Подайте вина, а металлу подлейте огня. Пусть кубки мечей наполняет сегодня Гефест. В стенах городов уже шепчется слово "Война", А перья поэтов рифмуют чернильный протест.
читать дальшеСегодня - туман, это призраки бывших вояк. Не видно луны, но волкам - темнота, словно мать. Я знаю, ты тоже сейчас у окна... Ищешь знак. Но небо не скажет, когда суждено умирать.
Ты слышишь, мой брат, как рыдают сегодня ветра? Богини судьбы доплетают узоры сетей. Они не заснут и закончат наш рок до утра, А хитрый Аид приготовит места для гостей.
Как глупо делить этот пестрый, блестящий венец - На наших костях пировать будет наша родня. Обнять бы тебя, и пусть мечется в гневе отец... О чем это я? Подливайте металлу огня.
посиди в углу. почитай мне вслух про портовых шлюх и седых старух доливай в стакан каждый час по сто посмотри на взмах разводных мостов ты красив и пьян как шотландский скотч ты смешал в себе море ром и ночь посиди в углу. почитай мне вслух я в числе твоих привокзальных шлюх.
Сделай милость - даруй невинность; Оформи подарок в любовь, упакуй И подари лишь тому, кому снилась; Не в спешке, прошу я, не всуе. Сделай милость – не трать напрасно, Не торопись! Не спеши! Не продавай! И на простыни красным Возлюбленному распишись.
в такие дни ,бывает, мне свет небесный сквозь окна льется. на скатерть, в чашки, в страницы книг и через край на блюдце. и в этом свете мне чаще всего остального видятся твои черные размашистые ресницы.читать дальше то есть, ты смотришь - и все вокруг светится и искрится. и моему сознанию сразу хочеться то ли перегореть то ли отключиться, а мне чтоб набраться смелости, подойти и в плечо уткнуться. только так чтоб потом не опомниться, не очнуться, чтобы тебе не задаться вопросами не покачнуться рассудком, не стать знаком неравенства, не отчалить из порта судном с пробитым бортом, чтобы мне от тебя не рожать детей, не делать абортов, не называть в твою честь сыновей..просто из нас с тобой выживет тот кто окажется чуть язвительнее и злей. а свет больше не льётся, не прыгает в комнате неугомонным зайчиком. он слепит глаза, да так будто сам бог тебе светит в зрачки карманным своим фонариком, в зрачки, тебе,неудачнику..проверяя в крови уровень содержания веществ наркотических.
Истинное счастье состоит в том, чтобы не реагировать на настроения извне. Сохранять огонек, как сохраняет его свеча, закрытая стеклом от пронизывающего ветра.
И времени биенье аритмично, Улитизация пространства, И ярких шарфиков убранство Улыбки, что почти прилична. читать дальшеДождь бьет в немой стеклопакет, Разносит волны света и печали. Мы так забавно повстречались… Мне показалось впрочем. Нет… Фантазия лишь столкновенья, Тактильно-ласковый удар, По венам полыхнувший жар И смерти в роли возрождения. Я не погиб, но снова умер, Витраж иллюзии в осколки, Крик боли в принципе негромкий, Мой кольт уже не дом для пули.
Вокруг темнота и ничего больше нету. Все куда-то исчезло, бесследно пропав. Я хочу затянуться, подкурив сигарету, Я вижу кровь на своих руках. читать дальшеЯ слышу во тьме какие-то фразы. Мне кажется, кто-то меня зовет. «Бесполезно» скажу я вам сразу, Ведь рассказчик стиха очень скоро умрет.
Задымился табак. Огонь зажигалки Мне слепит глаза Своим светом ярким.
Руки дрожат и в глазах темнеет, Сердце стучит с каждым разом все реже. Попробовав раз, никто не сумеет Вернуть себе даже обрывков надежды. Моя жизнь давно превратилась в ад, Состоящий из одних только из ломок. И теперь ничего не осталось вообще, Кроме парочки жалких осколков.
Родной никотин Проникает внутрь, И идет до боли знакомым маршрутом.
Темнота поглощает меня всего, Но я совсем не чувствую боли. Я давно потерял над собою контроль, И убил свою силу воли. В голове нету мыслей, ведь та наркота Что когда-то давно попала мне в вену, Постепенно сожгла все внутри дотла И ушла с опустевшей сцены.
И, забыв про все, И, закрыв глаза, Выдыхаю дым, Но уже навсегда.
