходность».

- Но, - продолжил человек. – Она не сказала главное, такое, что непременно, обязательно должна сказать. Иначе она сама не имеет смысла. Ее жизнь, ее всё бессмысленно. И я ей не сказал, слышите?

Человек проглотил вдох и скороговоркой выпалил:

- …когда умерла мама, я тоже не успел ей сказать. Пришел, чтобы сказать, а ее уже нет. И она, говорят, под капельницами, в маске очнулась, что-то говорила, но ее не могли услышать. Не хочу так снова.

«Пусть скажут?» - спросил белый.

Черный утвердительно кивнул.



Аня открыла глаза.

- Холодно, - прошептала она. – Слышишь, как холодно?

Я прислушался, но, не расслышав холод, опустился перед ней.

- Ань, ты что-то хотела сказать. Важное что-то.

- Я?

- Важное, Аня. Как будто в последний раз. Хотя, давай я скажу? Я это ты, понимаешь, Аня. Ты. Без тебя я уже не я.

Аня подняла руку, провела ладонью по моим волосам, улыбнулась.

- Как ты можешь быть я? Вот она я. Вот – ты. Легкие, сердце у меня свои, у тебя свои. Думаю я не так как ты. Живу не так. Почему ты это я? Вот, уйду, никто и не вспомнит, даже ты. Мир ни капельки не изменится.

- Аня, не то. Скажи, что ты хотела сказать, но так и не сказала.

Аня опустила обессилевшую руку.

- Налей мне еще чуточку одеяла. Очень холодно, - попросила она, проваливаясь в сон.



- Заполняй, чего тянуть? – сказал черный.

Белый достал из кармана карандаш, послюнявил, выписал в воздухе несколько строчек, остановился, задумался «Что еще?».

- Про отсрочку писать?

- На хрена? – ответил черный. – Не сказал он главное, видите ли. А что, что главное? Что такого он должен был сказать, чтобы отсрочить? Ты – это я. Тьфу, лирика-сантименты.

- А есть слова, чтобы отсрочить? – спросил белый.

- Есть, - ответил черный уверенно. – Только не у таких, как они. Живут всю жизнь, обжираются, трахаются, о Боге вспоминают по случаю нерадостному чаще, чем в Рождество или Пасху, а все туда же. Нет у таких, как они, слов, даже прав на слова нет.

- Аня тоже не угадала, - заметил белый. – В том, что мир не изменится. Изменится, еще как. Мир как картина. Если на нее водой из чернильницы плеснуть, высохнет – и вроде та же, а, глядишь, тут краска поехала, здесь холст проелся.

Белый открыл портмоне, вытряхнул из отделения для мелочи крошки, подул на всякий случай, сложил Аню вчетверо, затем еще и еще раз.

- Сильно не сминай, не развернешь потом, - посоветовал черный.

Белый прислушался, развернул последнее сложенное, разгладил Аню по складке, убрал в отделение для мелочи.

- Пошли? – обратился он черному.

Вышли они, как и вошли – через дверь.



Человек держал руку девушки, продолжая искать нужные слова. Слов не было. Аня ушла. Мир заволокло белым.

@темы: Проза

---

Белая Дева

[Jake Enotoff]

Розы прекрасны, но скоро они умрут,
Дом опустеет, а город накроет мгла.
Мне не согреть коченеющих бледных рук.

- Милый, ты плачешь?
- Мне что-то попало в глаз.

Я разучился смеяться и ликовать,
Даже когда вспоминаю о Рождестве.
Вместо молитв "дважды восемь" и "трижды пять"
Снова и снова проносятся в голове.

Падает сверху колюче-искристый снег -
Части стекла, что разбилось на небесах.
Ночью я видел в кошмарно-прекрасном сне
Белую Деву со смертью и льдом в глазах.

Знаю, однажды она позовет меня,
И мы отправимся вместе в далекий путь.
Герда, прости, но тебе меня не понять.

- Что ты сказал?
- Просто что-то кольнуло в грудь.

@темы: Стихи

---

[Morana Bladerunner]

Здравствуйте!

Выкладываю на суд...
Нетипичная для меня манера написания - первая проба. Впрочем, как в голове складывалось - так и записывала...

Разметало пеплом по снегу белому,
Вьюгой унесло да растрепало по миру...
Боль и радость станут наградой смелому.

Вдаль гляжу, да ни зги не вижу,
Застилает очи вода проклятая солёная...
Неспокойная, нелюбимая
Проклинает, мечется, несудьбою калёная,
Несчастливая, нелюдимая.

