Давит к земле до края набитым ранцем, Заданным сочинением об Емеле. Вова, сосед, совсем не умеет драться, Я не пыталась, но говорю: умею. День Валентина - праздник, по мне, дурацкий. Вова принес в подарок воздушных змеев.
читать дальшеШустро мелькает в прядях цветная раста, Секс вызывает радость, как в детстве санки, Много напитков - крепких, хороших, разных. Ближе не стоит, thank you, спасибо, danke. День Валентина - имхо, совсем не праздник. Вова влюбился, бегает на свиданки.
Солнце на плечи давит лимонной сферой, Сколько же можно жарить, гореть, лосниться? Муж уезжает завтра, я с ним - на север. Помню чужие руки, не помню лица. День Валентина - праздник унылый, серый. Вова уже пять лет, как живет в столице.
Я с сыном, Вовой, ласкова, неразлучна, Сказками о Емеле кормлю на полдник. Каждое воскресенье - отличный случай, Время воздушных змеев, качелей, пони. День Валентина - праздник, конечно, лучший. Вова, сосед, должно быть, меня не помнит.
Давит к земле до края набитым ранцем. Лезвием память - хватит, куда больнее? Вова, сосед, совсем не умеет драться, Те, дворовые, были быстрей, сильнее. Я отучилась, вышла за иностранца, Вова погиб... У пяток река синеет.
Вообще как-то стыдно выставлять свои творения, но я всё-таки рискну. Самые приличные. Начать хочу, пожалуй, с этого:
Посвящение: моему хорошему другу (она не любит слова подруга) Дашуньке
Мы снова выходим на тропы войны Легонько, лапами касаясь, пыли на дороге Потом бежим мы, прыгаем сквозь рвы И иногда ломаем когти на колдобинах. читать дальше Безумный блеск в глазах наш освещает путь Капканы с лязгом хлопают за спинами Была поставлена несбыточная цель, Но мы не думаем над нашими мотивами.
Мы падаем, рычим, клыками рвём Пусть кровь рисует знаки неумело И с каждым днём ожесточённей бой За наше хрупкое и слабенькое тело.
Брат, лишь бы до рассвета дотянуть! Хоть я один на свете знаю, ты бесстрашен! Я лягу рядом, морду положив тебе на грудь На самом деле, исход битвы не так важен. 9.12.09
Я уже как-то выкладывала начало этой сказки. Но! так как было выложено мало, я выкладываю сначала, только ПОЛНОСТЬЮ. Дописала, значит. Огромная просьба, поменьше обращать внимание на ошибки. Выкладываю на работе, а там, мало того что комп тормоз, так еще и браузер непонятный. В общем, если ругать за ошибки, так за стилистические(а они, наверное, есть) и еще: расскажите о впечатлении(если останется) Зарание, домо аригато. читать дальшеЯ хочу рассказать вам одну историю. Это сущая правда. А может и неправда. Нет, скорее, правда, чем неправда. Или все же скорее ложь, чем истина. Кхм, в общем, слушайте историю. Мы переехали в Йоркшир, когда мне было шесть лет и в моей жизни еще были светлые деньки. В домике на берегу маленького озера, которое имело форму маминого любимого серебряного блюда. По берегам его росли толстые вековые дубы, а на их ветвях ютилась омела. Дубы были похожи на древних великанов, о которых на ночь мне рассказывала няня: темные, дремучие, огромные. Они делали и без того крохотное озерцо еще меньше. Если проехать по дороге мимо дубов, то подъедешь к дому. Он бал еще мрачнее и древнее дубов, как мне тогда казалось, да и до сих пор кажется. Высокие стрельчатые заколоченные окна, крыша, словно саваном покрытая опавшей листвой и паутиной, обветшалое крыльцо, почти отвалившиеся двери. Когда я увидел его впервые, то заревел от какого-то непонятного суеверного ужаса. Мы прожили в этом доме всего два месяца, как отец отправился на войну с немцами на русском фронте. Так мне сказала няня. Матушка же ничего мне не говорила, и я обиженный на нее часто убегал из своей жуткой, как и дом, комнаты прямиком к озеру. Там я бродил до заката, пока меня не утаскивала за уши няня. Однажды днем я как обычно сбежал к озеру. Дул сильный ветер, дубы мрачно и гулко шумели, а солнце то и дело пряталось за проносившимися надо мной тучами. Намечалась явная гроза, и я, чтобы не попасть в нее, побрел искать какое-нибудь укрытие. Дубы приняли меня в свои объятья по-обыкновению равнодушно. Я шел между ними с минут пять, как понял, что местность начала меняться. И чем дальше я шел, тем сильнее становились заметны перемены. И тут я вышел на крохотную полянку, не больше четырех футов, но это была все же полянка. На ней росли невиданные никем, а может только мной, цветы. Не было слышно шума ветра, а над головой переливалось солнце в васильковом небе. Я оглянулся и с изумлением заметил, что дубы сомкнулись вокруг поляны непроходимой стеной. Пробежавший по позвоночнику неприятный холодок заставил меня забыть об очаровании цветущей полянки и задуматься о своем положении. Пока я с тоской размышлял над своим ближайшим будущим, поляна наполнилась странным писклявым шумком. Я огляделся. Вокруг меня металось что-то сверкающее и еле уловимое, что я сразу же попытался поймать, но безрезультатно. Я прыгал, кувыркался и кружился по поляне, пока в конец не выдохся. Писклявые блестяшки продолжали носиться над цветами, а я, понурившись, сидел около одного из дубов и следил за их неуловимыми движениями. Вскоре, приглядевшись, я стал замечать, что блестяшки это вовсе не блестяшки, а крохотные человечки со сверкающими крылышками. Я тут же вспомнил все истории няни, которая была целой ходячей книгой сказок, и понял, что передо мной настоящие эльфы. Дух захватило, бурная фантазия разыгралась. “Вот ведь попал в переделку. Наверное, они меня теперь утащат в лес и там съедят. Ой, не съедят, а защекочут... Или это гномы... Нет, точно скушают” Ясное дело, что такие мысли настроение мне не подняли, и оставалось надеяться на то, что эльфы меня хотя бы перед обедом или ужином (что у них там будет) усыпят. Тем временем эльфы продолжали носиться мимо меня, и, казалось, не обращают на такого вкусного ребенка внимания. Вдруг от серебристой стайки отделился один эльф. Через мгновение я уже разглядывал это удивительное создание. Эльф был крошечным, не больше пары дюймов. За спиной трепетали две пары крыльев, прозрачных как вода в нашем озере. Волос на голове не было совсем, зато торчали длинные мохнатые ушки. Эльф был без одежды, однако определить женщина это или мужчина я не мог. Кожа была оливкового цвета, а на пол лица расположилась пара черных блестящих глаз. Эльф смотрел на меня, я смотрел на эльфа. Тут я почувствовал дуновение ветра, и мои глаза начали смыкаться. Я пытался бороться со сном, но безрезультатно. Очнулся я уже дома в своей постели. Няня сидела подле меня и вязала шаль. “О, проснулся, наконец. – cказала няня, заметив, что я смотрю на нее, – Что ж вы, мастер, пугаете матушку. Все с ног сбились – ищут его, а он посапывает под кусточком у озера.” “Как у озера?! – вскричал я, – Ведь я был на поляне в лесу!” “Каком таком лесу? В поместье нет лесов.” “Но ведь был же!” Няня вздохнула и, пробормотав, что я, наверное, простыл, потрогала мой лоб.