Последний раз я слышу стук сердца, Последний раз ощущаю себя. Потому что меня почти поглотила Леденящая душу собой темнота. Последний вздох и порыв эмоций Остатки мыслей вместе с душой, Все это разом уходит навеки Смешавшись сразу с пустой темнотой.
А человек ли я? Ты знаешь, я даже не знаю. Наверное, да, хотя кто же меня разберет? Часами обычная, но мигом бываю другая. Да кто его знает, что меня дальше ждет?
***А человек ли я? Вопрос, бесспорно, насущный. Вокруг столько лжи, что ответа я не найду. Мне думается, что я должна умереть от удушья, А может быть просто, до смерти метаться в бреду.
А человек ли я? Вопрос, ты знаешь, печальный. И так каждый день: один и тот же ответ. Но этот бред, скорее поток номинальный. А человек ли я? Думаю да, чем нет.
Вот, скажем, кто-то кому-то заехал в лоб кулаком. Это может быть оскорбление. Это может быть предательство. Это может быть подвиг. Меняются обстоятельства, меняется с ними и смысл. М.Семенова
Дышать свободно, без боязни задохнуться, Открыть все окна, двери и глаза. На фоне сером рисовать свои безумства Не думая, как их оценит зал.
читать дальшеИграть на деньги, на судьбу, на подзатыльник, Сегодня вторник, значит — повезет. Писать портреты, буквари, стихи, святыни, Решать кроссворды задом наперед.
Идти наверх — до края, до упора Считать слонов, сомненья, этажи Рожать любовь, детей и правду в спорах, Творить добро и верить в эту жизнь.
Хватит сниться из ночи в ночь, Хватит жизнь разрывать по швам. Ты бы мог чем-то мне помочь, Но сегодня мой друг агдам. читать дальше Ты не слышишь меня совсем, Если хочешь, то лезь в петлю И решай где тебе и с кем. Станешь взрослым ведь к декабрю.
Я забуду свои слова, Распущусь вся за нитью нить. Я не знаю как я жива, Я не знаю за что мне жить.
Я не помню как мне дышать, Когда держишь ты руку мне, Я не знаю о ком страдать Рецидивами в сентябре.
Мои нервы дрожат струной Где-то между "уйди-вернись". Милый мальчик, не обожгись, Я не знаю зачем ты мой.
Это азартно – быть другом, но другом нечестным, Другом, который оставит в лавине тревог. Да, мы враги. Нам обоим прекрасно известно, Как чертят люди развилку из общих дорог.
Жизнь на двоих не казалась нам раньше пороком. Скептиков всех причисляли небрежно к ослам. Только перо не сомкнулось с чернильным потоком, Желтый пергамент разорван теперь пополам.
читать дальшеБыть друг для друга и братом, и тенью, и шпагой, Быть проповедником, музой, легендой, врачом - Так королю никогда не давали присягу! Только судьба утром - фея, а чудище - днем.
Спорим, в тот день под землей пировали все черти! Может, нас просто решили отправить ко дну? Всё пополам, до горбатой морщинистой смерти. Вот ведь забавно… Ведь любим мы тоже одну.
Одно большое Небо для одного маленького Человека - это не роскошь, а необходимость.
У одного человека была рыба. читать дальше Окунь? Не окунь. Ставрида? Не ставрида. Две головы, кружевные плавники, да улыбка из перламутровых раковин. Ничего особенного. Но для человека рыба была, как для художника - холст, музыканта - скрипка, архитектора - циркуль. Рыба была значима. Каждое утро человек ел пшенную кашу с тыквой в своей солнечной кухне, а рыба чистила раковины, прикрыв глаза, и щурясь от обилия оранжевого - в тарелке человека, на стенах и в отражениях. Человек надевал водолазный костюм, и выходил в одну дверь, за которой простирался океан. Он собирал жемчуг и кораллы, и складывал их в сундук, а потом дарил рыбе, и обе её головы благосклонно склонялись. А рыба надевала сюртук и шляпу, и выходила в другую дверь, за которой высился город. Она сидела в большой стеклянной коробке и промывала слова от плевел. А потом шла обратно и молчала, потому что рот её был наполнен сорными словами. По ночам они слушали небытие, и смотрели тишину. Иногда - гуляли по выжженной пустыне, ловили молнии, и дарили их детям, завернув в яркие обертки, как большие горькие конфеты. Однажды человек принес жемчужину, наполненную смехом. Он хотел подарить её рыбе, чтобы, сидя в большой стеклянной коробке, она не грустила. Но рыба не вернулась. Человек ждал долго, очень долго. Год, а может быть, и десять лет. Он сидел на полу, обняв жемчужину, его лицо обветшало и осыпалось, а веки заржавели. Но рыба не вернулась. Тогда человек снял водолазный костюм, запер дверь, ведущую в город, вышел в океан и пошел по дну. Он шел долго, очень долго. Год, а может быть, и десять лет. Океан становился непролазной топью, вязким болотом, умирал, и вот, человек идет по бескрайней пустоте. Человек ни разу не оглянулся, он выкинул из головы все мысли, чтобы не осталось ничего, кроме размеренного шага, да немного звездной пыли в воздухе. А все потому, что рыба была значима.