Унесло, рассеяло, разорвало в клочья...
Синим бисером сердце рассыпалось,
Да впиталось ночью стылою в землю мёрзлую.
Песню старую в небо звёздное
Пропоёт, прокричит, проплачет.
Позовёт...

Голос крови внутри проснётся.
Разгорится, зажжется, вспыхнет память,
По телу живым огнём разольётся.
Всё померкнет одною ею.
В пропасть черную не сорвётся, не упадёт -
Сам шагнёт и расправит крылья...

Он найдёт её одинокую
На краю скалы, что над бездной вод,
Белокурую, синеокую. Неспокойную, несчастливую
Оградит крылом от мирских забот.
Нелюдимую, но любимую заберёт...

И тогда снова в кровь превратится лёд,
Обернётся пепел в живую плоть.
По клочкам соберёт, сошьёт. Свяжет нить,
Бисер сердца нанижет... Несудьбу побороть
Им под силу сталось.

Позабылось прошлое, разметало пеплом по снегу белому,
И срослось, сжилось через боль и радость...

16.01.2015

@темы: Стихи

---

Брат-Мороз

[Тедди-Ло]

Стараясь одновременно удержать в руках пакеты с продуктами, подарками, сумку и ключи, Ленка с большим трудом открыла дверь. Серёжа первым юркнул внутрь.
– Привет, кот! Мам, я ничего не видю!
– Ещё бы ты что-то видел, – пробубнила Ленка, складывая пакеты у порога и шагая в тёмный коридор к выключателю. Пока они возились с раздеванием и перетаскиванием продуктовых пакетов в кухню, чему как мог мешал вертящийся под ногами кот, Ленка лихорадочно прокручивала в голове, что она забыла. Она точно что-то забыла, всегда забывает. Но что на этот раз?
– Мам, – сказал вдруг Серёжа, деликатно шурша очередным пакетом с подарками. – А как же ёлочка?
Ленка похолодела. Без пятнадцати семь вечера (работу никто не отменял). Тридцать первое декабря. Гости приедут к десяти, не готово ничего. И она забыла ёлку. Ёлку! Что за Новый год без ёлки? Как вообще про неё можно было забыть? Ленка помнила про неё весь этот день и даже всю прошлую неделю – только всё откладывала покупку, ёлки же дешевеют ближе к Новому году! Вот, доэкономилась!
И снова они, к разочарованию кота, оделись и спустились на улицу к неостывшей ещё машине и поехали искать ёлку. Как назло все до единого ёлочные базары свернули торговлю. На пятом известном ей месте, Ленка вылезла из машины, насобирала валяющихся на земле бывшего базара ёловых лап, злясь на безголовую себя всё больше, и они поехали домой. Времени было уже начало девятого.
– Гринписа на них нет, – рычала Ленка уже дома, разматывая шарф на очень грустном Серёже.
– Ёлочки не будет, кот, – уныло объяснил он ластящемуся зверю.
Стоило им раздеться, как завибрировал Ленкин телефон.
– Тётя Галя с Веником не приедут, – похоронным тоном известила она Серёжу, – можешь съесть подарок Веника.
– А дядя Рома? – с надеждой спросил Серёжа.
– Дядя Рома в Москве, работает, сто раз говорено, – огрызнулась Ленка.
Младший брат Ленки – Роман – опять на Новый год приехать не смог, дело было не только в его работе, но и в появившейся серьёзной личной жизни в виде девушки Нины, кореннее всех коренных москвичей, которая готова была падать в обморок при одном упоминании о том, чтобы отмечать Новый год в Питере.
Серёжку, впрочем, с суровой действительностью несколько примирил дополнительный сладкий подарок.
Через четверть часа один за другим позвонили ещё трое гостей и с прискорбием отменили визиты – у кого-то заболел ребёнок, кто-то отравился, кого-то позвали в более интересное место. Праздничное настроение, и без того неважное, угрожающе устремилось к нулю и даже к минусу.
Серёжка мирно играл с одним загодя выданным подарком, а Ленка, уместившись с телефоном на подоконнике, в эпицентре кухонного предпраздничного бардака – с недорезанными на правом фланге салатами и не засунутым в духовку на левом фланге мясом, мрачно делилась с братом дурным настроением:
– Копец, блин, – говорила она. – Прикинь, да? Они все отказались. Вообще все! Жратва не готова! Даже ёлки нет. Ёлки! Ребёнок в расстройстве, я вообще в заднице. И мандаринов, кстати, тоже нет... Ром, ты там?
– Угу, – в очередной раз подал признак дежурного внимания брат.
– Ладно, – сдалась Ленка, уяснив, что её не слушают. – Давай, с наступающим, Надьке привет.
Она нажала отбой.
– Мало, что друзья олени, так ещё и брат – мудак, – недовольно пробурчала она.
– Чево? – спросил Серёжа, забежавший в кухню за соком. – Кто брат?
– Дет Пихто, – отрезала Ленка. – Ты хоть под ногами не путайся.
И она бросила на него такой свирепый взгляд, что Серёжа безмолвно и быстро ретировался в комнату. Ленка с остервенением принялась нарезать салат, хотя в таком его количестве нужды больше не было. И настроения тоже больше не было никакого.
Даже кот ушёл в шкаф и не выпрашивал обрезки мяса и колбасы. Ленка доделала салаты, поставила мясо в духовку и пришла в зал к Серёжке. Серёжка на неё смотрел испуганно. Ленка устыдилась.
– Мам, – заискивающе начал он. – Я вот чево придумал, я нарисовал для Деда Мороза ёлочку, чтобы он нам принёс.
И он робко протянул ей корявый рисунок.
Тут-то Ленку и накрыло каким-то ожесточённым отчаянием:
– Нет никакого Деда Мороза, ясно? – прошипела она, склоняясь над сыном. – Никто нам ёлочку не принесёт, никому мы нахрен не нужны, понял?
Серёжины глаза увлажнились, нижняя губа задрожала.
– И не смей ныть! – рыкнула Ленка. – Поедим и спать. Всё!
Серёжка быстро пошёл в свою комнату, чтобы беззвучно поплакать там. Этому фокусу он научился ещё в два года, когда понял, в какое бешенство приводит мать его хныканье.
Утром они словом не обмолвились о ёлках и дедморозах. В одиннадцать у Серёжи была городская ёлка по приглашению, они наскоро позавтракали, оделись в семь шуб и понеслись по новогоднему солнечному морозу на праздник.
Когда, к обеду, они вернулись домой, Ленку уколола тревога – в квартире что-то было не так. Что-то неуловимо изменилось. Их не встретил кот.
– Серёж, – предостерегающе начала она, пытаясь поймать сына за шарф. Но Серёжка уже убежал в зал с подарком в руках, скинув валенки. Ленка закрыла глаза, сердце заколотилось: она была почти уверена, что в квартиру проник кто-то чужой, пока их не было. Что, если он до сих пор здесь?
– Мам! – завопил Серёжа, и Ленка сорвалась с места, не разувшись и сжимая связку ключей как кастет.
Серёжа стоял в центре комнаты и с восторгом таращился в угол, скрытый от Ленкиного взгляда полуоткрытой дверью. Хотя по лицу Серёжи было понятно, что ничего страшного в том углу быть просто не могло, Ленку почему-то всю перетряхнуло.
В углу стояла пушистая, наряженная ёлочка. Ленка только глазами захлопала, бестолково прокручивая в голове варианты её здесь появления.
– Мама, это же Дед Мороз! – с торжествующе-благоговейно выдохнул Серёжа. – Ты меня извини, я сегодня в ящик ему ёлочку отдал, пока ты не видела!
Под ёлкой стояла сетка мандаринов и два небольших упакованных подарка.
Ленка опустилась на диван. Постепенно, до неё начинало доходить. Или... Да не могло же такого быть? Восемь часов в один конец... На Сапсане – четыре. Но первого января? Серёжа деловито распаковывал подарок, а Ленка, чувствуя себя последней свиньёй набирала номер в телефоне:
– Хо-хо-хо! – раздалось в трубке Ромкиным голосом.
– Ну спасибо, брат-Мороз, блин, – сказала Ленка, борясь со внезапно подступившим к горлу комом.
– Не за что, – весело ответила трубка. – Извини, остаться никак не мог. Ешьте мандарины, Серёжку целуй. С Новым Годом.