Я вскоре заснул. Затем проснулся среди ночи от странного писка. Подскочив с кровати, я начал озираться по сторонам, но ничего не заметил. Вздохнув, я, было, снова прилег, но писк раздался отчетливей. Это меня окончательно разбудило. “Кто здесь?” Ответом была тишина. Я почувствовал, как холодеют ноги. Няня рассказывала о живых мертвецах, которые встают из могил по ночам и разгуливают, пугая людей. Когда таких мертвецов раскапывают и пронзают грудь колом, они пищат, а изо рта бежит кровь. Няня говорила, что они смертельно опасны, потому как пьют человеческую кровь. Звуки больше не повторялись, однако незримое присутствие кого-то в комнате не исчезало. “Няня, это вы меня пугаете?” Я хотел спросить что-то еще, но тут к моему лицу метнулось что-то серебристое, и я шарахнулся от него, больно ударившись о спинку кровати. “Пииии...” – на меня во все свои огромные глаза смотрел давнишний эльф. “С чего это я решил, что ты тот самый эльф, который, как кажется, хотел со мной пообщаться?” Эльф с диким писком носился мимо моего лица. От этого в глазах мельтешило не меньше, чем когда смотришь на то, как обеспокоенная няня пытается напоить тебя лекарством от несуществующей болезни. “Здравствуй!” - я попытался привлечь внимание эльфа и это мне удалось: он внимательно посмотрел на меня, - “Как тебя зовут?” Эльф издал звук, похожий на нечто среднее между “п” и “ф”. “Как? Мммм... Ладно, я буду звать тебя Фи. Согласен?” Эльф снова заметался. “Эээ.. Не нравится? Или...” - мой рот накрыла бы, если ее хватило, холодная ладошка. Эльф что-то начал объяснять. Я не понимал. Вдруг меня осенило. “Ты девочка!” Эльф радостно заплясал в воздухе, и я убедился, что он, то есть она, меня понимает. “Ты такая хорошенькая! Хочешь со мной дружить?” Эльфа закивала, и на ее личике появилось подобие улыбки. Черные, глубокие, как омуты, глаза просто сияли. Я хотел спросить что-то еще, но тут дверь заскрипела, и Фи метнулась в темноту. “Мастер, вы не спите?” - послышался обеспокоенный голос няни. Я молчал, притворяясь спящим. Няня еще с минуты три потопталась у двери, затем, не закрывая ее, ушла, что-то ворча под нос. Я с нетерпением стал ждать мою ночную гостью, но она больше не появилась. Я уснул к утру. Мое пребывание в объятиях Морфея нарушили громкие восклицания в парадной, над которой находилась моя комната. Дабы узнать причину этого шума, я наскоро оделся и побежал вниз. Оказалось, что моя тетя с дочерью решила навестить матушку. Тетушка Анна была сводной сестрой моей матушки от первого брака, и, поэтому, они, насколько я знал, не очень ладили. Однако мы с кузиной Вайолой дружили. Дядюшка, как и мой отец, в то время воевал. И тетушка была предоставлена сама себе, чем с удовольствием пользовалась. Для моего детского мирка были не важны взрослые проблемы. Поэтому я и Вай поспешили оставить матушек сплетничать у камина в гостиной. Удачно разминувшись с няней, я повел кузину к озеру. «Ах, Арти, ты так вырос! Скоро даже меня перерастешь. Хотя я старше всего на два года.» «Вай, сестренка, я же мужчина! – раздулся я от гордости, - Поэтому, просто обязан тебя перерасти.» «Идем скорее! Я покажу тебе наше озеро.» – я почти потащил за собой Вай. «Разве в Йоркшире бывают озера?» «Еще как! Правда, они маленькие.» «Пф! – кокетливо фыркнула кузина, - конечно маленькие! Вот мы с матушкой и сэром Генри видели настоящие озера! Когда ездили в Америку. Представляешь, они такие, словно…море. Другого берега не видно.» «Вот это да! Но наше все равно лучше.» «Чем это?» Вай обижено надула губки. «Увидишь.» Через некоторое время мы подошли к озеру. Еще издали я заметил нечто странное. Подойдя поближе, понял, что леса не было. Стало до слез обидно. «Неужели? Неужели, няня сказала правду, и меня отыскали спящим под кустом? Неужели, не было ни поляны, ни танцующих эльфов, ни, даже, Фи?» «Ну, и чем ваше озеро особенное?» – я вздрогнул от голоса кузины. Вай стояла, совсем как мать, презрительно поджав губки, и равнодушно оглядывала водную гладь. «Его нет.»– глухо буркнул я. «Кого нет?» «Чего. Того, что я тебе хотел показать. Идем домой.» Все утреннее настроение и радость от приезда кузины полетели к чертикам. Всю обратную дорогу я дулся неизвестно на кого, чем, видимо, сильно обидел Вай. Перед ужином, около восьми часов, я решил удостовериться. Мой разум никак не хотел принимать очевидного факта, что леса нет. И, скорее всего, и не было. А я все выдумал, наслушавшись страшных сказок няни. Однако, в свете заходящего солнца я отчетливо рассмотрел громадную темную стену дубов, которая, казалось, подпирает небо. Мне должно было стать страшно. Однако, любопытство оказалось сильнее. На ум пришли слова няни, о том, что у любопытных отрастает длинный нос. Но они сразу же забылись, как только я увидел впереди знакомую тропинку. Я бросился по ней бегом и вскоре оказался на полянке. Та по-прежнему благоухала всеми запахами и пестрила цветами, а над головой голубело небо. Снова все повторилось. Снова я, очнувшись, увидел потолок своей спальни и вяжущую няню. «Ах, мастер! Что ж вы такое делаете?» - старушка укоризненно качала головой. «Что, нянюшка?» Но няня не ответила. Все было понятно и так. Меня снова нашли на берегу озера, а лесов в округе не наблюдалось. Я попытался встать, но голова отчаянно закружилась, и я рухнул обратно на подушки. «Что вы, мастер! Лежите! Лекарь запретил вставать!» «Лекарь, нянюшка? Но я не болен.» «Ох, мастер.» Няня вышла, а я остался лежать в недоумении. Я не мог вставать еще около пары