*** Побег от одиночества - в одиночество, в самую его заветную даль... Знаешь, моя печаль читать дальшене имеет ни имени, ни отчества, ни прописки – бомжует по всему мне сколько несчетных дней...
Побег от одиночества, когда хочется начать нескончаемый акт любви, взывать: "Ну! Яви! Яви! Ты же можешь – не надо прочего, только ее – яви!"
Пригоршни нелюбовий разбирать, словно яблоки спело-осенние устал я, и как не устать - одиночество ходит тенью: триста шестьдесят пять дней в году все мне кажется, я себя у себя краду, постигая возможность тебя украсть на какой-нибудь час (жизнь вложив в этот час!), чтоб за час, отпылав я, погас словно свечка от выдоха неосторожного, станцевав растревоженный, не подвластный трем четвертям вальс.
Так бы встретить ее, сказать: "Привет! Я к тебе шел тридцать с гаком лет, и тех прошлых лет словно нет, поражений нет, нет побед, нелюбовей нет, круто на лжи замешанных, есть лишь ты и я, я и ты - моя женщина".
Одиночество мое велико как гора, словно слон толстокоже и - озеро – пресно, а любовь – это только пьеса оркестровая. Вместе с оркестром фортепьяно звучит до утра...
Шла зима, я и, конечно, девушка. Зима была в белых сапожках и шубке, вся такая расфуфыренная, ну королевна, не иначе, а девушка была обыкновенная себе девушка в норковой шубке правда (и что с того?), в шапочке кокой-то модной, брючках черных, по-моему, а может и бежевых... нет - темных каких-то, сапожки еще на ней были и перчатки, да – перчатки точно были. А я... я как я, ни рыбы себе, ни мяса, взять нечего и не взять нечего. - Девушка, - сказал я, - Если вы со мной не заговорите, я умру, вот прямо здесь и сейчас в это зимнее утро растворюсь в зиме, только меня и знали. читать дальше- Все вы так говорите, - произнесла девушка. - А я - не все, то есть, конечно же, сейчас я для вас как все, но, вообще, я не все. А хотите, я что-нибудь сделаю для вас? - Да не надо для меня ничего делать! - Ну, тогда я для вас что-нибудь не сделаю. Не скажу, например, что ваши светлые глаза прекрасно вписываются в "Очень светлую историю", на страницах которой мы и познакомились. - Какая еще светлая история? Я иду себе на учебу, никого не трогаю и ни о какой светлой истории не знаю. - Очень светлая история, - поправил я, - Не было бы ее, и вы никуда бы не шли этим зимним утром, не встретили бы меня, да вас вообще бы не было! - Оригинальный у вас способ знакомится, - девушка затормозила, повернулась ко мне и, наконец-то, заглянула мне прямо в глаза, - Ладно, я Вера. - Сергей, - ответил я. - Значит, говорите, не было бы меня. Хм. - Ни вас, ни этой зимы, ни этих деревьев, ни этого неба, что нависает над нами белым покрывалом. - Ну, тогда не было бы и вас? - Ээээ, нет, я бы все равно был, потому что я и есть автор "Очень светлой истории", и пока я пишу ее, мы живем в каждой ее строчке. Думаете, зиме нравится быть такой расфуфыренной, как я ее описал? Нет, но приходится. Думаете, мне нравится идти за вами по тридцатиградусному морозу, а я ведь иду? - Действительно, холодно, - поежилась Вера, - и одеты вы как-то не по сезону... Но, вы же автор, Сергей, почему все не может быть по-другому? Ну, например, к чертям зиму, я в Гоа на пляже, нежусь, вся такая загорелая на лежаке и вдруг в синем небе возникает темная точка, она приближается и вскоре превращается в самолет. Самолет пролетает надо мной и сбрасывает миллионы роз – разных: алых, белых, черных, желтых, серо-бур-малиновых, наконец. И тут возникаете вы, на "Майбахе", к примеру, весь в белом, загорелый тоже, конечно. И говорите: "Вера!". И говорить больше ничего не надо, все и так понятно. - Тогда бы это была скорее очень светлая летняя история, а у меня она тоже очень светлая, но зимняя. Кстати, моя зимняя история могла бы закончиться в самом начале. Вы бы со мной не заговорили, и я перестал бы сочинять ее. Так часто бывало: начинаешь произведение, и вроде бы оно идет, идет как по маслу, и – вдруг, раз и