@темы: Проза

---

Салки

[Тедди-Ло]

Писано на соавторскую дуэль

- Да что б ему пусто было! – процедила сквозь зубы Пророчица Клара, стискивая мундштук вишнёвой трубки. Старый господин Карл снова оставил открытой заднюю дверь, и пронырливые гуси уже важно расхаживали по всему дому в поисках съестного.
– Трухлявый пень! – возмущалась Клара, энергично разгоняя птиц метлой. – Памяти, как у устрицы, а гонору-то! Все фасонить пытается, перечник старый.
Её сосед, снимавший вторую половину дома – господин Карл, любил приодеться. Каждое утро он расчесывал и подстригал бороду, полировал штиблеты и до свиста утюжил стрелки на старомодных брюках. Клара за это время успевала не только подняться и привести себя в порядок, но и позавтракать, а господин Карл ещё вертелся перед зеркалом, цепляя цветок в петлицу пиджака. Из дому он выходил намного позже Клары, помахивая щеголеватой тросточкой. И не удосуживаясь запереть за собой дверь.
Выдворив непрошеных гостей, Клара оценила ущерб: гуси густо загадили пол в коридоре и ковёр в гостиной. Рассудив, что пару часов работа может подождать, она принялась за уборку.
Профессия у Клары была необычной: провидица помогала людям вспомнить близких - тех близких, которые потерялись в прошлых жизнях. В каждом городе находились те, кто нуждался в её услугах. Но как только поток желающих истончался, Клара снималась с места и переезжала:
«Еще дня два… или три, - мстительно размышляла она, стирая со стола птичий помет, - и господин Карл будет мыть это сам».
***
С уборкой Клара провозилась дольше, чем рассчитывала, но возвращалась в лавку все равно медленно. Полуденная жара разогнала прохожих по прохладным гостиным, и улицы были безлюдны. Иногда Клару посещали мысли, что и жизнь её так же пуста, и бесконечная перемена места всего лишь попытка найти кого-то, кого она никогда не знала, но никогда не забывала по-настоящему.
К её удивлению, у порога лавки ожидал клиент. Да не просто клиент, а господин Карл, собственной персоной. На секунду Кларе показалось, что это не он, а другой, давно знакомый ей человек. Но господин Карл остался господином Карлом:
- Где вы ходите? – поинтересовался он, нетерпеливо вертя трость в костлявых пальцах . - Я вынужден ждать на этом солнце почти семь минут!
На это Клара только фыркнула, наваждение исчезло. Она достала из сумки ключ и завозилась с замком. Карл секунду помолчал, потом спросил со странной интонацией:
- Вам пришлось пасти гусей?
- Ваших любимых, – не удержалась Клара от ехидства.
- Ну и память, - тихо пробормотал Карл и добавил громче: - Я потерял кое-что ценное и хотел бы найти. Вы поможете?
Клара отперла замок и распахнула дверь :
– Вещь, человека, душу? – осведомилась она, пропуская гостя. Её взгляд невольно остановился на цветке шиповника в петлице старика. И снова что-то смутно шевельнулось в её памяти.
Карл прошел внутрь крошечного помещения и уселся на стул для посетителей:
- Когда-то давно, – заговорил он, – я жил в горах Ирландии и влюбился в прехорошенькую девушку, которая жила по соседству и пасла гусей. На мои чувства она ответила взаимностью, и перед солнцем и луной мы дали клятву, что будем ждать друг друга по ту сторону.
Карл выжидательно смотрел на Клару: провидица заняла место за конторкой и внимательно слушала. Он кашлянул и продолжил:
- Я вырезал для возлюбленной оберег из вишни, подарил ей и… гм, умер. В следующем воплощении я оказался бедной служанкой, а моя пастушка - богатым дворянином. И хотя дворянин подарил служанке цветок белого шиповника, грешно было портить его выгодный брак.
Карл снова замолчал и искоса глянул на Клару. Та рассеянно достала и принялась набивать свою вишневую трубку. Карл усмехнулся и продолжил:
- В третий раз я родился намного позже, и я подозреваю, она избегала меня. Наверное, не хотела, чтобы я видел её немощной старухой. Во всяком случае, она заявила, что не будет иметь дела с безбородым юнцом. Ну, а в этот раз я прожил свою жизнь почти до конца и уже начинаю беспокоиться - ведь мы так и не встретились.
Он развернулся и взглянул прямо. Встретившись с ним взглядом, Клара почувствовала, как начинают пылать щеки.
Гуси! Шиповник! Оберег из вишни! И даже эта проклятая борода!
- Так, это... ты?
- Я все думал, вспомнишь или нет, - проворчал Карл, пряча улыбку. - Вернее, когда ты уже вспомнишь!
Краска залила лицо Клары: вот вам и прорицательница!
- Сперва я не хотел показываться на глаза, – признался Карл, – такой старик.
Он покачал головой и чуть пожал плечами:
- Но ты собралась уезжать, и тут я подумал - ну и что с того, что мы в этот раз не сможем быть вместе? И я решился сказать, что ты не одна и у тебя есть… друг.
– Ты узнал меня по вишнёвой трубке? – спросила Клара, не поднимая взгляд.
- Нет, - ответил Карл, глаза его смеялись. - Пророческого дара я лишён, но есть другой: всегда, в каждой жизни, в любом обличье видеть тебя.
Он вдруг и сам потупился и отвернулся, рассматривая начищенные мысы своих штиблет. В лавке стало тихо.
- Карл...
Он поднял голову.
- Я не хочу, чтобы ты был моим другом - сказала она, и тут же увидела, как потухли его глаза.
– Будь моим мужем!
Карл выронил тросточку, и она звонко ударилась о пол.
- Вообще-то, это я должен был тебе сказать, - проворчал он.
- Вообще-то, - передразнила его Клара, - должен. Жизни три назад! И нечего было вертеться передо мной два месяца кряду! Знаешь, как это непросто - делать предложение?
- Не поверишь, но я так и не сделал… ни одного.
- Тогда у тебя есть шанс! Кольцо, букет и отглаженный смокинг. И да, вот этот кошмар, - она указала на бороду Карла, - не нужно понимать слова девушек так буквально! Чтобы к завтрашнему утру, ты был безбородым, пусть и не юнцом. В девять! Не опаздывай!
- Да! - Карл поднялся.
- Что да? - насторожилась Клара.
- Я буду твоим мужем.
- Кольцо, цветы, смокинг - погрозила ему пальцем Клара. - И больше никаких отговорок! (с) PlushBear и я.