дней. Все это время меня попеременно занимали то няня, то Вай. От кузины я узнал, что был без сознания три дня. Меня это лишь слегка удивило, но не напугало. «Выздоровею, обязательно навещу Фи.» Связать свое недомогание со странными видениями я в то время не догадался. Прозрение наступило как всегда, когда уже исправлять было нечего. На следующую ночь после моего выздоровления (впрочем, сэр Рэгтон, семейный врач моей тетушки Анны, так не считал) ко мне пришла моя крылатая подружка. «Фи! Фи! Как же долго! Как же я скучал!» Моей радости не было границ. Всю ночь напролет я резвился, разговаривал, смеялся с Фи. Все тревожные мысли, если те и водились в мое голове, выветрило. Странная легкость и, отчасти, пустота. Беспечность. Тревога при звуках шагов и бормотания няни. Отчаянная радость при наступлении тишины. Приглушенный ладонями смех. Мерцающий свет в ловушке из рук трепещет наподобие светлячка. Серебристый с легким зеленоватым отблеском. Маленький, хрупкий отголосок леса. Беспечное дитя природы прижимается к лицу. Утро наступило внезапно. Тонким писком «прощай», и легкое движение воздуха. «Прощай. До ночи» Уже неделю Фи продолжала прилетать ко мне. Я радовался так, что хотелось танцевать и петь. Но няня спала в соседней комнате. Якобы, я еще не до конца выздоровел. Днем я и вправду чувствовал себя не лучшим образом. Однако, стоило примчаться моей малютке, как усталость и вялость мигом проходили. Все казалось таким естественным! Однажды. Все рухнуло. «Арти, ты сегодня снова не отправишься с нами на конную прогулку?» «Нет, Вай, сестренка. Сэр Рэгтон говорит, что мне нельзя.» «Фи! Сэр Рэгтон такой бука! Как ты его не боишься?» «Ну, я же мужчина!» «Что это, Арти?» Внезапное движение, и пальцы Вай растирают серебристую пыльцу. Любопытный взгляд из-под ресниц. Голос тетушки прервал, начавшийся было, поток вопросов. «Вайола, мы выезжаем.» Поздно ночью меня напугал осторожный стук в дверь комнаты. Я поспешно помог спрятаться Фи под одеялом. «Арти, мне не спиться и очень скучно. Можно к тебе?» Я молчал. «Если ты спишь, то ладно.» Осторожные шаги за дверью, заглушил голос няни. Она спрашивала, кто был в комнате. Я понял, что Вай нужно обязательно помочь, иначе тетушка ее завтра накажет. Еле слышное «Вай», и кузина уже проскользнула в приоткрывшуюся дверь. Няня встала, однако долго не могла зажечь свечу. Видимо, у нее дрожали руки. Наконец, спустя вечность, два испуганных ребенка вздохнули с облегчением, услышав ворчание укладывающейся нянюшки. «Арти, прости. Я…» Даже в темноте было понятно, что моя кузина покраснела от стыда и смущения. Казалось, действовать я начал до того как в голове оформилась четкая мысль. «Смотри, Вай!» На моих ладонях чуть подрагивала малютка Фи. Серебристое свечение помогло разглядеть находящиеся поблизости предметы и… лицо Вай. Такого ужаса и отвращения я ни у кого еще не видел. Они, словно резцом бездарного мастера, испортившего прекрасную камею, прошлись по личику моей дорогой кузины. Я всегда думая, что в эльфов и фей больше верят девочки. Видимо, Вай была исключением. Фи взлетела, зазвенев крылышками. Я так и не успел понять до конца, в какой момент в ушах раздался пронзительный, неприятно захлебывающийся визг, и моя крылатая маленькая подружка отлетела к стене. «ФИ!?!» Эльфа еще пару раз трепыхнулась и затихла. «Фи?! ФИИИИ!!!...» Удар. Короткий всхлип. Испуганные, полные слез глаза Вай. Быстрые шаги за дверью. Затем темнота. После пережитого я находился в горячке две недели. Когда я очнулся, тетушка Анна и Вай уже уехали. Как оказалось, из-за меня, точнее из-за того, что я ударил кузину. В пух рассорившись с матушкой она, нарушая все приличия, со скандалом отправилась в Лондон, надеясь разнести сплетню о воспитании в семье К*** по всем столичным салонам. С Вай попрощаться не смог, да и извиняться не больно то хотелось. Сидя, прислонившись к подушкам, я сердито разглядывал столик с горой лекарств. «Ах, мастер!» «Нянюшка?» «Что же вы наделали. Мисс, вам жизнь спасла.» «Не от чего меня было спасать! Хватит сказки сочинять!» Я злился, как капризный ребенок. Впрочем, таким я и являлся. «Я же видела это чудовище…» «Фи не чудовище! Она хорошая, в отличие от вас!» «Ох, мастер! Как вы ошибаетесь! Ведь это был коварный эльф, который питается эмоциями, а потом и душу съедает.» «Неправда!» «Ох-ох-ох, мастер. Правда, истинная правда. Ведь у меня на родине так пропадают маленькие детишки, а затем их находят в лесу на полянке с поганками. Истинно, мисс вас спасла! Как же плакала бедняжка!» Я сердито отвернулся и заткнул уши. Няня вздохнула и продолжила вязать. Я больше никогда не верил в сказки. Ни в могучих великанов, которые вырывали деревья с корнем; ни в смшных леприконов, прячущих золото под зеленым котелком; ни в гномов, зарывающих свои клады в огородах; ни в ведьм, летающих в Варфоломеевскуюю ночь на Лысую гору... Никогда больше не верил. *** Отец погиб в России, убитый восставшими козаками. Тетушка Анна, бросив Вай, сбежала с каким-то проходимцем, который вскоре обманул ее. Сбежал с оставшейся непромотаной частью состояния сэра Генри. Моя кузина перешла под опеку отчима, и в семнадцать лет довольно удачно вышла замуж. Сэр Генри был случайно убит на угольной шахте в Йоркшире во время забастовки рабочих. Нянюшка скончалась вскоре после рассказанного мною проишествия. А я так и прожил свой век холостяком. Сейчас, когда Лондон бомбят немецкие ФАУ, я сижу у окна и пишу эту странную, щемяще печальную и одновременно такую простую историю.