прерывается, словно герои произведения уже сами по себе, живут собственной жизнью, и им надоело все-все, включая автора. - Так значит, я свободна, несмотря на то, что вроде бы и не существую вне очень, как вы говорите, светлой истории? - Выходит, так! Девушка спрыгнула с листа, цвета белой как снег зимы, и исчезла... в волнах черного океана. Накупавшись, она вылезла, обтерлась полотенцем и плюхнулась на лежак. Стояла невыносимая жара. Вдруг вдалеке возникла черная точка, она быстро росла и вскоре превратилась в огромную тучу, которая, впрочем, не заслонила солнце, а как бы сгруппировалась вокруг него и начала извергать снег, снег, снег. В Гоа шел снег, терпя в полете невыносимую жару, и таял, едва прикасаясь к поверхности земли, воды, людей. И тут возник я, не на "Майбахе", конечно, а так – на пешкЕ и сказал: - Вера! "Вера", - сказал я, и ничего больше говорить не надо было, потому что очень светлая история продолжалась, несмотря на жару, несмотря на то, что и истории то той уже не было – зато была другая светлая история.
Одно большое Небо для одного маленького Человека - это не роскошь, а необходимость.
Моя осень полна неприкрытой тревоги – За тебя, мою сладкую пьяную девочку. Вот озябшие пальчики, губки, ожоги. Подойди, повяжу тебе алую ленточку. еще Пахнет ромом, духами, надломленной нежностью, И прокуренным голосом воет блюзмен. Ты, лениво смеясь, упиваешься дерзостью, Мой родной, мой любимый живой манекен.
В темном баре на грязной запущенной улице Еще помнят твои удалые куплеты. Кто-то вдруг предложил «наподдать глупой курице», Помнишь? Стерли до дыр выходные штиблеты.
Зарумянились щечки, дыры в польтах зияли, Хохотали с тобой, как безумные дети. Худосочные кисти неприлично сияли, За бутылкой вина на капризном рассвете.
Мой давнишний товарищ – твой забытый любовник Подыграет дождю одичалое танго. В наши двери стучится суровый полковник, Ты пусти его – холодно. Разве не жалко?..
Моя осень полна неприкрытой тревоги – За тебя, мою милую, теплую, вечную. За твои озорные, шальные пороки, За глоток тишины и улыбку беспечную.
"Не говори мне sorry, душа моя, Я по-ангельски не говорю"(с)
Это как сальса, baby, это как I love you. Это как гордый взгляд на потухший Юг. Мы же с Севера, baby, с сердцем как у медведей. «Аз, Буки, Веди…»
Это как рана, baby, нужно сильней зажать. Мы толстокожие. Знаешь, такими не дорожат. Мы же странные, baby – потерянное перо. «Глаголь, Добро…»
читать дальшеЭто как вера, baby. Это как млечный путь. Стоя на крыше, не тянет с нее шагнуть. Мы железные, baby, проблемы встречаем в лоб. «Есть, Живете, Зело»
Это как гордость, baby. Это как эпатаж. Наш с тобой фирменный Жизненный стаж. Я отмотаю время, только лишь попроси. «…Ижица, Фита, Пси». 12.09.11
Я думал человечество начало деградировать... а оно, оказывается, не начинало развиваться. (с)
...когда падает снег... когда иней хрустит на ресницах, а в зрачках отражается робкая рябь глубины недосказанных слов; когда кружатся чёрные птицы - видеть сны... читать дальшеи морозность вдыхать до победной межрёберной боли... ты ли знаешь о том, как рождается новый восход на холсте янаваря? И подушечки пальцев колет нервный ток. И остывшее тело бросая вперёд по каким-то законам чужого душе мирозданья я теряю себя в перекрёстках безликих теней, чтобы снова найтись. В воспалённом потоке сознанья, в глубине.... Где збытый богами, людьми, растворённый в архивах без имён, без порядковых цифр, без вписок и дат и рожденья, и смерти, на чистых заснеженных нивах я в последний поход провожаю кровавый закат. Провожаю и помню, что завтра настанет иначе, туже будет сворачивать будней стальную спираль. Я ли значу для мира чуть больше, чем хочется значить? Я ли это живу, мне ли прошлого больше не жаль? Я ли небо распял на холодных безжизненных пяльцах? Я ли создал?.. Но холоден и одинок, я внимаю, как ток рассыпает мне бисер по пальцам. Алый бисер. Вишнёво-солёный отравленный сок...