@темы: Проза

---

Фаталистично-оптимистичное

[Чудо_]

Люблю тебя, мой сумасшедший мир.

Люблю твои улыбки и гримасы,

Ведь вместе это все зовется счастьем,

А счастье нас и делает людьми.



Бывает, солнце больно бьет в глаза,

А в самой жуткой тьме живет надежда.

Мы прячем боль под теплою одеждой,

От страха начиная замерзать,

Когда еще неделя до зимы,

До горя год, а до обиды сутки.

А нам уже так страшно, горько, жутко,

Как будто проживаешь жизнь взаймы.



Зачем страдать? Придет беда — грусти,

Настигнет дождь, пойдем сушить одежду.

Уж лучше заболеть хмельной надеждой,

Чем каждый день на сердце страх растить.

Пока живется, будем просто жить,

И верить в жизнь, и думать о хорошем.

А коль придется вынуть меч из ножен,

Пусть Бог рассудит и судьба решит.

@темы: Чудо_

---

[et anima es]

Я бы хотела раскрыть сердце - грудь свою:
Иссиня-черную на волю выпустить
Птицу печальную с крыльями длинными,
Нежным пером как у жар-птицы сказочной,
Только сгоревшей во пламени собственном —
Ей не дано обратиться воскресшею.

..горестный день твой к закату склоняется,
Черное солнце склонилось над водами:
Зыбко-звенящего не-отражения
Лик сокрывает в холодной поверхности.
Трепетный мир на последнем дыхании
К солнцу пошлет свой привет не-забвения,
Но ветерок чуть прохладный и тающий
На полдороги бесследно развеется.

Птица взовьется вдруг в высь беззаветную,
Небо беззвездное, пропасть бескрайнюю
И обратится мерцающим облаком —
Землю обнимет крыла черным жемчугом.
Только я птицу из сердца не выпущу —
Там ей томиться, как в клетке, печальною;
Мне — догорать вместе с нею до тоненькой
Дымки, что землю покроет вуалею,
Траурно-нежно оточенной кружевом.

@темы: Стихи

---

Огненное погребение

[rockatansky]