Сиди, наблюдая за тем, как идёт твоя жизнь. Смиряясь, не думай зачем и откуда взялись Все те, кто прикажет тебе о чём нужно мечтать, И знай только то, что тебе приказано знать.
читать дальшеВедь всё будет здорово, И счастья три короба С небес да на голову Вдруг нам упадёт. И всем будет весело, И мерзкое месиво Из зла и бессмыслицы Само пропадёт.
Выбрасывай дни и часы, наполняй ерундой, Кромсай свою душу и жди жди друзей и героев с живою водой.
И всё будет здорово, И счастья три короба С небес да на голову Вдруг нам упадёт. И всем будет весело, И мерзкое месиво Из зла и бессмыслицы Само пропадёт.
В сердце случайные помехи, аддитивные сет-функции показывают детство, самое надежное как молодой часовщик. читать дальшеПутешествие по планете сердце с тонкими психологами и подозрительными врачами, девочками и мальчиками, с теми, что давно рассталась. Полумиллион километров по кровоточащей поверхности, я разрываюсь внутри, коротковолновик требует схему. Мои вены- булавочные, риск для исследования, слезы хрустальные, тело- игрушечное изделие. Категорическим тоном произношу: эти.. эти.. любили меня, металлическими нотками почудилась.
автору вынесено официальное предупреждение: не соблюдаем правило №6 сообщества.
"...человек замечательный, но, по-видимому, совершенно бессердечный" (с) Братья Стругацкие.
"Запущенный случай"
День головою вихрастой устало склоняется к вечеру. Свет фонарей бесприютным теплом осыпается с плеч его. Здесь каждый камень молчит о своем, И сквозит через шум мостовых Зябким эхом зимы Город с тысячью лиц. Но твой взгляд не забыть...
Птиц оголтелые крики ветер приносит за пазухой, Сердце твое непреклонно и вечно застегнуто наглухо. Ночь научила меня тишине И умению тайные знаки твои Узнавать в мелочах И читать по губам, Подбирая ключи.
читать дальшеПлавится боль и бьется под кожей. Ты будешь молчать, я буду тоже. Я бы держал тебя, не отпуская, Ведь я так привык, а теперь - отвыкаю. Отвыкаю....
Тень одиночества, словно старуха, угрюмо сутулится. Знаешь, как больно дробить то, что было, на то, что не сбудется? Здесь каждый шорох кричит о тебе, И сколько бы я не пытался Унять этот шум, Не могу отогнать мысль о том, Что тебя не вернуть...
Дом, этот дом без тебя словно замер в безветрии осени. Я забываюсь на миг, и во сне брежу глаз твоих просинью. Пусть у всего есть цена и предел, Я готов заплатить. Ведь мне надо-то самую малость - Прожить эту жизнь Так, чтоб нам по пути...
Я сто раз бессонницей время измерил. Время не лечит, я точно проверил. Я знаю, я очень запущенный случай, Но если ты все же решишь - Приходи навсегда.
Сегодня я научусь не бояться холода. Я выйду босиком на снег. Я возьму снег в руки. Я умоюсь снегом. Сегодня я полюблю тебя. Часа в четыре вечера. А, может быть, в пять. Я полюблю тебя таким, какой ты есть: в грязном свитере, с сигаретой, прилипшей к губам. Наверное, нам станет тепло... Но только меня не станет,когда исчезнет холод.
Когда-нибудь наш снег растает. И тогда я утоплюсь в свежей луже. Потому что я полюбил тебя не без причин.
"Да кто боится вас?" – спокойно сказала Алиса, достигнув к этому времени своего нормального роста, – "Вы лишь колода карт!" И в тот же миг все карты взвились в воздух и дождем посыпались на нее. Алиса слегка вскрикнула, отчасти от испуга, а отчасти от негодования. Она попыталась отмахнуться от них и... очнулась на той самой скамейке.
Л. Кэрролл «Алиса в стране чудес»
читатьАлиса выросла из сказки, но сказка-то осталась. Карты тоже живут своей жизнью. Девять столетий они живут и умирают и возрождаются вновь для новой игры.
Как они встретились – неизвестно. Наверно, в одной из своих бесконечных игр соприкоснулись взглядами и поняли, что не могут существовать друг без друга. Валет и Джокер. Они такие разные. Свободный Джокер делает, что взбредёт в голову, никому не подчиняясь. Он присутствует везде, и его нет, когда он так необходим. Он шут. Валет – вассал, лакей прекрасной дамы. Во многих играх он меньше даже десятки по стоимости. Что же их могло объединить? Вопреки всем законам карточной игры, карточной жизни, они вместе. Джокер прислушивается к Валету, а он теперь не слуга.
Закон игры суров и не терпит ослушания. Они были изгнаны из колоды. Но оглянитесь вокруг: они здесь, среди людей. Они ходят рука об руку, всегда вместе. Не похожи на остальных и такие разные меж собой. Их осуждают окружающие, но им всё равно. Они такие, какие есть. Им не подвластно время – они были и будут. Ведь разве важно, кто рядом с тобой, главное – он самый дорогой и любимый, такой же, как и ты для него.
Нервы. дальшеИстощенные до предела. Мысли запутаны Главное- верь мне. Сколько еще нам с тобою осталось? Живем лишь сегодня, На завтра нет времени. Мысли,разъезды, Редкие встречи... Сколько не виделись? - месяца 2,не меньше... Безумство ночей И дни в ожидании. Только прошу, Не давай обещания!..