Полнолуние. Поиск себя. В немоте коридоров, я крадусь словно вор. Я хочу быть злодеем и вором, чтобы вскрыть и похитить и выпить, впечатать в себя что-то большее, чем пустоту прописных откровений. Я не болен любовью. Не шут. Не герой, не гений. Я хочу принимать в себя свет. Принимать внутривенно. И сгорать... И сгорать.... И сгорать в тишине января.
Друг мой... Одёрни меня. Прекрати всё это! Вырви мою манеру плеваться цитатами, видеть в себе творца и видеть поэта, зачем-то рождённого в веке своём двадцатом. Я не Есенин, не Маяковский, не Пушкин. Я не Башлачев, Непомняший, Дыркин, Дягилева. Рукописям моим даже в пол полушки цену не дашь. Научи меня жить правильно... Каждое слово - кем-то другим написано! Интриги тонкие - в прологе уже ясны!..
Лучше бы мне, когда кружатся чёрные птицы, как у Шекспира, спать, помнишь, и видеть сны...
Я думал человечество начало деградировать... а оно, оказывается, не начинало развиваться. (с)
Медленно-медленно, солоно, ало и ватно капают капли в стерильное облако белое. Где бы найти тот замок за которым обратно можно вернуться, увидеть тебя несмелую, глупую и неиспорченную, милую? читать дальшеСмелую до безрасуднейшего отчаяния? И опалить своим жаром, и тронуть бескрылую Сжатую в ком чистой боли перед прощанием? Как мне тебя открыть и сломать, и вскрыть тебя, сладко растягивать буквы в строке заключения? Выхолостить и выбелить, эдак тебя любя, чтоб не просить прощения? Как бы тебя разворочать до хриплого возгласа? Как бы в тебя вложить свою волю калёную? Помню, как пахнут прибоем морским твои волосы, помню глаза, помню губы, ладони солёные... Помню, а будто тебя никогда и не было. Странная девочка, вышедшая из битвы... Вот бы увидеть опять.
Я ломаю в руке стекло, снова играю по венам смычком бритвы, чтобы реальность как-то вернуть обратно, чтобы опять прочувствовать, будто не было. Медленно-медленно, солоно, ало и ватно капают капли в стерильное облако белое.
Я думал человечество начало деградировать... а оно, оказывается, не начинало развиваться. (с)
Полночь. Ратуша. В аспидно-чёрном небе луна брюхатая Скоро разродится таинством полнолуния. читать дальшеЯ чудится мне, будто в зыбком пространстве тону не я, А кто-то другой, похожий и виноватый в том, что по паспортным данным в теле прописан моём. Больном изломами. Он так трогателен в состоянии этом, граничащим с комой - сам себе любим и себе ненавистен. Барахтается в свете фонарей медовом, размахивает белым букетом ромашек с клумбы. И кажется, ночь проскальзывает в его приоткрытые губы и... путается в мире его бредовом, в образах слишком ярких, метафорических. Кто эта девушка с розами вместо рта? И почему в её сгущено-чёрных глазах трагически - пустота? И что это за змеи, агонизирующие в единении, пульсирующие кристально-зелёным ядом, Дробящиеся в экстазе? И почему пахнет горечью шоколада и цедрой лимонной у солнечного сплетения?
Ночь боится его, пытается горлом пойти наружу. В висках стучится колоколом пожарным. Сама в себя изливается и жадно глотает воздух. А он безнадёжно простуженный Видит всё это, кашляет, лает матом И усмехается тонко: "Надо же... надо же"...
Щерится в чёрном небе луна брюхатая. Полночь. Ратуша.