Драга влетел в маленькую комнату, как большая заснеженная птица. Нестор сидел перед маленькой чугунной печкой с пачкой бумаг на коленях. Несколько смятых листов лежало на полу, у его ног. Вспышка яркого, неверного света взметнула тяжёлую тень Драгиного пальто, распластав её по стене, печурка загудела, горячий воздух ухнул в трубу.
Нестор бросил бумаги на стол и ревниво закрыл спиною печное жерло.
— Остынь, — сказал он и вытер чернильные пальцы носовым платком, — все щёки красные. Куда так бежал?
На рукописной табличке значилось модной гаевицей: Нестор Плавшич, письмоводитель.
Драга, не снимая пальто, уселся на узкую кровать. Ухмыльнулся:
— Опять черновики жжёшь?
— И вовсе не жгу, — сказал Нестор и густо покраснел.
Своих поэтических наклонностей он стеснялся, справедливо полагая себя посредственным поэтом. Однако, книги он любил страстно, а от места на литературоведческой кафедре отказался только лишь потому, что мечтал заработать на собственную мансарду в Старом городе — а ремесло письмоводителя оказалось прибыльнее, хотя Драга и подшучивал над ним, что, мол, из ревности.
Нестор снимал комнату здесь, в Cтаром городе, в царстве колоколов и пряников, с весны, когда перебрался сюда со склонов университетского городка, увенчанного белоснежным, игрушечным Птичьим бастионом и синей громадой библиотеки.
— Имей в виду, — сказал Драга, — с улицы отлично видно, как ты развлекаешься. Фшш! Фшш! Только искры в трубу летят. Красиво. Ты что, надумал всё собрание сочинений извести?
— Не надумал, — сказал Нестор, — а надо бы, наверное.
— Может, у меня вкуса нет, — сказал Драга, — но мне нравится, как ты пишешь. К тому же, ты делаешь это всё лучше и лучше. Я стоял и смотрел, знаешь, несколько раз просто пламя почти вырывалось из трубы, честное слово. Что ты там такого жёг, интересно знать. Ужасно жалко.
Нестор дёрнул плечом.
— Драган, — проникновенно сказал он, — то, что у тебя нет вкуса, это хорошо известный факт, только и всего. Что сгорело, то сгорело. И будет.
Он заботливо упрятал остатки листов в чёрную пухлую папку и перевязал верёвочкой.
— А, ты же ещё не знаешь всех новостей, — сказал Драга, тронув носком сапога забытый Нестором скомканный черновик, — только они не очень хорошие. Милко получил свою рукопись обратно. Видел его с утра, на почте, читал ответ. Мол, то, что вы прислали, не стоит свечки. Встрёпанный, нервный, но вроде ничего, отшучивался. Говорит, что напишет что-нибудь новое, получше. Я подумал: зайду вечерком к Нестору, купим бальзама и поедем к Милко на трамвае. Напоим его и развлечём, чтобы не ныл. И вот зашёл. Нестор, у тебя деньги есть?
— Куда ты их всё время деваешь? — спросил Нестор, — не отвечай, как будто я не знаю. Есть. Тебе бы я не дал, но для Милко не жалко. Пойдём купим бальзама.
Драга взмахнул обеими руками. Кисти у него были крупные, а пальцы красные с мороза.
— У тебя всё время руки такие холодные, — сказал Нестор, — купи себе перчатки.
Нестор надел свою тонкую шинель, и они вышли на улицу.
Становилось холоднее.
Снег был пушистый, гигантскими хлопьями падал на широкие мощёные улицы и узкие улички и, в целом, царил в городе безраздельно. Царство его было бело; лёгкий, мягкий морозец скорее торопил, чем обжигал по-настоящему. Стемнело недавно, и улицы были полны гуляющими.
Драга подул на лиловые костяшки и спрятал руки в карманы.
— А ведь Милко собрался делать предложение Кристине, — сказал он внезапно, — он думал закончить уже свой бесконечный роман и пойти на службу, чтобы подкопить на свадьбу.
— Думаешь, Кристина согласится? — с сомнением спросил Нестор.
— Согласится, — сказал Драга с щедрой убеждённостью старшего брата, — а не согласится, уговорим.
— Отца ты так просто не уговоришь.