Нет бездны чернее и глубже, чем бездна человеческих зрачков, но и в них ты не увидишь ничего, кроме собственного отражения
Огромные черные глаза… Не глаза – сплошные зрачки. Алиса связала их жизни… Почему? Просто он говорит из её головы. Просто он лакает её душу языком. Просто он встречает её во сне… Когда Алиса увидела его впервые, она не знала, как его зовут и кто он такой. Его опечатанное вечной поэтической болью лицо смотрело на мир с обложки журнала и заставило её остановиться у киоска. Журнал Алиса не купила. И никогда не спросила, как он очутился на обложке, как его зовут и кто он такой. Она звала его Суровый. И он не обижался. читать дальшеКогда Алиса увидела его впервые, он шёл по улице. Алиса узнала его сразу, хотя не видела никогда прежде. Ей не надо было никуда идти, но она спросила, как пройти в библиотеку. Он сказал, что надо спуститься по улице, и его голос оказался тем самым голосом, который читает книжки в голове и говорит мысли. Когда Алиса увидела его впервые, он подошел к ней сам и заговорил первым. Он просто спросил: - Ты плохо спала? - Да - ответила Алиса. Она не удивилась. Он знал, что говорит. - Спи осторожнее, - сказал Суровый. – Если тебе понравится во сне слишком сильно, ты никогда не вернешься. И она поняла, что теперь они встретятся во сне.
* * *
Сны… Алиса всегда видела сны… Она чувствовала там всё: боль и страх, вкус и запах, мягкость и холод. Во сне она часто попадала в дом. В чужой дом. И искала свою квартиру. Это было странно – ходить по лестнице: этажи – второй, третий, пятый… и не видеть своего этажа. За третьим всегда идет пятый. Иначе не бывает. А еще она часто видела во сне страх. Самый большой свой страх – метро. Оно объединяло в себе все самые страшные смерти: электрический ток, колеса поезда и подземные стены. Станции метро во сне были не такими, как в реальности – мраморными и светлыми. Они были из чистой стали. Металлические стены давили на Алису. Воздух был пропитан железом и электричеством. Десятки стальных дорог-рельсов пересекали пол. Там ток – Алиса это знала. А вдалеке шум – это поезд. И это тоже было понятно. Не понятно было – куда бежать. Она падала на рельсы и всегда чувствовала страшный электрический удар… Но чаще всего Алиса видела во сне озёра. Чистые озёра под голубым небом. И она бежала по берегу. А однажды озеро выросло на её пути. И дорога отодвинулась. Было пусто и тихо. И на берегу только старик со старухой. Они живут здесь уже сто лет. - Как мне попасть на тот берег? - Пройди вон по той дороге. - Но дорога на другом берегу! - А тебе разве не туда надо? А ещё ей часто снился конец света. Всегда по-разному и всегда очень красивый. Ночное небо было заполнено огромными яркими планетами, почти такими, какими их рисуют на картинках, только настоящими. Планеты двигались и светились. И от их движения зависела судьба мира… А в другой раз планет не было. Было множество ярких звезд. И все они разом упали вниз, на миг заполнив небо безграничным метеоритным дождем. И в этот момент мир завибрировал вместе с телом Алисы… И это было похоже на то, как будто вспомнил что-то, чего никогда не знал, но всегда хотел узнать… И Алиса каждый раз просыпалась.
* * *
Когда Алиса увидела его впервые, он сидел на остановке и курил. Алиса села рядом и стала молчать. Тогда Суровый вдруг посмотрел на неё, и она впервые увидела его глаза. Те самые глаза цвета выключенного света. И поняла, что теперь он всегда будет рядом. Они встали одновременно и вошли в автобус. Алиса села у окна… Ноготь разрезал иней стекла изящным словом "Суровый". Острый холод пробежал вдоль кости и провалился глубоко в плечо. Слово тут же стерлось подушечками пальцев. Стекло не холодное, немного шершавое… или просто пальцы чувствуют меньше, чем ногти? Алиса оторвала взгляд от окна и взяла Сурового за руку. Тепло, которое мог дать Алисе только он, суровое молчаливое тепло пронеслось по кости и рухнуло туда же. Там, в глубине плеча, была ее память, там она копила чувства дня. Двери автобуса открылись, и Алиса посмотрела на остановку. Вон мужчина покупает сигареты. Это тот самый мужчина, который держится за поручень на передней площадке. Из-за киоска вывернула полная женщина. Она на заднем сидении оживленно беседует с подругой. Алиса всегда следила за раздваивающимися людьми, это было ее маленьким секретом. Но она знала, что Суровый тоже следит. Когда садишься в автобус, всегда хочется, чтобы он шел как можно быстрее. А стоит приехать – опять неохота выходить. Выходить на холод неприятно. Алиса взяла тепло автобуса и отправила его внутрь плеча. Суровый молча вышел за ней. Ему было всё равно куда идти. Алиса шла домой. Суровый держал её за руку, но это не спасало от холода. Снег был похож на сухое молоко… на дешевые сливки из белого пакета с нарисованной кофейной кружкой. Крупные круглые крупинки. Губы в такие моменты превращаются в растрескавшиеся камни. И уже забываешь, что когда-то они могли чувствовать, и отламываешь зубами куски, чтобы не лезли в глотку. А потом слизываешь выступившую соль и опять упираешься зубами в камни. А рукам очень горячо. Им всегда становится горячо, если долго идти по сухому молоку, и если долго держать кого-то за руку. Потом отпускаешь её, а руки еще долго сохраняют форму, становясь таким же растрескавшимся камнем. Ты думаешь, что хочешь разогнуть пальцы, а они почему-то не слышат и продолжают держать невидимую чужую руку. Вот подъезд – дрожащая рука на кнопках домофона, и пальцы примерзают к дверной ручке. Дома ждут. Дома всегда говорят, что ждут. Каблуки на лестнице: этажи – первый, второй, третий, пятый… Чужой сине-серый звонок. Откройте! Вы же ответили по домофону. На стене предательски-красная цифра – 5. Спуститься всего на один этаж… и Суровый молчит. Алиса спускается. Вот пролет – мусоропровод – ещё ступеньки. Шаг за шагом, и отчетливый стук вокруг них. Красная, издевательская цифра – 3… «Я не сплю!» – вспомнила Алиса и села на ступеньки. «Я не сплю…». Она встала и пошла в свою квартиру. И ей сказали, что её ждали и волновались. И чтобы она шла есть. Она зашла, и Суровый зашел вместе с ней, и вместе с ней ужинал и лёг вместе с ней, скрыв извечную поэтическую печаль своих глаз длинными черными ресницами.