- Физики… физики-шизики. – Говорила она, оборачиваясь, и бросая в мою сторону смешливый взгляд. Каждый раз одно и то же. Каждый раз, когда она приходила ко мне, она смотрела на портреты физиков у меня на стенах и говорила про тех самых «физиков-шизиков». - Эти шизики, между прочим, великие вещи открыли. – Ну, зачем? Зачем я снова ввязываюсь в этот бессмысленный спор? Все равно ее ведь не переспоришь. читать дальше- Ну, да-да. А то я без них не знала, что на земле действует закон тяготения. – Закатываю глаза. Черт. Девочка-невыносимость. – И вообще эта твоя физика убивает всю романтику мира. И, нет-нет, не перебивай меня, практичный зануда. Ты ведь всегда знал, как формируется снег и что такое реактивный двигатель. А мне, может, было бы приятней думать о снежных феях, и о том, что самолеты – родственники птиц. Дальние. И ведь вы посмотрите, какова чертовка. Вчера же только морщила нос со словами «Господи, ну и дурочка же эта девочка. На жизнь нужно смотреть реальней». А сейчас. Все что угодно, лишь бы подчеркнуть то, что она права. Как всегда. И весь парадокс заключается в том, что она права даже тогда, когда не права. Абсурдно. Но будь по-другому, это была бы уже не та девушка, которую я знаю. - Сдаюсь-сдаюсь, ты меня победила, о, мудрая Афина. Физика – абсолютно бесполезная наука, и всю жизнь я буду заниматься полной ерундой. Да-да именно так. А теперь будь так добра, не мешай мне, мне нужно закончить писать свою бесполезную ерунду, о ерунде большей. – Боже ж ты мой. От ее присутствия у меня всегда побочные эффекты. Бредонесение – один из них. - Эй-эй, monsieur, вы как-то быстро отступили! - а смех у нее до невозможности заразительный, знаете ли. Звонким эхом он прокатился по комнате, словно наполняя ее солнечным теплом и светом. И когда это я начал позволять так бесцеремонно садится мне на колени? Мои колени это вам не общественная лавочка, это частная собственность, между прочим. – Ты же сам признался, что это полная ерунда. Зачем тратить свою жизнь на ненужные вещи? О, небеса, дайте мне сил и терпения! Клянусь, когда-нибудь она получит от меня в лоб. - Мes Dieux, убери этот взгляд полный укора, - она вновь смеется и в странных желто-зеленых, по-кошачьи прищуренных глазах выделывают акробатические номера золотистые искорки. – В сочетании с твоими ужасными очками, он делает тебя еще большим занудой. – И я только набираю воздуха, дабы ответить, но она моментально меня перебивает. – Молчи-молчи, mon ami, я знаю, что ты жутко раздражительный мизантроп, - нет! Она меня еще и мизантропом называет! Я очень даже филантроп раз до сих пор ее терплю. А она определенно нарывается на то, чтобы получить в лоб, да. – Поэтому можешь заниматься своей бесполезной наукой, а я тут посижу. Я тебе ведь не мешаю, правда? Ну, вы бы видели ее глаза, полные детской непосредственности, и мольбы. Конечно, коленки у меня великолепные. Куда великолепней всех кресел и стульев, стоящих в этой комнате вместе взятых. - Ну, сиди уже, сиди. – Я давно уже понял, что с ней проще согласится… Знаете, как учатся и пишутся конспекты по физике, когда у тебя на коленях беспардонная юная особа? А никак. Потому что все время, вот абсолютно все-все, отвлекаешься. У нее волосы великолепные, знаете. Золотисто-медовые. И пахнет чем-то восточно-пряным. И одновременно лавандово-одуряющим. Так и хочется любоваться этим профилем, накрутить эти волшебные волосы на палец. Мысли совершенно не о законе Ома. - Ты почему не учишься, garçon odieux! - она поворачивается ко мне и полусерьезно грозит пальцем. – А, ну да. Как можно учится в такой духоте! – Она срывается с места, стремительной пулей подлетая к окну и распахивает его настежь. В комнату врывается теплый воздух, пропитанный осенью. Там, на улице первая четверть сентября, но я рядом с ней. А рядом с ней всегда цветет июнь. - Вот так-то лучше. Занимайся, mon chéri. Я загляну на чай. – Она взмахивает на прощание рукой, и скрывается за дверью.Но никогда-никогда она не уходит до конца. После нее всегда остается эта головокружительная лаванда. Ну что за девушка, а?