— Зато согласится мать, — сказал Драга и в задумчивости покивал сам себе, — а там уже все вместе и отца убедим. Тем более, если его всё-таки напечатают, кое-какие деньги у него будут. А там можно уже и работу подыскать. Например, в Университете.
Нестор рассмеялся. Он едва поспевал за Драгой, шагавшим размашисто и быстро, и потому слегка запыхался на ходу.
— Куда? — спросил он, — на исторический, что ли?
— На литературоведение, — сказал Драга, — там самое место таким книжным червякам, как Милутин или ты.
— Брось, — сказал Нестор, — ты же был на кафедре. Двадцать напыщенных индюков рассуждают о литературе, а сами свечки не могут написать. Конечно, им не хватит пороху это проверить по-настоящему, поэтому они ведут себя как живые классики. Да они выживут Милутина через неделю, как только поймут, на что он способен. Если он не сбежит раньше. Я их самолюбию не угрожал, и то вынес всего месяц.
— Значит, в контору, — сказал Драга, — ну подумаешь, ну, как будто это имеет какое-то значение, если он правда хочет на Кристине жениться.
— Он хочет. Но витает в облаках.
— Боюсь, сегодняшнее письмо его несколько заземлит, — сказал Драга.
Нестор пожал плечами.
— Милутин нарисовал себе сказочную деву, — тихо сказал он, — и теперь хочет на ней жениться. Иногда мне кажется, что он влюблён не в Кристину. Он любит свою Принцессу-Рыбачку. Сам её написал и сам полюбил. Может быть, она и выглядит, как твоя сестра, но разве это она?
— Да ты никак ревнуешь.
— В основном, к роману, — сказал Нестор, — мне жаль, что его написал не я.
— Да что ты прицепился к нему? — взмахнул руками Драган, — хороший роман, даже отличный, но к чему такие страдания?
— Не обращай внимания, — вздохнул Нестор, — я уже почти смирился. Кому-то достанется земная слава и Принцесса-Рыбачка, а я уже почти обжился в роли Наборщика Типографии.
Драган расхохотался.
Книгу свою Милутин писал уже три года. Рукопись, бесконечная история города Дада, озаглавленная “Рыбаки и рыбки”, состояла из восьми сюжетов, почти не связанных, причудливо переплетавшихся между собою наподобие кружева и только в конце сходившихся в единый узел.
Сходившихся ли?
— Ты ведь дочитал её? — спросил Нестор ни с того ни с сего. Была у него привычка внезапно начинать разговор так, словно каждый в любой момент мог заглянуть в светлую его голову и узнать, о чём тот думает. Но Драга этого не умел.
— Кого — её? — удивлённо спросил Драга.
— Рукопись, — пояснил Нестор терпеливо, — рукопись же. Я просто пытаюсь вспомнить, дочитал ли я её, и не могу. За мной такое, знаешь, не водится.
— Погоди, — медленно сказал Драга, — ты же сам переписывал её всю. Милко пишет как карп хвостом, ни одна контора не возьмёт его книги на переписку.
— Разве? — удивлённо спросил Нестор, — да, мы, помнится, собирались её переписать, но не успели. Я возился с заказом для Трясовецкого, ты сказал, что отнесёшь её к Вуковичу в контору и сделаешь копию у них. А Милутин непременно хотел отдать её в издательство до Рождества, и почта бы не приняла её без копии, ты знаешь, а он сидел без денег.
— А я был уверен, что ты её переписываешь, — сказал Драга тревожно.
Они остановились.
— Драган, — ласково сказал Нестор, — ты помнишь, чем заканчивается книга?
Драга не помнил.
Даже так: он внезапно осознал, что с каждой минутой помнит меньше и меньше.
Как будто страницы сгорали одна за другой.
— Он не подумает её жечь! — сказал он, — это же Милко, наш Милко, и он никогда не станет этого делать...
Нестор многозначительно посмотрел на него. Он, Нестор, умел так многозначительно смотреть, что всё без слов становилось понятно.
— Бежим, — сказал Драга, оборвав себя на полуслове, — успеем ещё. Обязательно успеем.
— Себя спалит, — сказал Нестор потерянно, — и хорошо, если только себя.
И они побежали.