* * *
Суровый был рядом с Алисой всю жизнь. Она привыкла к безграничной печали его бездонных глаз и к его спокойному голосу. И самым главным в её жизни было, чтобы он всегда оставался рядом. Он и был рядом всегда. Он жил с ней днём и засыпал с ней ночью. И они каждый раз встречались во сне. Он обычно молчал и очень много думал. И все его мысли были мыслями Алисы и показывали ей правду. Суровый пытался во всём найти смысл, и только Алиса могла этот смысл понять. Иногда Суровый говорил, и в такие моменты печаль в его глазах становилась ещё сильнее. Они сидели на качелях во дворе: - Надень кроссовки, - сказала Алиса. - Как же я могу надеть кроссовки, когда они лежат в рюкзаке? - спросил Суровый. Он выглядел действительно серьезным. Потом достал один ботинок. - Как же я могу надеть второй кроссовок, если он в рюкзаке? - он достал второй ботинок, сунул в него руку и достал носок: - Что это? Что в моём кроссовке? И как я теперь должен жить, если у меня в кроссовках что-то есть? Где ты - Бог? Может быть это ты? - он поднял носок вверх и повторил: - Может быть это ты, Бог? Алиса молча встала и пошла. Суровый встал и пошел за ней. Ему было всё равно, куда идти. Для неё было важным, чтобы он шёл рядом. А для него важным было, что она поняла, что он хотел сказать. Во сне Суровый часто показывал Алисе большое озеро с прозрачной водой. Она радовалась и бегала по песчаному берегу. А потом просыпалась и искала его. И опять бежала по берегу и смотрела, как солнце отражается в прозрачной воде. И вновь вставала с кровати и шла, зная – вот, в этом дворе, где вчера стояли качели – здесь светится в закатных лучах прекрасное огромное озеро. Приходила и бежала по берегу. И из соседних домов выходили олени и пили воду. С антенн слетали чайки и ловили рыбу, из окон спускались цветы и вырастал лес. И она шла по берегу, пока не садилось солнце, а потом возвращалась домой и опять засыпала. И Суровый всегда был рядом с ней. Только когда Алиса заходила в метро, Сурового рядом не было. Она вновь и вновь падала на стальные рельсы и просыпалась от ужасных ударов, а Суровый обнимал её и говорил, что страх – это не страшно. Страшно – это когда незачем бояться. Иногда, когда они возвращались домой – туда, где ждут и волнуются – и Суровый тепло держал Алису за руку, тёмное небо покрывалось огромными яркими планетами. Но Алиса знала, что это не страшно. И что сейчас мир рухнет, чтобы возродиться снова – уже во сне. И она ждала сна и не боялась.
* * *
И так было всегда… Пока однажды Алиса не проснулась в своей кровати и не поняла, что она одна. Сурового не было рядом, но он сказал в голове, что надо ехать на метро. Алиса встала, оделась и вышла из дома. Где станция она прекрасно знала. И прекрасно знала, что это обычная светлая мраморная станция и что страх – это не страшно. Но, когда она зашла в метро, металлические стены обрушились на глаза стальным блеском. А воздух пропитался железом и электричеством. Там ток – Алиса это помнила. А рельсы были везде… Вдруг взгляд упал на такой же стальной тротуар. Только нога коснулась спасительной площадки, как та пришла в движение. Дорожка текла вдоль рельсов, давая выбор, но не защищая от приближающихся поездов. У другой стены стояли лавочки. Алиса пробралась туда и залезла на лавку с ногами. Этот островок так же пришел в движение. И тут Алиса поняла – это и есть поезд… Это не станция – это вагон. А она стоит на сиденье… Алиса старалась не думать о страхе, рельсы кончились и она вышла из метро. Алиса очутилась на берегу огромного озера. Оно казалось голубым, и солнечная дорожка на поверхности сияла, несмотря на ночь. Чёрное небо было усыпано огромными разноцветными планетами с яркими светящимися кольцами и рассыпалось гроздьями метеоритов... А посреди всего этого великолепия стоял Суровый. И его глаза были глубже озера, чернее неба и страшнее страха. Он на миг пустил Алису в эти глаза и произнес привычным голосом в голове: "Нет бездны чернее и глубже, чем бездна человеческих зрачков, но и в них ты не увидишь ничего, кроме собственного отражения". А затем развернулся и пошел прочь. Алиса рванулась за ним, но вдруг поняла, что это конец. Что Суровый уходит навсегда, что он никогда больше не будет рядом с ней. Он показал ей звездное небо – и это была красота Вселенной, показал лазурное озеро – и это была красота природы, показал ей себя – и это была красота человека… А потом он отобрал всё это и сказал: «Живи сама». Это была красота боли, без которой невозможно понять всего остального… И тогда Алиса побежала по берегу и крикнула своей душе: "Улетай!". Душа расправила тонкие крылья и растаяла. А Алиса спокойно пошла обратно. И озеро вдалеке покрылось ряской, а берег его заполнился мусором; и планеты на небе перестали быть яркими, превратившись в крошечные тусклые дырки; и больше не было страшно… И тогда Алиса поняла, что никогда уже не будет видеть снов, потому что забыла, зачем они были нужны…
Милый мой, как ты ищешь своих отцов, Так меня ищет мой нерожденный сын: читать дальшеПо цвету земли, по журчанью хмельной росы, По острому взмаху рук, что почти крыла, По шепоту слева: "боль не умеет лгать". Милый мой, ты сегодня счастлив, спокоен, сыт, Так уходи, не помня мое лицо. После тебя я смою с себя пятьсот Песен, обид, ладоней, мечей и лат, Снов допоздна. Милый мой, я прошу тебя, дай мне знак...
Мой нерожденный сын, сегодня я умерла, В сердце надежду нам с тобой не носить - Горя не знать.
День решительно неудачен. По избитой «Алисиной» теме Я попала в страну, где ни дня без зловещих и странных чудес Здесь то тащится и ползет черепахой, то кроликом быстрым Время По замшелой и стоптанной лестнице в небо бежит через лес.
читать дальшеЗдесь окопы по двадцать с лишком футов или, если угодно, метров Прорывают упорно и быстро красноглазые, пушистые слуги-кролики. Здесь измерена каждая тропка смешливым, ухоженным, с веером Ветром. Да, не слышали. Да, друг Кота. Того самого. Вместе дурят и смеются до коликов.
Здесь фламинго с мозгами навыверт судачат о шашнях своей Королевы, У которой в дурной голове и в нескучных руках Dēmentia и Phantasma-goria. И не скрыться от них, куда ни беги, ни ползи, ни вверх, ни вправо, ни влево ты Ну а ниже – уж некуда, кроликам страшно без света. И это смех, и счастье, и горе их.
А по правде сказать – не читала. Ни сном, ни духом, что Кэрролл своей рукою горячей. Не пришлось, читаю мало, зато азартна. Сегодня вот села за покер, сиречь за карты. Оппонент мне достался с ужасной прической, зато гениален. Был то Тим Бартон Я, конечно, продула. Пришлось отрабатывать кроликом. Да..День решительно неудачен.
«Транссексуальность — медицинский термин, обозначающий состояние несоответствия между биологическим полом и социальным полом, с одной стороны, и психическим полом индивида или, иначе, его гендерной идентичностью. Такое состояние несоответствия порождает у индивида тяжёлый психический дискомфорт, называемый гендерной дисфорией, часто сопровождающийся депрессией, которая может привести к самоубийству». (Энциклопедия Википедия)
читать дальшеБен печатал отчёт или какой-то другой документ, глаза болели от холодного отсвета монитора – всё это навивало скуку. Его взгляд упал на клавиатуру и на свои руки. «Боже, какое уродство» – подумал он. Бен ненавидел свои руки: толстые пальцы, волосы на кистях, но больше всего его раздражало в них то, что это были типичные мужские руки, т.к. он был “типичным” мужчиной. Вообще его раздражало в себе всё – всё его тело было мужским и это было пыткой с рождения. Бен посмотрел на свою ладонь, прищурившись, он увидел сквозь толстую кожу, как сквозь полиэтилен, прекрасную женскую кисть: элегантное тонкое запястье, изящные длинные пальчики с красивыми ногтями, и печально улыбнулся. Очередной день в офисе подходил к концу.
*** Колёса поезда метро отстукивали в голове Бена время оставшиеся до порога его квартиры. Он заворожено смотрел в темноту за окном вагона на стенки туннеля и провода под диким напряжением, протянутые по этим стенкам, и ему казалось, что он такой же провод: Бен испытывал дикое напряжение внутри себя всю жизнь. Всю жизнь он чувствовал себя в ловушке собственного бытия. Смотря на стекло вагона, он видел не только то, что было по ту сторону, но и отражение того, что было за спиной. А были там женщины. Девушки его возраста, чуть старше, чуть моложе, совсем юные студентки, а также дамы средних лет, утратившие юность и даже частично молодость, но не красоту. Если бы Бен смотрел непосредственно на них, его бы заметили и сочли озабоченным, но он смотрел лишь на их отражение призрачное и не чёткое. Бен мог смотреть на них долго и пристально, рассматривая их лица, руки, ножки и всё остальное, пока не объявят его остановку. Но это была не похоть, это была зависть! Зависть узника – к тем, кто свободен. Бен знал, что он один из них, он понял это ещё в раннем детстве, и с детства, с того момента, когда он осознал это впервые, он чувствовал себя в ловушке. Бен перевёл взгляд с отражений девушек и женщин, стоящих за ним, на своё собственное и закрыл глаза, сильно зажмурился, а колёса поезда всё стучали в его голове, отсчитывая секунды и метры до его остановки.
*** Квартира Бена была на третьем этаже. С каждой пройденной ступенькой он чувствовал грузность и неуклюжесть своего тела, но не из-за усталости, вернее не из-за усталости от работы, а из-за себя. Он устал от такой жизни, когда внутреннее ощущение себя сталкивается с жестокой реальностью, с тем, кем он является на самом деле. Он перешагнул порог квартиры, закрыл дверь, снял ботинки, поставил возле них портфель и начал скидывать с себя одежду, направляясь к ванной. Одна за другой вещи оказывались на полу с каждым его шагом: пиджак, галстук – удавка любого клерка, брюки и рубашка (единственная вещь его офисного облачения, которую он любил, т.к. она была на 40% из шёлка и приятно скользила по коже, когда он её одевал или снимал). Бен налил горячую ванну и, сняв последнее, забрался туда как в тёплую постель студеной зимней ночью. Бен отмокал так час, представляя, как кожа слезает, как он сбрасывает её, и под ней оказывается его настоящее тело, его подлинная суть.
Вытираясь на ходу, Бен прошёл в спальню и, отбросив полотенце в сторону, открыл большой шкаф. Дорогие костюмы, рубашки и галстуки гордо висели там стройными рядами. Можно было бы представить, что когда закрываются двери, они (костюмы, рубашки и галстуки), оказавшись в темноте, на перебой спорят: кто из них дороже и чей ярлык с раскрученным брендом круче. По крайней мере, фантазия об этом заставляла Бена улыбнуться в холодный дождливый день. Но сейчас он об этом даже не задумался, бесцеремонно отодвинув их в сторону, т.к. его интересовало только то, что было за ними. Он шагнул туда, присел на корточки и достал, стоявший в самой глубине шкафа, небольшой чемодан, словно вытаскивая на свет божий из тёмного уголка своего нутра подлинного себя. Он был абсолютно гол и, открыв чемодан, чувствовал себя, рождающимся заново, будто бы природа дала ему второй шанс обрести себя настоящего, исправив её ошибку, примирить его внутренние ощущения с реальностью.
*** Пальцы скользили по тёмно-зелённому шёлку строгого вечернего платья; парик из настоящих волос цвета каштана с медным отблеском (он ухаживал за ним так же, как если бы это были его собственные волосы, конечно с париками из синтетических волокон возни меньше, но как бы они натурально ни выглядели, нет чувства подлинности); элегантные туфли на невысоком каблуке, белье и чулки с поясом завершали преображение тела, погружая в полное ощущение того, что Бен не одел что-то на себя, а, напротив, сбросил лишнее, открыв свою душу и сердце. Однако оставалось ещё лицо! Не его лицо: мужские широкие скулы, мужской подбородок с ямочкой, мужская нижняя челюсть, мужские надбровные дуги, выдающиеся над переносицей – нет, это было совсем чужое лицо. Единственная не задействованная пока вещь, которая осталось в его “потайном” чемоданчике, – до отказа забитая косметичка. Тональный крем, пудра, немного румян, тени для век, карандаш для глаз, карандаш для губ, туш для ресниц, помада – всё это набор художника. Игра со светом и тенью позволяет убрать лишнее и подчеркнуть истинное, позволяя увидеть другое лицо… Определённо его лицо: изящный прямой носик, трогательный круглый подбородок, высокие скулы, пухлые щёчки персиком, тонкая линия челюсти и шеи, распахнутые благодаря длинным ресницам глаза и безумно, безумно притягательные губы – это было его лицо. Это было Её лицо! И тело… это было определённо уже Её тело!