— Надо, надо было переписать, — говорил Драга на бегу, жадно и сбивчиво глотая холодный воздух, — надо было сделать копию тайком и пусть себе жжёт сколько влезет. Девчонка. Трус. Не напечатали его один раз, а он и давай истерику закатывать. Конечно. Девчонка.
Крылья его пальто метались за спиной, вправо-влево, как тень от свечи на сквозняке.
Нестор бежал молча, берёг дыхание. По улицам Петроградца сновали прогуливающиеся парочки, компании студентов; в воздухе пахло подогретым вином и претцелями с корицей и сахаром.
— Может, добежать до пожарной? — крикнул Драга, когда они завернули за угол, едва не сбив пожилого господина в сером.
— Нет, — сказал Нестор, — уже почти девять. Пропустим трамвай и совсем опоздаем.
Драга только кивнул.
Они вскочили во второй вагончик голубого трамвая в последний момент, закрывающейся решёткой Нестору едва не попало по пальцам. Пальцы свои — хлеб письмоводителя — Нестор берёг как зеницу ока и в другой день, несомненно, долго бы ещё ворчал по этому поводу.
Но сейчас он замер, вцепившись в холодный поручень, и вспоминал.

Папка, в которой Милутин всюду таскал за собою свой монументальный труд, была синяя.
Это он помнил чётко.
— Только позавчера же говорили, — простонал Драга, — помню, говорили, что сюжет с моряком проседает. Значит, был моряк. Был моряк, и был наборщик, и море было. И Принцесса была. Принцесса-Рыбачка. С золотыми волосами.
— Папка была синяя, — невпопад сказал Нестор.
— Больше ничего не помнишь? — спросил его Драга.
Нестор помнил моряка, и помнил море, но к тому моменту, как трамвай подъехал к подножию академгородка и они пересели на фуникулёр — вверх, выше — он забыл и это.
Книгу было жалко; но чёрт бы с ней с книгой.
Если Нестор, хороший письмоводитель и посредственный поэт, но страстный, увлечённый читатель, хоть что-то понимает в большой, настоящей, пламенной литературе, то бумажный город Дада, сгорев, унесёт с собою и Птичий бастион, и половину Академии.
Если только Милко решится.
— Обгорит как пить дать, — сказал Драга. Он тревожился и не мог молчать, — если кинет всё сразу в огонь, обгорит. Что я скажу Кристине.
Нестор нервно засмеялся.
— Если он всё сразу кинет в огонь, — сказал он, — смотри, как бы ты сам не обгорел. Уже забыл, как Сорочинцы горели? Петроградец это тебе не Сорочинцы, Драган. И Университет это тебе не Сорочинцы.
— Так и Милко не Гоголь, — сказал Драга.
Но Нестор только головой покачал.

Город Петроградец значился в путеводителях как средоточие торговых путей; с севера его подпирали горы, с запада — верфи, а на восток он неудержимо рос.
Фуникулёр раз в час по расписанию отправлялся вверх, к Птичьему бастиону, белому, словно сахарная голова.
Снег взметнулся вверх, когда где-то вверху раздался треск и заскользили высокие тени.
Заскрежетали по рельсам тормоза, и фуникулёр остановился.
Студенты, и профессора, и случайные гуляки, и счастливцы, которым выпало жить в крошечных домиках, облепивших подступы к Академии со всех сторон, прижались к перилам и смотрели вверх, на чёрные горы, и белый снег, и было безветрие, и снег поднимался вертикально вверх, и выше, и выше, а над лиловыми крышами уже пылало жёлтое зарево.

@темы: Проза

---

[Юника]

МАРИНА

1.

Ходила босая Марина. Лодыжки в грязи и глине,

Под пятками топь гнилая, поганый подлесок, мшаль.

И кто-то другой Марине в затылок легко дышал,

Ероша тугие прядки. Не чуяла то Марина.

Ходила слепая Марина, тряся головою в едком,

Смолистом, как ствол бескорый, как жижа густом, дыму.

И кто-то шагал чуть слышно, Марина впотьмах ему

На шею кулон надела. А думала, что на ветку.

Ходила глухая Марина. Под ночь выходила к башне,

Где камни крошили зубы, глодая за веком век.

И кто-то, мелькнувши следом, нашейный сомкнув оберег,

Не знал глухоты Марины, алкал фортепьянных клавиш.

Ходила хромая Марина, стерев о ступени ноги

И бельма в пространство вперив, распялив сухую пясть.

И кто-то хотел украдкой к ней, как к роднику, припасть

И слушал, как та, немая, возносит молитву Богу.

2.

Не трогай, уйди! У нее за грудиной комок с кулак,

Вместе с ней астматичной рыбёхой на брег падешь.

У нее за душою медяшка, ржавелый грош,

У нее и души-то едва. Уходи, дурак.

Ее дух заспиртован, закупорен в ларь укромный.

Не твоя, не чужая судьба, дай-то, Боженька, пусть ничья…

Не смотри, не ходи за Мариной, она, невольно,

Точь-в-точь я.

Только я – не Марина. А кто я – не помню.

Не помню.

@темы: Стихи

---

Обращение северной книги к южному читателю

[Тедди-Ло]

На незнакомом никогда тебе наречьи
На берегу, который я не вижу
Я напою тебе о зимнем ветре
О пустоте безлиственных деревьев
И обо всём другом, чего ты не услышишь

Навеки оглушённый солнцем жарким
В песке по грудь, на линии прибоя
Устанешь впитывать чужие знаки
Глазами, пальцами, солёными плечами
И тёплым морем за твоей спиною

Сон перепутает события и лица
И потерявшись, позабыв начало
Заглянешь на последнюю страницу
Но там не будет никакого окончанья

@темы: Стихи