На одном выдохе в пустой комнате, доселе наполненной тишиной, прозвучало: “Анна”. Сначала шёпотом, потом в пол голоса, потом в полный голос. Ей нравилось произносить своё имя, оно как дыхание. Анна любила смотреть на себя в зеркале в такие вечера, т.к. именно сейчас она чувствовала себя свободной, хоть и не надолго. Пока ей хватало этих кратких часов свободы, ведь освободиться навсегда она пока не могла. Для того чтобы “освободиться”, т.е. преобразиться навсегда нужно много денег, не меньше времени и очень много терпения… Справки от психиатра о том, что она действительно – “она”, что рождение женской души в мужском теле это не оправданная жестокость со стороны “матушки природы” и у неё есть законное право это изменить (не менее 2х лет наблюдения у психотерапевта); затем долгий подготовительный курс гормонов, который длится около двух лет и более; а ещё операции, которые нельзя сделать все сразу за один день, потребуются месяцы – и на всё это нужны деньги, время и терпение… Терпение для собирания справок, терпение для прохождения длительного курса гормонотерапии, терпение для боли, для чудовищной боли после операций и терпение для “косых” взглядов. А пока, у Анны не было достаточно времени и денег на всё это, но зато у неё было предостаточно терпения довольствоваться вот такими вечерами, а дни просто пережидать. Но она знала, что это не надолго. Пока она молода (ей всего 23), у неё есть возможность довольствоваться малым, но скоро её внутренний мир, конфликтуя с внешними обстоятельствами, начнёт погружаться во тьму депрессии и безнадёги, и рано или поздно Анну в теле “Бена” найдут в ванной с перерезанными венами. Анна сидела перед зеркалом смотрела на настоящую себя и думала о том, что скоро ей придётся начать свой путь к “перерождению”, не на вечер, навсегда и первое что от неё потребуется это смелость. Даже деньги и время не так важны как смелость. Смелость решиться встать на этот путь. Смелость быть собой. Смелость стать собой. Ведь у неё почти не было выбора, точнее альтернативы её пугали…
*** В 10:00 утра Бен придёт на работу, он будет делать то, что и всегда, он будет таким, для окружающих, как и всегда. Это будет продолжаться каждый день до тех пор пока не найдут бездыханное и уже окончательно чужое для него тело или пока у Анны не будет достаточно смелости что бы стать собой.
Ты из тех, от ухода которых Тонут даже подводные лодки, Не говоря о пароходах. И сколько бы не было выпито водки И заварено чаю - Я по тебе обезвоженно-трезво Скучаю.
Автор: Mello_in_my_heart Жанр: поэзия От автора: Читать, наверное, под настроение. Кто сможет, тот поймёт смысл (он тут, правда, есть). Планирует быть песней, поэтому, если выдержит народный суд, будет положено на музыку. Было выложено на другом сообществе, но не дождалось своей критики.
читать На одном из краёв Земли, Там, где люди теряют друг друга, Наконец-то и ты смог найти Одно важное в жизни чудо.
Потому что в бою ты не сдался И один лишь не предал веры. За любовь и за счастье сражался, Хоть и не одержал победы.
Ты один лишь достоин смотреть Мне в глаза и совсем не бояться. Познакомься. Меня зовут Смерть, И я буду тебе поклоняться.
От меня уже многих спасал И ко мне же ты многих отправил. Ты со мною, как с кошкой, играл, Не нарушив мной принятых правил.
Но, увы, затянулась игра, И исход её всем уже ясен. Извини, но мне, правда, пора, Ведь ты больше совсем не опасен.
Ты один лишь достоин смотреть Мне в глаза и меня не бояться. Познакомься. Меня зовут Смерть, И я буду тебе поклоняться.
Моя миссия в мире проста: Помочь людям окончить их путь. И тебе я уже помогла. Спи спокойно. Тебя не вернуть.
Ты один был достоин смотреть Мне в глаза и совсем не бояться. Но не зря же меня зовут Смерть...
...боги мои, силы, люблю я тебя, люблю, не ревнуй меня ни к морю, ни к кораблю, это глупее, чем ревновать ко мне же меня, меня - к глазам моим, сердцу, не изменял я тебе ни с кем, уж поверь, только море мое всегда, как и я его, читать дальшезнаю, знаю, что ты не любишь его, да-да, но не ревнуй хотя бы, ведь это всегда во мне, я пропитан солью его, его запахом, и к волне, окатившей меня, ревновать бессмысленно, так и знай, впрочем, хватит об этом.
вот же я, я вернулся, вот я к тебе иду, вот, приближусь вплотную, ладонями обведу лицо твое, плечи-ребра-талию, вот ты в моих руках, я надолго вряд ли останусь, увы, но пока ничего кроме нет, забылось, пошло ко дну. ты мой якорь на суше, держи меня крепче, ну?.. и сейчас ни штормов, ни волн, толкающихся в борта, только руки твои и губы, да будет так. ты с земли, я из моря, и не пересечься? но у нас есть общее небо, небо у нас одно.
И целый мир не нужен без тебя... Ни день, ни ночь, ни утро, ни закаты... Когда живешь, кого-нибудь любя - Лишь хочется, чтоб он всегда был рядом.
читать дальшеТуманный день и кофе с сигаретой; Морозный вечер, ветер за окном. Пусть завтра ночь на миг длиннее этой, Мне б только знать, что спишь ты мирным сном.
Я не хочу в компаниях шальных Лукавить и натянуто смеяться. Мне мысль одна важнее всех иных: "Как ты сейчас?.." - как мне не волноваться?..
И пусть в разлуке губим мы себя, Когда-нибудь судьба нам улыбнется. Мне целый мир не нужен без тебя, Мне б только знать, что сердце твое бьется...
Она прекрасна была Когда была молода; Её жизнь была не легка, И сильной стала она; Её судьба была любовью полна, И нежной стала она; Когда близка была темнота, Вера в себя смелость дала И ею свой путь осветила она; Мудрой стала она, Прибавив не много года; С терпеньем великим она Добродетели жизни все собрала, Потому что Надеждой была!
В переходе метро, будь то Питер, Самара, Москва, Кроме злых попрошаек, обычно, стоят скрипачи, Гитаристы, флейтисты, певцы… им не нужно причин, Чтобы петь и играть… так постой! И послушай слова…
Ты же мимо пройдёшь или, бросив монеток чуток, Чертыхнёшься, что, мол, развелось дармоедов сейчас… Но, возможно, упрямая, честная песня-свеча, Опалит твою душу… и разум… и даже пальто.
Как бы то ни казалось смешным – тем же вечером ты, Не скупясь, до краёв, и не раз ведь, наполнишь стакан… И споёшь в общем хоре, а в зале сыграет орган По усопшим и тем, кто ещё не дошёл до черты.